Она могла сколько угодно всматриваться в линию горизонта, пытаясь разглядеть свое будущее, и говорить себе, что это путешествие поможет ей начать новую жизнь. На самом деле Эмили не была готова к переменам и не знала, чего она хочет.

Отец не годился в советчики. Рене был добрым, много знающим человеком, но таким же беспомощным перед реальной жизнью, как и она сама. В глубине души он надеялся, что рано или поздно дочь выйдет за человека много старше себя, который обеспечит ей пусть не слишком радостное, зато спокойное и безбедное существование. Однако он до сих пор боялся заговорить об этом с Эмили, начитавшейся романтической литературы.

Француженка завидовала Моане, чья жизнь была расписана наперед, которая, похоже, умела находить удовлетворение, смысл и красоту в простых вещах и никогда не страдала от беспричинной печали и скуки.

Под утро крепко спящую девушку разбудил ликующий птичий хор. Последние порывы свежего ночного ветра сменились приятным теплом. По бамбуковой плетенке забегали шустрые солнечные зайчики.

— Ты умеешь плавать? — спросила Моана, заметив, что гостья открыла глаза.

— Нет, — ответила Эмили, и туземка уставилась на нее как на человека, заявившего, что к двадцати годам он не научился ходить.

— Тогда мы не будем купаться в море, а пойдем к водопаду.

Под пристальным взглядом Моаны Эмили натянула платье, оставив корсет на циновке, и девушки вышли из хижины.

Необъятный океан сливался с синим небосводом. Поодаль от берега протянулся живой коралловый барьер, о который разбивались блестящие голубые валы, окаймленные кипящей белоснежной пеной. Вглубь острова уходили райские долины. Землю покрывал густой травяной ковер, над головой раскинулись веера пальм, косматые кроны пандануса, мощные зонты древовидного папоротника.

Неожиданно Эмили ощутила мощный прилив свежих сил. Ей хотелось ступить на землю босыми ногами, однако еще вчера отец посоветовал дочери не снимать обувь, дабы случайно не наступить на кусок коралла или острый камень. Эмили сразу заметила, что, в отличие от ее нежных ступней, кожа на подошвах ног не знающих обуви туземцев была твердой, как рог.

Пробираясь сквозь изумрудные дебри вслед за Моаной, она с тревогой думала о том, не было ли утреннее омовение общим. Если островитяне обоего пола не стыдились ходить полуголыми, что им стоило погрузиться в одну и ту же купель!

Моана угадала ее мысли:

— Не бойся, сюда ходят только девушки. Вождь наложил табу на появление здесь мужчин. Если женщина хочет уединиться с мужчиной, она идет в другую сторону.

— Уединиться с мужчиной? Ты хочешь сказать, с мужем?

Туземка усмехнулась.

— Если женщина захочет провести время с мужем, то останется в своей хижине. Я говорю о незамужних.

Эмили залилась краской.

— Вам позволено делать это до свадьбы?

— Да. Хотя девушка далеко не всегда выходит замуж за одного из тех, с кем ходит в лес.

Вспомнив о том, что на языке маркизцев «любовь» и «совокупление» — одно и то же слово, Эмили вновь подумала о том, что они с Моаной никогда не поймут друг друга.

— Так поступают все?

— Почти все. Кроме таких, как я, потому что вождь может взять в жены только девственницу.

— После свадьбы вы ведете себя столь же свободно?

— Нет. Муж волен наказать жену за измену.

С высоченной скалы, куда не мог взобраться лес, с грохотом падала вода, образуя пенный водоворот в выбитом в камне огромном естественном бассейне, у края которого можно было купаться, не боясь утонуть.

— Раздевайся! — крикнула Моана. — Идем!

И протянула Эмили руку.

Когда та погрузилась в кипящий поток, у нее захватило дух. Вода обнимала ее тело, струилась меж пальцев, осыпала волосы сотней крохотных бриллиантов.

Мгновение — и Эмили почудилось, что она прозрела. С ее глаз словно спала пелена, и все вокруг сделалось поразительно обновленным, красивым. Она видела краски, слышала звуки, каждая частичка ее тела отзывалась на то, что происходило вокруг. Девушке чудилось, будто она угодила в волшебную купель, волную живой воды, пробуждающей и возрождающей силы.

— Твое тело нравится мужчинам? — спросила Моана, скользя взглядом по ее тонкой белой коже.

— Ни один из них не видел того, что сейчас видишь ты. У нас не принято обнажаться даже перед женщинами. Во всяком случае так ведут себя те, кто хочет считаться порядочными.

— К чему такие запреты? Ведь ты не знатного рода. Ты не дочь короля или вождя!

— Это не имеет значения. Просто я живу в другом мире.

Они вернулись к хижине смеющиеся, чистые и страшно голодные. Эмили обрадовалась фруктам и кокосовому молоку. Отправившись гулять, она сделала простую прическу, не надела ни корсета, ни чулок и лишь взяла с собой зонтик.

День прошел так же, как и начался: оживленно, весело и быстро. Островитяне были очень жизнерадостными людьми — Рене объяснял это тем, что в отличие от европейцев полинезийцы не страдают от внутреннего разлада. У них общий взгляд на жизнь, одинаковые установки и запреты. Им неведомы ни политические противоречия, ни религиозные конфликты.

Мужчины строили хижины, ловили рыбу, изготавливали орудия труда. Женщины плели циновки, собирали топливо для земляных печей, готовили еду. За детьми никто не присматривал, ибо те с раннего детства умели плавать как рыбы, а если бы даже какой-то ребенок заблудился на острове, ему не грозила ни голодная смерть, ни гибель от диких зверей.

Как представительница местной аристократии Моана занималась в основном тем, что ей нравилось, а для тяжелой и грязной работы у нее были служанки. Она с удовольствием делала украшения из кораллов, ракушек, черепашьих панцирей и акульих зубов, плела цветочные гирлянды, а также готовила незамысловатое приданое.

Узнав о том, что им предстоит присутствовать на помолвке, а возможно, и бракосочетании Моаны с Атеа, Рене воскликнул, радостно потирая руки:

— Это большая удача! На полинезийскую свадьбу, особенно если замуж выходит дочь вождя, стоит посмотреть!

Эмили тоже с нетерпением ждала этого интересного события. Ее огорчало лишь то, что после заключения брака Моана должна уехать с мужем на его остров. Впрочем по прибытии «Дидоны» самой Эмили тоже предстояло навсегда покинуть Тахуата.

Прошло немного времени, и парижская жизнь уже казалась ей далеким сном. Серые призраки прошлого растаяли, как облака над океаном. Пребывая в раю, девушка радовалась, что впереди еще много беззаботных и светлых дней.

Глава вторая

Эмили знала от отца, что первые католические миссионеры высадились на Маркизских островах еще в прошлом веке. Однако задача обратить туземцев в Христову веру оказалась не такой простой, как представлялось на первый взгляд. Хотя миссионеры изо всех сил старались расположить полинезийцев в пользу Франции, обучить их языку, ввести новые обычаи, большинство островитян оставались равнодушными к чужой религии и культуре.

В 1836 году к архипелагу подошел военный корабль. На этот раз туземцы оказались сговорчивее — им было нечего противопоставить французским пушкам. Хотя адмирал Дю Пети-Туар и объявил Маркизские острова протекторатом Франции, чтобы сломить сопротивление местных жителей, ему не раз пришлось применять военную силу.

Между тем, после того, как французы упустили возможность колонизировать Новую Зеландию, уступив ее Великобритании, правительство короля Луи-Филиппа решило наверстать упущенное в Океании. Был подписан указ об основании здесь военно-морской базы. Выбор пал на Маркизские острова, имеющие удобные бухты и расположенные на скрещении многочисленных морских путей. Архипелаг предполагалось захватить либо путем уговоров местных вождей, либо с помощью силы.

Запугиванием, подкупом и обманом французам удалось заставить туземного правителя острова Нуку-Хива подписать акт о повиновении. Однако Тахуата, Хива-Оа и другие отдаленные острова до сих пор находились под единоличной властью племенных вождей, которые не собирались отдавать свои земли чужакам. Рене Марен всерьез полагал, что осталось не более пяти-шести мирных месяцев, после чего здесь может разразиться кровавая бойня.