— Нет, но я боюсь за нее.

— Напрасно. Это очень смелая и находчивая девушка. К тому же от нее может быть большая польза. Она хорошо знает местные условия и способна служить проводником.

Морис вздохнул.

— Остается уговорить капитана корабля.

К счастью, это не составило большого труда, и Моана водворилась на судне. Большую часть времени она стояла возле борта, глядя из-под ладони на океанские просторы.

Фрегат гордо проплыл мимо Уа-Пу: этот остров не представлял интереса для французов, потому что его вождь давно склонил голову перед завоевателями.

На следующий день впереди показались берега Хива-Оа. Тайлю казалось, что он может разглядеть в подзорную трубу и одетые жесткой травой отроги гор, и непроходимые леса, и каменистую сердцевину острова. Высокий прибой ударял в крутой берег, обрывистые утесы сжимали глубокие бухты.

С первого взгляда остров казался неприветливым и совершенно необитаемым, но когда капитан корабля приказал обогнуть северную часть Хива-Оа, перед Морисом открылось то, что он ожидал увидеть: покатые ярко-зеленые холмы, трепещущие пальмы и полосу ослепительно-белого песка.

Однако на берегу не было ни души, и в этом таилась какая-то угроза. Обычно островитяне испытывали ужас перед плавучими батареями, чьи дула без труда могли разнести кучку бамбуковых хижин. Однако они никуда не убегали, напротив, высыпали на берег и с благоговением смотрели в лицо своей смерти.

Убедившись, что стрелять не в кого, Тайль приказал высадить десант под прикрытием корабельных батарей.

Разумеется, в шлюпках оказались Рене и Моана. Отношения с последней влекли и терзали Мориса. Он все больше влюблялся в непокорную туземку, и вместе с тем молодого человека не покидали ощущения, что Моана всего лишь использует его.

Ступив на сушу, капитан Тайль в полной мере оценил мощь острова. Берега по большей части были сильно изрезаны и неприступны. Казалось, сам ландшафт призывал французов отказаться от завоевательных намерений. Однако взглянув на прекрасное, решительное лицо Моаны, Морис дал себе слово не отступать.

Деревня, расположенная почти на самом берегу, оказалась совершенно пустой. Непохоже было, что туземцы бежали в панике: никаких разбросанных вещей, незапертых ворот, ничего, оставленного впопыхах. Рене вспомнил, что когда они с Эмили впервые приплыли сюда по приглашению Атеа, лагуна кишела лодками, а сейчас не было ни одной.

— А где дикари, капитан? — спросил его помощник, тоже офицер, когда они обыскали все хижины.

Морис был мрачнее тучи.

— Ушли.

— Должно быть, вождь увел их в горы, — сказал Рене. — Там у них крепость.

— Как они могли догадаться о прибытии фрегата? Кто мог их предупредить? От Нуку-Хива путь неблизкий.

— Атеа всегда все знает, — подала голос Моана.

— Хватит говорить о нем, как о Господе Боге! — разозлился Тайль.

— Сжечь, капитан? — помощник кивнул на бамбуковые хижины.

— Это мы всегда успеем сделать.

— Моана, где тут «дворец» вождя? — спросил Рене, на лице которого появилось болезненное выражение.

Плавно покачивая бедрами, девушка пошла между хижин. Остальные двинулись следом. Морис вновь подумал о том, что напрасно взял ее с собой. Это было опасно. Но с другой стороны, следовало сразу отправить Моану обратно на Нуку-Хива. Сейчас же он не хотел и не мог оставлять ее на корабле в окружении нескольких десятков мужчин.

Очутившись в жилище Атеа, Рене внимательно обследовал его. Никаких следов пребывания Эмили, ни малейшей вещички, ни единой зацепки.

Морис с любопытством огляделся. И здесь могла жить француженка, парижанка?! Он всегда считал, что для женщин крайне важны всяческие удобства. Неужели эта странная Эмили Марен была счастлива в бедной хижине?

— Надо найти эту крепость, — сказал он вслух.

— Я покажу, я примерно знаю, где это, — ответил Рене.

Отряд отправился вглубь острова. К несчастью, вскоре путь преградила стена высокого тростника, похожего на лес стальных прутьев. Густые заросли протянулись насколько хватало глаз, и их было трудно раздвинуть и отстранить, а через некоторые было не продраться даже ползком.

Полумрак, духота, непролазные дебри — это место выглядело воистину заколдованным. По телу солдат ручьями струился пот, из сомкнутых губ вырывались ругательства.

— Нам надо добраться вон туда! — Рене показал на далекий холм.

Вскоре местность стала не такой дикой; появились поля, засеянные таро. Рене знал, что заквашивание таро в ямах обеспечивает местным жителям постоянные запасы продовольствия. Едва ли укрывшимся в крепости людям грозил голод даже при долгой осаде.

Когда раздвинув очередные заросли путники увидели каменную плиту со странными статуями, Моана в страхе отшатнулась.

— Духи, — прошептала она, — они преграждают путь к крепости!

Однако Морис взял ее за руку и уверенно повел за собой. А Рене сказал себе, что самым злым духом, какой когда-либо являлся в Полинезию, был белый человек.

Несколько дней назад Атеа получил сообщение, что к Хива-Оа движется огромный корабль с большим количеством белых людей: вождь предусмотрительно выставил плавучие посты на всех водных путях, ведущих к острову.

Атеа приказал людям спокойно, без паники собраться, взяв с собой все, что им понадобится в крепости, и дружно покинуть деревню.

Укрепление, построенное на вершине холма, было отличным местом для обороны и наблюдения за противником. Эту крепость начал строить еще дед Атеа; правда, не для того, чтобы воевать с европейцами, а для защиты от враждебных племен.

При помощи грубых тесел из базальтовой дайки и заостренных роющих деревянных орудий десятки мужчин устраивали террасы для размещения воинского лагеря и постройки хижин для мирных жителей. На случай осады внутри крепости были вырыты облицованные камнем ямы, где скапливалась дождевая вода. Кроме того, поблизости от укрепления, в нижней части склона находился охраняемый источник.

На верхней террасе располагалась резиденция вождя, который во время войны становился главнокомандующим. Находясь на главном пункте, вождь мог легко перебросить силы обороны в место, которое подвергалось угрозе.

Эмили поселилась в удобной хижине, построенной на площадке, при взгляде с которой захватывало дух. Живописные долины, ниспадающие каскадами ручьи, кокосовые и пальмовые рощи, глубокие ущелья.

Когда внутрь ее нового жилища вошел Атеа, Эмили почудилось, что его фигура окружена золотистым сиянием. В его взгляде появилось какое-то новое выражение. В глазах молодого вождя сияла жизнерадостная душа его народа, и вместе с тем в них была готовность к смерти.

Подойдя к мужу, Эмили положила руки ему на плечи.

— Они идут сюда?

— Да.

— Кто они и сколько их?

— Должно быть, французы. Сколько — пока не знаю.

— Я могу выйти к ним и поговорить с ними. Попрошу их уйти и не нападать на нас.

— Нет, Эмалаи. Я вообще не хочу, чтоб они знали, что в племени есть белая женщина.

— Не уходи, — попросила она.

— Я должен. Я приду, как только смогу. Сейчас мне нужно быть с воинами.

Эмили вдруг подумала о том, что готова броситься со скалы вместе с Атеа, крепко держась за руки, — лишь бы навсегда остаться с ним, с ним вдвоем. Но она знала, что полинезийцы редко убивают себя. Они слишком любили жизнь, чтобы добровольно отказываться от нее.

Глядя на Атеа, она говорила себе, что скорее померкнет солнце в небе, чем страстный блеск в его глазах. Звенящая тишина была наполнена тем, что невозможно выразить словами. Ответное желание огнем понеслось по телу Эмили, и она подумала, что сможет удержать Атеа еще на несколько минут.

Тефана и Киа были неподалеку, но Эмили знала, что они ни за что не войдут в хижину, пока в ней находится вождь.

Они с Атеа сомкнули объятия. Волна лихорадочных эмоций и судорожного наслаждения захлестнула их, накрыв с головой. Они не стали ни раздеваться, ни опускаться на циновку. Их дыхание было частым, а к коже прилила кровь. Это был короткий путь, но они прошли вместе от начала и до конца, и все, что произошло между ними, было необыкновенно естественным, чистым и исцеляющим.