И действительно, вид у Маршева был очень странный. Он стоял в углу рядом с дверью, прислонившись спиной к стене и прижав к ней ладони. Не только лицо его было мокрое от пота, влажные были и волосы, которые он, как видно, взъерошил и которые слиплись теперь длинными прямыми вихрами.

— Родька, ну что с тобой? — с нарастающей тревогой спросил Веня.

Родя посмотрел на него мутными глазами и сказал:

— Пойдем куда-нибудь.

Он провел своего друга на площадку между вторым и первым этажами, на ту самую, где стояли недавно директор дворца с Тигровским, помолчал несколько секунд и проговорил:

— Экспонометр из фотолаборатории свистнул я.

На некоторое время Рудаков лишился дара речи. Потом он прошептал:

— Зачем?

— По приказанию Зойки Ладошиной, — прохрипел Маршев.

Челюсть у Рудакова слегка отвисла, а глаза остекленели.

— Родька… Родька!.. Да ты что?.. — после долгого молчания произнес он.

Мало-помалу Маршев приобрел способность говорить связно. Увидев беспорядок, царивший на Дне открытых дверей, узнав, что в «Разведчик» записывают всех и каждого, он еще больше укрепился в своей догадке о фантастической Зойкиной силе.

— Ну, и вот, понимаешь, я решил следить за ней. Думаю, она на моих глазах еще что-нибудь выкинет, а я увижу, как все это происходит.

И дальше он рассказал о своем разговоре с Зойкой и о том, как сунул экспонометр в карман, как не сообразил вовремя положить его на место.

— Ну, а потом, сам понимаешь, было уже поздно: все уже «гу-гу-гу, гу-гу-гу…» — попробуй докажи им, что я не по своей воле его взял!

— Ну, это конечно, — мрачно согласился Рудаков. — Если теперь вернешь — подумают, что испугался или просто раскаяние взяло.

На этаже, усиленный громкоговорителями, разнесся голос Якова Дмитриевича. Он приглашал шестиклассников в малый зал на встречу с известными учеными, говорил, что профессор Троеградов познакомит ребят с основами такой науки, как психология, а профессор Кукушкин расскажет об удивительных открытиях, сделанных им во время археологических раскопок. Друзья молча прослушали это объявление, и вдруг Родя улыбнулся:

— Венька! А все-таки получается, что я ведь тоже сделал открытие! Научное! Ведь доказательство-то у меня в кармане!

— Какое доказательство?

— А вот… экспонометр!

Веня помолчал, покусал сначала верхнюю губу, потом нижнюю и наконец сказал:

— Родька! А ты о таком но подумал? Ты, может, втемяшил себе в голову, что Зойка гипнозом действует, и, когда Зойка сказала тебе: «Возьми эту штучку», ты и вообразил, что не можешь не взять. У тебя вроде этого получилось… ну, как его? Как это называется?

— Самовнушение?

— Ага! Во! У тебя самовнушение получилось, вот ты и взял!

Прежде чем ответить, Родя от удовольствия потер ладони и даже причмокнул.

— Веньк!.. А ты о такой штуке не подумал? Неужели Ладошина полная дура? Неужели она станет приказывать мне: «Возьми эту штучку», если она знает, что она самая обыкновенная девчонка и я могу преспокойно послать ее куда-нибудь подальше?

И тут Веня впервые заколебался.

— Да… — пробормотал он. — Да, тут, конечно, что-то есть. Только вот как ты другим докажешь, что свистнул экспонометр, потому что Зойка тебя загипнотизировала?

На лестнице началось движение. Один за другим стали спускаться ребята, чтобы пройти в малый зал. Прошел Тигровский в окружении старшеклассников, помогавших проводить «мероприятие». Прошла Надежда Сергеевна с группой мальчиков и девочек из шестых классов. Веня все время хотел что-то сказать, но ему то и дело мешали проходившие мимо. Едва открыв рот, он тут же закрывал его. А Родя и не пытался заговорить: он о чем-то думал. Но вот в потоке ребят прошел по лестнице и Яков Дмитриевич. Родя проводил его глазами и вдруг сказал:

— Пойдем вниз. Там найдем местечко, чтобы поговорить.

Друзья спустились в вестибюль и остановились в сторонке, недалеко от директорского кабинета. Тут Маршев в упор посмотрел на Рудакова.

— Венька! Я принял решение! — сказал он негромко, но очень торжественно.

— Какое решение?

— Я подойду к директору Дворца пионеров, отдам экспонометр и расскажу все, как было.

— Родька! Ты… ты что?! — еле выдавил Рудаков.

— Венька, ты только послушай, о чем я сейчас подумал! Послушай и вникни!

— Ну давай!.. Давай, слушаю.

— Так вот, я знаешь, что заметил? Все, на кого Зойка подействовала, отказываются признаться, что она на них подействовала. Я Борьку спрашивал — он мне по носу дал… Я Павлова спрашивал, он тоже обиделся, Трубкин тоже не признается… Каждый, наверное, боится, что его за сумасшедшего примут.

— Ну и что?

— А вот слушай. Я уверен, что на директора дворца Зойка тоже подействовала. Но очень может быть, что он тоже побоится об этом сказать.

— Ну ладно! Ну и что?

— А то, что если я к нему подойду да расскажу, как я свистнул экспонометр, тогда, может, и он признается. Ведь тут главное, чтобы кто-то первый об этом заговорил. А тут ведь еще у нас профессор психологии находится. Я точно не знаю, что это за наука такая, но ведь с этой самой… с психикой-то она, наверно, связана… Он тоже может заинтересоваться. Ну и начнут Зойку исследовать да изучать и, может, выяснят, что в ней такое сидит.

— А если не начнут изучать да исследовать? А если директор откажется? Если он просто скажет: «А ну брось заливать! Ты просто украл экспонометр, а потом испугался». Вот ты и будешь опозорен, пойдет по всей школе славушка!

— Ну и что? Мало, что ли, людей ради науки страдало! Джордано Бруно на костре сожгли — и то ничего.

— Не фига себе «ничего»: живьем на костре!

— Ну, я, может, неудачно выразился.

Из малого зала прошел Тигровский, за ним директор и Надежда Сергеевна.

— Яков Дмитриевич, родненький… так когда же все-таки про «Слип камли»? — негромко говорила она.

— Потом, потом! — отвечал директор.

— Так… так ты все-таки идешь? — полушепотом спросил Веня.

— Пойду.

— Когда?

— Вот сейчас.

— Родька, а может, мне с тобой?

— Иди.

Друзья замолчали. У каждого сильно билось сердце. Ни тот, ни другой не заметили, как на нижнем пролете лестницы сверху появилась Круглая Отличница. Она застыла на середине пролета, изо всех сил вцепилась в перила двумя руками, глядя на Родю. Из-под круглых очков ее текли слезы.

Глава двадцать шестая

За минуту до прихода директора, Троеградова и Надежды Сергеевны два профессора продолжали спорить. Теперь уже Троеградов не сидел, теперь уже ходили из угла в угол оба.

— Я ученый, уважаемый Пантелей Карпович, — громко говорил Троеградов. — Я привык оперировать фактами, а не мистическими домыслами.

— Я тоже ученый, уважаемый Виктор Евгеньевич, — отвечал Кукушкин, уже весь красный. — Но я считаю, что мы, ученые, встретившись с каким-либо непонятным явлением, не должны отмахиваться от него, не должны называть его мистическим домыслом, а обязаны исследовать его. А вы, уважаемый Виктор Евгеньевич, просто струсили, просто испугались непонятного факта…

В кабинет вошли Тигровский, Яков Дмитриевич и Надежда Сергеевна.

— Аудитория готова, товарищи, ребята вас ждут, — сказал Тигровский. — Кто выступит первый?

Ученые вежливо поторговались друг с другом, наконец решено было, что первым выступит Троеградов. Альфред Павлович вышел вместе с ним, чтобы проводить его в малый зал.

— Надежда Сергеевна! — сказал Яков Дмитриевич. — Разрешите вас познакомить с нашим замечательным археологом Пантелеем Карповичем Ку… — он не договорил, потому что в дверь без стука вошли двое мальчишек.

Это были Родя и Веня.

— Так! — строго обратился к ним Яков Дмитриевич. — Зачем пожаловали?

— Яков Дмитриевич, я хотел сказать… — начал было Родя, но тут в кабинет вошла Круглая Отличница.

Она ударила Родю кулаком в нос, потом привалилась плечом к стене и разревелась.