– Оперировал Алекса он, а не ты, – напомнила она. – И лечит его тоже он. Мы обязаны Раймонду жизнью нашего сына. Мне будет непросто забыть об этом, Марш.

– Раймонду, – повторил Марш. – И давно ты его так называешь, просто по имени?

Глаза Эллен широко раскрылись.

– А почему бы и нет?

Марш пожал плечами.

– Тебе виднее.

Реакция мужа удивила Эллен. Бога ради, что с ним происходит? И тут внезапная догадка посетила Эллен...

– Марш, да уж не ревнуешь ли ты?

– Ничуть, – поспешно ответил он. – Просто он мне не нравится.

– Ну, тогда прости, – произнесла она холодно. – Но он, позволь напомнить тебе, спас жизнь Алексу, так что нравится он тебе или нет, на элементарное чувство благодарности тебе все-таки придется решиться.

И поняла, что нашла верные слова: когда после паузы Марш заговорил, в голосе его уже не было гнева.

– Конечно, я благодарен ему. И ты права, разумеется. Он действительно совершил чудо. И сделать это не мог никто, кроме него. Я, по крайней мере, уж точно. Вот, может быть, к этому я ревную – чуть-чуть. – Он улыбнулся и, повернувшись к Эллен, обнял ее. – А можешь мне пообещать, что ненароком в него не влюбишься?

Секунду Эллен не могла понять – шутит Марш или говорит серьезно, затем, тоже улыбнувшись, быстро поцеловала его.

– Обещаю. А теперь пойдем всех обрадуем.

Когда они вошли в библиотеку, Кэрол и Лайза Кокрэн бросились им навстречу.

– Это... это правда? – выпалила, задыхаясь, Лайза. – Он очнулся? Он говорит?

Эллен с силой сжала Лайзу в объятиях.

– Правда, все правда, моя дорогая. Очнулся, говорит и даже узнал меня...

– Благодарю тебя, Господи, – по щекам Кэрол медленно потекли слезы. – Нам сказала об этом та девушка из приемной, но мы не знали, верить ей или нет...

– Но нас, – не преминул сообщить ей Марш, – оттуда просто-таки выставили взашей. Не спрашивайте почему, но его величество доктор Торрес считает, что Алекса нельзя беспокоить минимум до завтрашнего утра – даже нам.

Кэрол уставилась на него недоуменно.

– Это ты теперь так шутишь, да?

– Да если бы, – Марш картинно развел руками. – Я-то думаю, что это полнейший бред, но меня здесь за врача не считают. Так что предлагаю всем разъехаться по домам. Нам всем необходимо выспаться.

Выйдя из полумрака институтского вестибюля на яркий солнечный свет майского утра, Эллен огляделась, словно видела все это впервые, и произнесла с удивлением:

– Как здесь красиво! Здание, этот газон перед ним... выглядит прекрасно, вы не находите?

Кэрол взглянула на нее и улыбнулась.

– Сейчас, моя дорогая, тебе, наверное, кажется прекрасным весь мир!

В первый раз с момента аварии Марш увидел на лице жены счастливую улыбку.

– А почему нет? – воскликнула она, словно в молитве воздев руки к небу. – Ведь он и правда прекрасен – посмотрите вокруг! И все будет хорошо – я теперь знаю это! – Обняв Лайзу, она притянула ее к себе. – Он снова с нами! – воскликнула она еще громче. – Он с нами, и ничего плохого просто не может быть!

– Алекс? – Раймонд Торрес склонился над койкой. – Алекс, ты... ты слышишь меня?

Веки Алекса дрогнули, он открыл глаза, но продолжал лежать молча.

– Алекс, если я задам тебе пару вопросов, ты сможешь ответить на них?

Казалось, Алекс что-то напряженно обдумывает, затем губы его шевельнулись.

– Не... не знаю. Я попробую.

– Хорошо. Теперь – прошу тебя – постарайся подумать. Ты знаешь, почему ты не узнал своего отца?

Долгое молчание, затем – совсем тихо:

– Когда он сказал мне, что он – мой отец, мне показалось, я его знаю.

– Но когда ты увидел его в первый раз, его лицо показалось тебе знакомым?

– Нет.

– Совсем?

– Нет... не знаю.

– Но ведь ты узнал свою мать?

– Узнал.

– Потому что ее лицо показалось тебе знакомым?

– Нет, доктор.

Торрес поморщился.

– Тогда как же ты узнал ее?

С минуту Алекс молчал, затем заговорил, медленно подбирая слова, как будто в значении многих из них он все еще сомневался.

– Я... я подумал, что это, должно быть, моя мама, если тот человек – мой отец. Я просто решил, что если мой отец здесь, значит, и мама должна быть здесь с ним тоже. И когда я решил, что она – моя мама, то, по-моему, узнал ее.

– То есть ты все-таки не узнал никого из них, пока тебе не сказали, что они твои родители?

– Нет, доктор.

– Ну, хорошо... Сейчас я дам тебе лекарство, чтобы ты лучше спал, а завтра навещу тебя, когда ты проснешься. – Быстрым движением он ввел под кожу правого предплечья Алекса острие иглы шприца и надавил на поршень. Выдернув иглу и промокнув место укола смоченным спиртом тампоном, Торрес спросил Алекса, не было ли ему больно.

– Нет.

– А вообще ты чувствовал иглу?

– Чувствовал.

– А на что это было похоже?

– Я... я не знаю.

– Ладно. – Торрес кивнул. – Спокойной ночи, Алекс. Завтра увидимся.

Когда Алекс закрыл глаза, Торрес еще несколько минут стоял, пристально глядя на юношу. Затем, шагнув к приборам у изголовья кровати, нажал несколько клавиш на клавиатуре компьютера. Уже собравшись уходить, он обернулся и снова взглянул на Алекса.

Веки его закрытых глаз мелко и часто вздрагивали. Как бы хотел Торрес найти способ узнать, что творится в этом изуродованном мозгу сейчас!

Но некоторые тайны были неподвластны даже ему – доктору Раймонду Торресу.

Глава 8

Алекс взглянул на часы, стоявшие на столе Торреса. Торрес заметил это – он уже привык следить за каждым движением юноши.

– Осталось всего два часа, – сказал он. – Волнуешься?

– Да нет, – пожал плечами Алекс. – Скорее любопытно.

Отложив в сторону ручку, Торрес откинулся на спинку стула.

– А я на твоем месте, наверное, волновался бы. Ты же возвращаешься домой после трехмесячного отсутствия – по-моему, поводов для волнения достаточно.

– Я же возвращаюсь не совсем домой, верно? – голос Алекса был лишен какого бы то ни было выражения. – Ведь пока меня не было, родители переехали, и я этот дом раньше не видел.

– А ты бы хотел вернуться в дом, в котором родился и вырос?

После секундного колебания Алекс покачал головой.

– Да, по-моему, это не так уж важно – все равно я совсем не помню наш старый дом.

– И ничего по отношению к нему не чувствуешь?

– Нет. – Алекс все так же равнодушно смотрел на доктора.

Вот в этом, снова подумал Торрес, и есть проблема. Алекс утратил способность чувствовать. Испытывать эмоции. Переживать. Нет, безусловно, его исцеление – это почти чудо: к нему вернулась способность видеть, ходить, разговаривать и слышать. Но полностью исчезла способность чувствовать.

Даже известие о том, что его скоро выпишут из Института, не вызвало у него никаких эмоций реакции. Он воспринял его так же безучастно, как воспринимал теперь все. И вот это – Торрес досадливо поморщился – единственное, что мешало расценивать проведенную операцию как полный и несомненный успех.

– А тебе вообще хочется вернуться в Ла-Палому? – неожиданно задач он вопрос Алексу.

Потянувшись в кресле, Алекс закинул ногу на ногу. Со второй попытки ему удалось устроить лодыжку левой ноги на колене правой.

– Мне... наверное, просто интересно, как это все будет, – ответил он наконец. – Я все думаю – удастся ли мне узнать хоть кого-нибудь или что-нибудь... или все будет так, как тогда, когда я в первый раз очнулся.

– Ну, с тех пор ты ведь вспомнил многое.

Алекс с тем же безучастным видом пожал плечами.

– Да... но я все спрашиваю себя – действительно я вспомнил все это или мне просто приходится всему обучаться заново.

– Но это невозможно. Речь может идти только о восстановлении памяти – так быстро усвоить такой объем информации не может никто. И не забудь, что, когда ты очнулся, то сразу заговорил. Язык-то ты не забыл, а значит...