– Я все равно ничего не смыслю в ней, – отрезал Марш, не глядя на Торреса. – Вы обещали объяснить нам, что происходит с Алексом, а вместо этого показываете какие-то компьютерные сказки. Все, хватит. Выбирайте. Либо вы все сейчас же выкладываете, либо мы – я и моя жена – немедленно уходим отсюда. И встретимся мы с вами уже в суде. Объяснить еще раз – или вам и так все понятно?

Торрес не успел ответить – раздался телефонный звонок.

– Я велел ни с кем меня не соединять, – звенящим от гнева голосом произнес Торрес в трубку. Через секунду он, плотнее прижав трубку к уху, поднял глаза на сидевшего перед ним Марша Лонсдейла. – Это вас. Полиция. По-моему, у них снова что-то случилось.

Марш почти вырвал трубку из руки Торреса.

– Доктор Лонсдейл. Да, сержант, я узнал вас. Что-то произошло?

На несколько минут в кабинете воцарилось молчание. Когда Марш повесил трубку, Эллен сразу заметила, как побледнел ее муж.

– Марш... – выдохнула Эллен. – Там... что-то с Алексом?

– С Алексом... – голос Марша был едва слышен. – Это Финнерти... они хотят поговорить с ним...

– Опять? – Эллен почувствовала, как бешено и неровно забилось сердце. – Но они же только сегодня... А для чего?

– Только что найдена убитой Синтия Эванс... на гасиенде, вместе с дочерью, Кэролайн... Финнерти говорит, есть причины подозревать в этом Алекса...

Не в силах вымолвить ни слова, Эллен смотрела на мужа. Торрес резко поднялся из-за письменного стола.

– Если он действительно сказал такое, то он просто дурак, – его черные глаза сверкали от ярости.

– Но... он именно так сказал... – Марш все еще говорил шепотом. Торрес медленно опустился на стул, Марш повернулся к нему, с шумом выдохнул.

– Доктор Торрес, – теперь голос его звучал нормально, – прошу вас рассказать мне, в чем именно состояла суть операции.

– В том, что я спас его, – ответил Торрес, но было заметно, что самообладание изменило ему. Встретившись глазами с Маршем, он отвел взгляд, снова повисла долгая пауза. Затем, нахмурив брови, Торрес произнес: – Хорошо. Я расскажу вам обо всем, что сделал. И тогда вы поймете – Алекс не мог никого убить. – Он опять замолчал, и когда заговорил вновь, Маршу показалось, что обращается он не к Эллен и ни к нему, а к себе, доктору Раймонду Торресу. – Да, он не мог никого убить. Это абсолютно исключено. Невозможно.

Медленно, не упуская ни одной детали, Торрес начал рассказ о методах лечения больного по имени Алекс Лонсдейл.

Глава 23

Стараясь унять дрожь в руках, Эллен ощупывала взглядом лицо мужа, тщетно пытаясь найти на нем ответ – говорит ли Торрес им сейчас правду или снова пытается скрыть ее... Лицо Марша, однако, сохраняло каменное выражение, которое приняло в самом начале длинного рассказа Раймонда Торреса.

– Но... что же все это значит? – Эллен наконец набралась смелости. Реакция мужа – вернее, отсутствие таковой – пугало ее.

– Совершенно ничего не значит, – ответил Марш, – поскольку абсолютно невыполнимо с медицинской точки зрения.

– Думайте что хотите, доктор Лонсдейл, – Торрес пожал плечами, – но все, что я рассказал вам – чистая правда, от первого слова до последнего. И лучшее тому доказательство – то, что сын ваш до сих пор жив. – Улыбка, которой он одарил Марша, больше напоминала гримасу ожесточения. – На следующее утро после операции, я помню, вы первый заговорили о чуде. Я полагал, что вы имеете в виду чудо медицинской науки, и потому не стал поправлять вас. Хотя сам бы назвал это скорее чудом современной технологии.

– Если то, что вы говорите, правда, – глаза Марша сузились, – тогда то, что вы сделали, не имеет никакого отношения к чудесам. Это... надругательство. Или преступление. Или и то, и другое вместе.

– Марш, но ведь он жив, – глаза Эллен наполнились слезами. – Он жив... – и съежилась на краю дивана под гневным взглядом супруга.

– Жив? А что, разреши спросить, позволяет тебе утверждать это? Допустим на минуту, что все, что говорил здесь этот маньяк – правда, и что мозг Алекса был поврежден слишком сильно для любых попыток восстановления... – его налитые яростью глаза обратились в сторону Торреса. – Ведь именно так вы сказали, да?

Торрес кивнул:

– Мозг уже не был способен ни к какой деятельности, кроме самой примитивной, конечно. То есть он еще мог заставлять биться сердце. И все. Дышать без респиратора Алекс был уже не в состоянии, стимуляция тоже оказалась напрасной.

– Иными словами, его мозг был мертв – и никаких надежд на восстановление?

Торрес снова кивнул.

– Мозг был не только мертв, он был поврежден физически, то есть от него практически ничего не осталось. Только по этой причине я позволил себе применить разработанные мной методы.

– Без нашего на то разрешения, – громыхнул Марш.

– Именно с вашего разрешения, – уточнил Торрес. – Подписанный вами контракт позволяет мне использовать любую методику, которую я сочту необходимой, независимо от того, традиционная она или новая, опробованная или нет. И мой метод сработал. – Поколебавшись, он продолжал: – Возможно, я совершил ошибку. Возможно, нужно было объявить о смерти Алекса... и обратиться за разрешением распорядиться его телом в интересах науки.

– Но ведь вы именно это и сделали! – снова вскинул на него гневный взгляд Марш. – Только не утруждали себя ни просьбой о разрешении, ни объяснениями – что же вы вытворяете с ним!

Торрес покачал головой.

– Для полного успеха операции мне было необходимо одно – чтобы никто не сомневался в том, что Алекс – по-прежнему Алекс. Если же я объявил бы о его смерти, впоследствии неизбежно возникли бы вопросы, которые... к которым я был тогда еще не готов.

Неожиданно Эллен вскочила на ноги.

– Прекратите! Немедленно прекратите! – тяжело дыша, она переводила взгляд с мужа на Торреса и обратно. – Вы оба... вы так говорите об Алексе, словно его больше нет!

– Видишь ли, Эллен, – снова покачал головой Торрес, – в некоторой степени все именно так и обстоит. Тот Алекс, которого вы знали, больше не существует. Взамен вы получили Алекса, которого я... создал.

Неожиданно наступившее молчание нарушил голос Марша – он снова говорил тихо, почти шептал.

– Создали... при помощи микропроцессоров? Я все равно не верю вам. Это же совершенно невозможно.

– Но это так, – Торрес кашлянул. – И это не так сложно, как кажется, – физически, по крайней мере. Самое сложное – это подсоединение выводов микросхем к нужным нейронам. К счастью, в этом хирургу помогает сам мозг. Сам выстраивает нейронные цепочки, исправляет ошибки, допущенные человеком...

– Но Алекс жив, – настаивала Эллен. – Ведь он живой!

– Его организм действительно жив, – согласился Торрес, – эту жизнь поддерживают семнадцать автономных микропроцессоров, каждый из которых запрограммирован на обеспечение деятельности различных биологических систем тела. Три процессора отвечают исключительно за эндокринную систему, еще четыре – за нервную... Это процессоры сложные – более простые объединяются в единую систему на одном чипе. Четыре таких чипа обеспечивают работу памяти. Это – самые простые схемы.

– Самые простые... – как эхо, повторила Эллен.

Торрес кивнул, словно подтверждая ее слова.

– Проект этот разрабатывался многие годы... собственно, с тех самых пор, как меня увлек искусственный интеллект – знаете, расхожая гипотеза о возможности создания компьютера, который будет сам думать, а не просто производить вычисления с той или иной степенью быстроты. Но проблема в том, что, как бы много мы уже не знали о мозге, сам процесс зарождения и работы мысли до сих пор – белое пятно. И мне сразу стало ясно, что пока мы не проникнем в сущность этого процесса, пытаться моделировать его машинным путем – дело совершенно безнадежное. Но тем не менее мы уже давно мечтаем создать машину, способную думать, как человек.

– И вы, значит, нашли выход, – голос Марша снова стал жестким.