— Ага, так ты и разрешила!

— Если пообещаешь в два и придешь в два, разрешу.

— Ага. Скажешь: утром в школу, да то, да се!

— Ну и в школу. Поспишь поменьше один раз. Или на один урок опоздаешь. В конце концов, школа каждый день, а майская набережная не каждый день. Он симпатичный?

— Кто?

— Тот, с кем ты была.

Настя промолчала.

— Я никому не скажу. Мне просто интересно.

— Он в институте уже учится. Такой человек! Ты не представляешь, какой человек! На него все западают.

— Западают — это что?

— Ну, нравится он всем. А ему я нравлюсь.

— Я надеюсь, у тебя хватит ума не торопиться.

— В смысле, что ли, трахаться с ним? Обойдется! Годик подождет. А то я знаю их: свое получит и до свидания. Нет, я подинамить его хочу!

Настя сказала это удивительно опытным и разумным голосом.

— Вот и славно, — сказала Лиза. — Все, спи.

— Ладно. Нет, ты все-таки ничего у меня, — рассудила Настя. — Не самый худший вариант.

— Ты тоже, — сказала Лиза.

И они тихо посмеялись и разошлись.

Нет, как это ни грустно, Лиза пока не чувствует эту девочку дочерью. Никак не вспоминается. Но близость какая-то уже есть, тяготение к ней какое-то уже есть. Она говорила с ней как с самой собой — пятнадцатилетней. Поэтому, быть может, разговор и получился.

Все наладится.

Все будет хорошо.

Глава 5

Утром Лиза проснулась рано. Дочь уже собиралась в школу. Во искупление вчерашних грехов.

Игорь проворчал недовольно:

— Тебе к десяти, куда ты в такую рань?

Лиза не ответила. Спасибо за информацию. К десяти. Репетиции начинаются в десять. Надо выйти пораньше, чтобы у прохожих узнать, где находится театр и как к нему проехать.

Пока она собиралась, думая, что надеть, пока завтракала (вдруг появился аппетит и даже крабовые вчерашние палочки показались вкусными), пока оделась — уже двадцать минут десятого. Пора, пора.

Вдруг звонок в дверь.

Она открыла. За дверью стоял бодрый парень, вертя на пальце ключи.

— Я за вами, Елизавета Андреевна, — сказал он с веселой, нарочито почтительной фамильярностью. — Ефим Андреич послал.

— Спасибо. Я уже готова.

Это называется: повезло!

Но не слишком ли смел этот Ефим Андреич: актрису, с которой у него роман, привозить в театр на служебной машине?

Через десять минут шофер доставил ее к зданию театра, построенному в классическом стиле: колонны, портик, высокие окна, выкрашен белым и желтым. Обогнув здание, машина подъехала к служебному входу.

Выходя, Лиза охнула, оперлась рукой.

— Черт, опять!

— Что? — спросил шофер.

— Да нога. Ногу потянула. Идти трудно.

— Я помогу, — с готовностью подскочил шофер.

Этого Лиза и дожидалась.

Пожалуй, поддерживал ее шофер как-то уж слишком… Как-то даже…

Они поднялись на третий этаж, прошли по коридору и попали в большую комнату, по периметру которой размещались стулья, на них сидело несколько человек. У стены в центре был стол, за которым стоял, опираясь о спинку высокого кресла, мужчина лет пятидесяти, осанистый, с пышными и довольно длинными, седыми до белизны, волосами, что шло его лицу с чертами резкими и четкими. Он был во гневе. Шофер, усадив Лизу, сам сел рядом. С какой стати? Стало быть, он вовсе и не шофер?

— Изволили охрометь? — спросил беловолосый человек.

— Растяжение, — сказала Лиза.

— Это не отговорка! Семь человек ждут вас, исключая меня, меня можно не считать, на меня можно вообще не обращать внимания, но семь человек, которые все пришли к девяти, как я и просил. Вы ведь не были против? Я спрашиваю: вы не были против?

— Нет…

— Тогда какого черта? Растяжение? А позвонить можно было?

— У меня телефон не работает, вы же знаете.

— А автоматов разве нет у вас там? Муж у вас что, не мог позвонить, если вам доковылять трудно было? Тридцать четыре минуты десятого! Вы отняли у нас тридцать четыре минуты! Это если на всех. А умножьте на семь, сколько будет? А?

— Двести тридцать восемь минут! — вдруг браво выкрикнул тот, кого Лиза считала шофером. — Без двух минут четыре часа!

— Тебе бы, Толик, в цирке выступать, ты у нас как счетная машина, — раздраженно похвалил его беловолосый. — И вообще, ты разносторонний человек. Бытовую технику починяешь, по ночам извозчиком на своей машине работаешь.

Толик раскрыл было рот, но беловолосый повысил голос:

— И вообще, как я посмотрю, каждый осваивает вторую профессию! Валечка у нас шьет профессионально, Дмитрий массовые праздники режиссирует, Катенька школу бальных танцев ведет, Александр Петрович народным целителем стал, собственный экстрасенс у нас теперь, и остальные тоже все чем-то занимаются! Что, готовите пути для отступления? А чего ждать? Ведь я никого не держу! Я никого не буду умолять! Вас в том числе, Елизавета Андреевна! Освоите компьютеры свои — и скатертью дорога, пожалуйста!

Он сел и положил руки на стол, откинувшись в кресле с видом величественным, словно на челе его было написано: «Dixi!» — «Я все сказал!»

— Во-первых, — негромко произнесла Лиза, — то же самое можно было произнести без крика. Во-вторых, в свободное от работы время я занимаюсь тем, чем хочу. В-третьих, вы ведете себя неэтично. Я провинилась, ругайте меня. Но вы зацепили из-за меня и других. Вы тем самым настроили их против меня. Повторяю: это неэтично.

Казалось, все перестали дышать.

— Так, — сказал беловолосый. — Ясно. В таком настроении я работать не хочу. Перерыв на пятнадцать минут. Прошу удалиться.

— Ефим Андреич, может, вам надо что? — спросила молоденькая девушка с раскрытой большой тетрадью на коленях.

— Ничего. В десять всем быть здесь.

Актеры вышли. Кто курил, кто болтал. К Лизе никто со словами одобрения или осуждения не подошел. Вообще у всех был такой вид, будто ничего не произошло. Только миловидная женщина средних лет с добродушным лицом, та, кого Ефим Андреич назвал Валечкой, спросила, показывая на ногу:

— Как это тебя угораздило?

— Ерунда. Пройдет, — сказала Лиза. — Я дома текст забыла даже. Можно глянуть?

— Ради бога! Пока читай, но у нас, я думаю, еще есть. Фаечка! — сказала Валечка девушке с тетрадью. — Принесите Елизавете Андреевне текст.

Фаечка глянула на Лизу с неприязнью и неохотно удалилась.

Лиза наскоро читала текст Валечки, а потом тот, что сунула ей, вернувшись, Фаечка.

Пьеса была современная. Начиналось с довольно пошлой ситуации: женщина и любовник, ночь. Муж неожиданно возвращается. Но автор претендовал на абсурд, поэтому муж, вместо того чтобы устроить скандал, говорит, что не хочет рушить чужое счастье. Он удалится. И отсюда, и вообще из жизни. Вы потрясены, говорит любовник, не делайте поспешных выводов. Рогатый муж соглашается, что он потрясен, и решает позвать кого-то третьего, кто ситуацию сможет рассмотреть объективно и посоветовать, как быть. Появляется его сестра. Но она оказывается необъективной. Тогда появляется мать жены. И она необъективна. Тогда появляется муж сестры рогатого мужа, шурин то есть. Но и он необъективен. Тогда появляется любовница шурина, а потом второй любовник жены рогатого мужа… Короче говоря, никакого сюжета, весь смысл в довольно дурацких диалогах.

Остается только узнать, кого она играет.

Речь шла о главной роли. Судя по объему текста, это Ирина, жена рогатого мужа.

Но Ефим-то Андреевич! У них ведь роман! — и он так беспардонно ведет себя с ней? Что это, конспирация? Или его супруга и с ним поговорила вчера, раскрыв карты, и он решил тут же откреститься?

Между прочим, мужчина эффектный. Мужчина в ее вкусе (хотя она теперь не знает, каков, собственно, ее вкус).

Началась репетиция.

Пьесу читали по ролям.

Ефим Андреич останавливал, комментировал. Он успокоился. Он был красноречив. Он говорил довольно умные вещи.

На первой и второй странице героиня Лизы молчала, говорили рогатый муж и любовник. Любовником оказался лжешофер Толик. Мужем — экстрасенс Александр Петрович, солидный грузноватый человек уютного домашнего вида.