Я не ожидал такого поворота событий:

— Как это не хочешь? А если я не захочу, чтобы твои родители приезжали?

— Мои родители — это мои родители.

И все это было сказано при моей маме!

Но в тот раз я сумел замять разгорающийся скандал — все-таки моя жена была уже на серьезном сроке.

Я улетел в Америку участвовать в шоу. Вернулся в Петербург накануне родов. Наконец у Маши начались схватки, и мы поехали в роддом.

Маша рожает. А я нахожусь за стенкой, в соседней палате, в коматозном состоянии: я только что прилетел с другого континента, сказывается и перемена климата, и смена часового пояса.

Ко мне вышел врач:

— Женя, иди полежи. Как родится, мы тебя сразу же позовем.

Заснуть я так и не смог. А когда услышал крик моего сына, не дожидаясь, когда позовут, зашел в операционную. Я сам перерезал пуповину, и акушерка передала мне малыша. Я взял его на руки и… заплакал от счастья! Я понял, что в этот момент произошло что-то действительно серьезное, настоящее.

Еще до рождения нашего сына мы с Машей выбирали для него имя. Вначале мне хотелось назвать его Александром, но потом мы с женой решили дать ему другое имя — Кристиан. И первые несколько месяцев, пока малыша не зарегистрировали, так его все и называли. А потом мой сын стал Егором.

В родильном доме я провел с Машей три дня. Отлучался только на тренировку и снова возвращался в палату, к ней и сыну.

Потом мне нужно было уехать на день в Москву, а по возвращении мы планировали, что Машу и малыша выпишут и я заберу их домой. Я хотел встретить жену с цветами, снять этот важный момент — выписку из роддома — на камеру.

Но она все решила сама. Вечером, пока я был в Москве, Машу и сына забрали ее родители.

Тогда мне почему-то казалось — вот родится сын, и все будет по-другому. Ребенок объединит нас, мы перестанем ссориться и забудем, что такое скандалы.

Но ничего подобного не произошло. Стало только хуже.

Маша по-прежнему беспрестанно меня ревновала. Стоило нам появиться в публичном месте, она тут же дергала меня:

— Ты зачем на нее посмотрел?

— На кого?

— Я все видела!

Ни на кого я не смотрел, пока мы были вместе. Я даже не думал об этом!

Маша читала все сообщения, которые приходили мне на мобильный, давала советы, с кем общаться, а с кем нет, закатывала скандалы, когда наступала пора ехать и выступать.

— Пора заканчивать с фигурным катанием, хватит! — решила Маша. — У тебя сын, будешь заниматься с моим папой бизнесом.

Машин папа успешный бизнесмен, и может быть, вместе с ним я не знал бы проблем в бизнесе, но у меня были другие планы.

Мне жаль, что Маша не понимала, что только я мог решить, завязывать мне с фигурным катанием — делом всей моей жизни — или нет. Она почему-то считала себя вправе распоряжаться моей судьбой.

Когда мое терпение лопалось, я от Маши уходил. Это случалось несколько раз. Я уходил и не находил себе места. Уйти от жены, когда ребенку всего несколько месяцев, очень сложно. Я скучал по сыну. Пробовал наладить наши отношения еще раз, потом еще и еще…

Когда меня пригласили сниматься в долгоиграющем шоу «Звезды на льду», отношения у нас были, мягко говоря, напряженные.

Я предложил жене поехать вместе со мной. В Москве я снял бы для нее и сына удобную квартиру и возвращался бы к ним после съемок. Но Маша наотрез отказалась.

Перед отъездом я решил навестить моих родителей. Маша и здесь не захотела меня сопровождать.

Буквально через час звонит:

— Ты где? Немедленно возвращайся!

Я, конечно, решил остаться — мне надоело, что мной постоянно командуют. Я от такого обращения устал.

— Знаешь, я останусь у родителей.

— Если ты сейчас же не приедешь, твои вещи будут на помойке!

— Ну на помойке, значит, на помойке!

На следующий день мы приехали за вещами. Я и мои родители остановились недалеко от дома. Набираю ее номер:

— Маша, открой дверь, пожалуйста. Я заберу свои вещи.

— Я не собираюсь тебя пускать. Вот приедут охранники, они соберут твои шмотки и выставят их на порог. Тогда и заберешь.

Вещи выставили. А паспорт она не отдает.

После долгих и унизительных переговоров паспорт мне удалось забрать.

На четыре месяца я уехал на съемки проекта «Звезды на льду».

Через некоторое время я узнал, что Маша без меня зарегистрировала ребенка.

Сначала она поменяла фамилию и снова стала Марией Ермак, как до замужества. А потом на эту же фамилию зарегистрировала нашего сына.

Это очень сильно меня огорчило и еще больше отдалило нас друг от друга.

Через какое-то время я узнал еще одну новость: Маша без меня окрестила Егорку.

Да, мы собирались крестить сына. Но я тоже хотел в этом участвовать. Я хотел, чтобы крестным Егора стал мой друг из Москвы. Мы с ним познакомились, когда мне было всего четырнадцать и меня еще никто не знал. Он мне здорово помогал, поддерживал.

Крестным нашего сына, по желанию Маши, стал футболист Александр Кержаков. Я не против Саши, но почему я-то об этом ничего не знал. В тот момент я даже на него обиделся, не мог понять, почему он ничего мне не сказал. Еще друг называется!

Сейчас прошло уже достаточно времени. Напряжение спало, и я в состоянии оценить ситуацию несколько иначе. Скорее всего Саша просто не смог до меня дозвониться. Я как раз сменил номер телефона, его номер в памяти телефона не сохранился, и мы на время потеряли друг друга из поля зрения. К тому же сейчас он живет в Испании, играет за «Севилью». Он очень хороший человек и талантливый футболист. Я слежу по газетам за его спортивной карьерой, он молодец. И думаю, что в будущем мы обязательно восстановим наши искренне дружеские отношения.

Несмотря на то что был в душе глубоко травмирован, я решил сделать еще одну — отчаянную — попытку вернуться, хотя и понимал уже, что жить с ней не смогу. Своей ревностью, своими постоянными скандалами она убила во мне все чувства.

Но я все-таки хотел вернуться — не ради нее, ради Егора.

Мы договорились, что Маша вернет моему сыну его настоящую фамилию.

А потом случилась еще одна история.

Моя мама приехала повидаться с Егоркой. Они с Машей прогуливались вдоль дома.

— Маш, в спорткомитете меня попросили прислать копию свидетельства о рождении Егора, — сказала мама.

— Хорошо, я вам дам.

— А ты фамилию сыну уже поменяла? — Мама задала этот вопрос совершенно спокойно.

— Что значит: поменяла! Я и не собиралась!

— Но ты же обещала Жене!

Маша схватила коляску и убежала в дом.

Мне все это надоело. Я понял, что даже ради ребенка, когда уже нет ни любви, ни взаимопонимания, жить вместе не стоит. Склеивать наши отношения было бессмысленно. Да и отношений уже давно никаких не было. Только раздражение, которое накапливалось с каждым днем, с каждым скандалом, с каждым нанесенным мне и моей семье оскорблением. Конечно, я понимал, что отчасти в том, что все так сложилось, была и моя вина. Что-то я сделал не так. Но уже невозможно было ничего исправить.

Я подал на развод. И тогда Маша запретила мне и моим родителям видеться с сыном.

Когда Егору исполнилось восемь месяцев, мы с мамой отправили ему по почте подарки. Ходунки, машинки, паровозики. Я привез из Америки очень много красивых вещей для сына. Получилось несколько посылок. Это, конечно, ненормально — жить в одном городе и отправлять посылки. Но у нас не было другого выхода.

Посылки вернулись назад, Маша их не приняла.

Когда между выступлениями наступала непродолжительная пауза и я возвращался в Питер, я всегда пытался увидеться с Егоркой, мне хотелось подержать его на руках, понянчиться. Я звонил Маше, но она была неумолима.

Я привык решать все вопросы мирным путем, по-хорошему. И мне не хотелось войны, я не мог понять: что все они — Маша и ее родители — могут выиграть с помощью бессмысленных запретов?