Земли у деда сначала было много. Главное, что она примыкала к дому, рядом был и лес. Но после революции, когда в деревне появились комитеты бедноты, возглавляемые, большей частью, лодырями, ораторами и пьяницами, которые избегали физической работы, лес у деда отобрали, И на его земле стал селиться разный люд. Выстроили дом, и поселилась семья сапожника Кролла, интересная тем, что у них было 18 детей. Пять из них умерли в раннем детстве. Потом поселились Синицы, причинявшие хозяйству деда немало бед. Обосновались бедные евреи, которым дед сам дал свою землю. Часть земли отдал своей родной сестре Миле и ее мужу Марку Славину, которые занимались окраской домотканого полотна, сукна, тканей. В детстве я немало времени проводил в красильне с дырявой крышей. Поскольку красильщик был неграмотный, то квитанциями на сданную в крашение вещь служил кусочек сучка с несколькими засечками. Он разрезался пополам, одна половинка привязывалась к вещи, вторая предъявлялась заказчиком при получении. Если половинки сходились, то вещь отдавалась заказчику. Крашеные ткани сохли на заборе. Интересно было наблюдать, как вывешивались одного цвета ткани, удивительно красивых расцветок. В красильню приезжали крестьяне из Монастырщины, Хиславичей, Шумячей, Дрибина и других мест. Ценились качество и технология окраски. Краску хозяину присылали издалека, даже из заграницы.
Земли становилось все меньше, и дети деда стали разъезжаться. Первым уехал в Баку старший сын — Натан, впоследствии ставший нефтяником. Его связывала крепкая дружба с главным в то время нефтяником страны Кормилицыным. Потом старшая дочь Хава (у нее было двойное имя Хава-Рохл) вышла замуж за шумячского мельника Юду Маневича и уехала. К Натану поехали средний сын Борис, с детства убежденный революционер, знакомый с тюрьмами и каторгой, и моя мать Фаня, ставшая потом портнихой. Затем неожиданно уехала Берта, отличившаяся тем, что в масленицу на приеме-карнавале брата царя в Ташкенте заняла первое место. Ее самодельное салатового цвета платье украшали пришитые фарфоровые кувшинчики со сметаной, а также на платье были нашиты настоящие блины и оладьи. Брат царя и его приближенные, участники карнавала отведали их. На балу у яичного магната ее платье украшали яйца без содержимого. Брат царя поинтересовался, кто носит это платье? Она не раскрылась. Присутствие еврейки не делало чести хозяину бала. Первые призы позволили Берте расширить портняжное дело. Позже она вышла замуж за видного местного врача Михаила Граевского, рано умершего. В 1901 году родился младший сын деда, мой будущий дядя Иосиф. Он выделялся хорошими способностями, учился в мстиславской гимназии вместе с соседским талантливым мальчиком Даниилом Маковским. Между детьми установилась тесная дружба, которая перешла и к родителям. Лейба Гуревич и Павлюк Маковский, отец Даниила, тоже занимавшийся земледелием, быстро нашли общий язык. Лейба помогал Павлюку с семенным фондом, а Павлюк Лейбе — сенокосом.
Впоследствии Иосиф Львович Гуревич стал доктором технических наук, выдающимся ученым, специалистом по первичной переработке нефти и твердых нефтепродуктов.
Деревня Заречье и соседний Мстиславль были в то время красивым, богатым, привлекательным местом. Здесь был сосновый лес с обилием ягод, грибов. За орехами мы ходили на Смоленщину, находившуюся в 6 километрах. Помню, что я еще дошкольником ходил за орехами со взрослыми и принес мешочек орехов.
Сюда на отдых приезжали знаменитые люди из Минска и других городов, хотя дорога была тяжела. Надо было с пересадками доехать до станции Ходосы, а оттуда километров 20 ехать с балаголой (ямщиком) на лошадях. Помню, в Заречье со мной дружил еврейский поэт Изик Харик. Я, как "знаток", водил его в лес деда. У нас там был шалаш, где мы проводили время: он читал мне хорошие стихи про богатого еврея — реб Оре. Впоследствии перед войной Минское ГПУ замучили его с женой до смерти как националиста.
Внутреннее убранство зажиточных еврейских и не еврейских домов, а в деревне кроме евреев жили еще белорусы, русские, поляки, немцы, мало отличалось. Везде были большие русские печи, большие сени, в которых можно было разместить все, начиная от кадок с водой до набитых яствами меленьких кладовок. На отшибах у большинства жителей были русские бани.
В больших домах были вторые печи. Удивительно, что в деревне во многих больших домах висели картины, выполненные не только красками, но и вышивками. Евреев, правда, не всех, выделяло уважение к своей религии, к своим обычаям, праздникам, которые украшали жизнь. В субботу запрещалось работать. Если пятница заставала еврея в дороге, то он гнал свою лошадь, чтобы с наступлением темноты успеть поставить все на место и быть дома. В пятницу готовились к субботе. В печах выпекали пшеничные халы, готовили пищу на вечернюю трапезу и субботний обед. В пятницу вечером в определенное время хозяйка дома зажигала две свечи, это было ее привилегией, и молилась за свое благополучие, своего хозяина и всего дома. Это правило никогда не нарушалось. Затем все усаживались за стол. Дедушка клал перед собой две халы, прочитывал молитву и призывал близких и присутствующих гостей омыть руки, прочесть молитву, после чего ножом резал халы. Для нас, детей, большой честью было в этот вечер сидеть около дедушки и бабушки. Кому из детей сесть рядом с ними, решали они сами. К столу иногда приглашались почетные гости — не евреи. К встрече субботы готовили самые изысканные блюда. Было большой честью помочь бедным евреям достойно встретить праздник, Помню названия блюд: гефилте фиш — фаршированная рыба, гибротнс — жареное мясо с картофельным пюре и подливкой, калте кугелес — бульон с фрикадельками, кугул — кулич из лапши, фаршированные куриные и гусиные шейки. Меня до сих пор удивляет, как в то время еврейки могли из отходов, например, потрохов, кишок, ржаной муки, гусиного жира, готовить такие вкусные блюда. Часто подавали гусиные или утиные шкварки, салаты, грибы, вино и т. д. Разговоры за столом велись большей частью на религиозные темы — благодарили Бога за дарованное благополучие. В субботу в обед подавали цолнт — тушеную картошку, сутки простоявшую в печи. И в будние дни при всей занятости работой хозяин дома, мужчины находили время, чтобы помолиться, вспомнить Бога и посоветоваться с ним. Для этого использовались религиозные принадлежности: талес, тфилин, мезузы. Находили время, чтобы сходить в ближайшую или дальнюю синагогу. Много радостей приносила подготовка к религиозным праздникам, особенно к пасхе. Неукоснительно выполнялись все религиозные предписания: уборка помещений, выпечка мацы, смена посуды и т. д. А какие кушанья готовились? Сейчас в России потеряны эти рецепты, и им не придается никакого значения. Готовились восточные сладости из меда, мака, муки, специй, редьки и бог весть из чего.
В праздники взрослые водили детей в амбар к Малке, который был рядом с синагогой. Там можно было с этими восточными сладостями (медовыми маковками, тейгл, лекех и др.) попить сельтерской воды, а Малке удавалось угостить тех, кто пришел, мороженым.
Так было до 1928–1929 г. Потом все изменилось. До 1929 года, последнего года дедова хозяйства, оставалось три десятины пашни под зерновые. Стеной стояли здесь пшеница, рожь, называвшаяся жито. Кроме того, столько же земли было под садом, пасекой, огородом. Здесь же росли фасоль, гречиха, конопля, турнепс, брюква, тыква, подсолнух и другие культуры. Из конопли дед готовил пеньку для веревок, где-то отжимал конопляное масло, которое он любил. Пасека пропала, так как на нее было много набегов. Использовали и межи, на которых собирали щавель, лекарственные травы, а то и землянику. Много внимания дед уделял семеноводству. Крестьяне окрестных и даже дальних деревень приезжали к нему за семенами огородных культур, ржи и пшеницы. Устраивал дед и небольшие выставки: показывал невиданных размеров турнепс, брюкву, тыкву, кормовую свеклу. Гордился самодельной пенькой. Сохранилось в памяти, как сеяли, пололи, окучивали, собирали в нежаркое время, мыли, накладывали на телеги огурцы. В базарные дни дед возил на базар два воза огурцов. Когда он брал с собой меня, то угощал за помощь конфеткой, сажал около себя во время ужина.