— Придется. Мы ночесь в такую передрягу попали, что не до сна было. Днем уж, когда обратно ехали, вздремнули на кормежке коней, только и всего.

— Завтра расскажешь, хватит.

Иван Иванович поискал глазами по комнате, свободных скамей и столов уже не было, поэтому шинель свою он постелил на пол, а под голову положил патронташ, накрытый папахой.

Мало удалось поспать в эту ночь работникам штаба. Еще не светало, а Фадеев уже будил разоспавшихся писарей:

— Вставайте живее, вставайте, ну-у! Эка, паря, спать-то вы какие здоровяки. Вставайте!

Нехотя, зевая и потягиваясь, поднимались писаря, а за ними и другие ночевщики.

— Чего тебе не спится? Поднял в эдакую рань! — уже сидя на постели, ворчал Аксенов, кулаком протирая глаза. — Сон досмотреть не дал, на самом интересном месте разбудил.

— Потом досмотришь, умойся холодной водичкой.

— Нет уж, спасибо, лучше я к соседям подамся. Выпрошу у них шубу, заберусь на сеновал и, пока весь недосып не нагоню, головы не подыму.

— Зря, девушки наши пирожков настряпали мясных. Быка вчера закололи в хозчасти, так они выпросили осердье на это дело.

— Пирожки, говоришь? — вмиг оживился Аксенов. — Неужто правда?

— Поди посмотри, если не веришь. Полнехонько решето напекли. И чаги с молоком наварили.

— Ай да молодцы девахи! Конешно, упустить такое удовольствие — грех великий! Ну, а насчет недосыпа, так я его и после пирожков наверстаю. Схожу к Журавлеву — и на сеновал.

ГЛАВА X

На военный совет вместе с командиром 1-го кавполка Макаром Якимовым пришел и Егор Ушаков. Хотя в полку у Макара Егор командовал эскадроном, но на такое важное собрание его пригласили впервые.

Собрание еще не началось; командиры и комиссары толпились в ограде, разбившись на кучки, дымили табаком-зеленухой, разговаривали. Начальник политотдела Бородин что-то горячо доказывал, обращаясь то к старику Мартюшеву, то к Плясову. Комиссар, очевидно, не соглашался с ним, отрицательно крутил головой, сверкая розовой лысиной. Поодаль от них седоусый Захар Хоменко рассказывал что-то окружившим его командирам, среди которых Егор увидел Ивана Рудакова и Петра Ведерникова, вместе с которыми участвовал он в бою под Верх-Каменкой, когда они под командой вот этого самого Хоменко отбили у белых партию арестованных. Егор также направился к Хоменко, но, услыхав знакомый голос, оглянулся. К нему, широко улыбаясь, шел командир 5-го кавполка Чугуевский.

— Егорша!

— Андрюха! — Они обнялись и, как год тому назад, принялись хлопать друг друга по плечам. — Больше году не виделись!

— С Урульгинской конференции.

— Тогда и поговорить-то не пришлось. А ты уж полком командуешь?

— Приходится, куда денешься.

— Ваше благородие, не хухлы-мухлы!

— Да и ты, говорят, в сотниках ходишь?

— Э-э, из меня и сотник-то, про каких говорят: «На безрыбье и рак рыба, а на безлюдье и Хома человек».

— Но-но, но прибедняйся. Отойдем в сторонку.

Отошли, сели на приступок амбара, разговорились. А поговорить им было о чем: вспомнили Аргунский полк, убийство Зубатки — есаула Токмакова, смерть Индчжугова.

— А как на каторгу-то вас провожали, помнишь, Андрюха? Всем полком вышли и командиров не спросили!

— Помню, Егор, все помню, разве такое забудешь, — и поник головой, замолчал боевой командир. Слишком уж много горьких воспоминаний нахлынуло на него, и мрачные картины прошлого всплывали в памяти: вспомнились и похороны казака Индчжугова, и суд, и каторга, и как шел он в кандалах мимо отчего дома, мимо сына, на которого и взглянуть побоялся тогда, чтобы видом своим не испугать ребенка.

— Ничего, Андрюха, не печалься, — утешал друга Егор, — что было, то прошло. Расскажи лучше про Швалова, где он, живой ли?

Чугуевский кашлянул, покрутил головой, словно отгоняя от себя грустные мысли, переменил тон:

— Швалов-то? Живой, на Амуре, вместе с Дмитрием Шиловым. Полком командует Степан. Кстати, у меня в полку брат твой, Михаил Ушаков, эскадроном командует.

— Михаил! — обрадовался Егор. — Смотри-ка ты, командир эскадрона, ай да Мишка! А ведь я с ним пять лет не виделся! Ну и как он там?

— Боевой командир, приехал бы на совет вместе со мной, да в наряде он…

Егору хотелось расспросить про брата побольше, но тут объявили о начале собрания, и все потянулись в дом.

Народу на совет собралось столько, что до отказа наполнили вместительную комнату штаба. Скамеек не хватило, и многие сидели на скамьях из досок, положенных на табуретки. За передним столом Журавлев, Плясов, Киргизов и Бородин. Позади них на стене самодельная карта восточного Забайкалья от Аргуни до Шилки и далее до Забайкальско-Амурской железной дороги. Карту эту мастерски вычертил адъютант Аникьев на обратной стороне карты Российской империи и гвоздиками прикрепил ее к стене. К этому времени красные партизаны восточного Забайкалья уже держали фронт на протяжении трехсот верст, от станицы Усть-Уровской на Аргуни до станицы Ломовской на Шилке. Армия их состояла из восьми кавалерийских полков, двух рот пехоты и трофейной горной батареи трехорудийного состава. В то же время в белой армии Семенова имелось пять пехотных полков, общим числом более десяти тысяч штыков, юнкерский, егерский, железнодорожный батальоны, тринадцать казачьих полков, при них восемь полевых батарей, Уссурийский казачий полк, «дикая дивизия» барона Унгерна, состоящая из пехоты, кавалерии и артиллерии. Кроме того, дивизия японской пехоты, двенадцать бронепоездов и прочее.

Обо всем этом и поведал Журавлев своим командирам. И речь свою он закончил словами, ошеломившими слушателей:

— И все-таки мы решили не отступать из Богдати в тайгу, как предлагали многие наши товарищи, а дать белым бой!

Журавлев смолк, орлиным оком окинул притихших командиров. Такая тишина наступила в зале, что в открытое окно стали слышны голоса людей на улице, скрип водовозной телеги.

— Ое-ё-ёй, — первым нарушил молчание кто-то из задних рядов. И тут же отозвались другие, такие же неуверенные голоса:

— Зряшное дело!

— С нашей силенкой против эдакой громадины… с ума сойти!

— Погубим людей своих, и больше ничего.

— Да-а, положеньице хуже губернаторского.

— Товарищи! — вновь заговорил Журавлев на удивление спокойным, уверенным тоном. — Не так уж страшно, как вам показалось. Мы, прежде чем прийти к такому решению, кое-что сделали, чтобы обмануть противника, ввести его в заблуждение, и крупные силы белых направить по ложному пути. Посмотрите, что получается…

Журавлев встал и, подойдя к карте, начал объяснять недавнее маневрирование своих полков, которое многим партизанам казалось ненужным, напрасным передвижением частей с одного места на другое.

— Вот здесь, — тонко заостренной палочкой Журавлев указал на извилистую ниточку железнодорожной линии на карте, — по ту сторону Шилки, действуют наши конники: Седьмой полк Погодаева, Восьмой полк Иуртова и три небольших отряда партизан из местных жителей. Задача их такая: не вступая с белыми в бой, чтобы не выказывать своей численности, создать видимость скопления в этом районе наших сил с целью захвата железной дороги от станции Укурей и далее — Могоча, Амазар. Этот маневр наш оказался удачным, белые, опасаясь быть отрезанными от Дальнего Востока, кинули на «угрожаемый участок» крупные силы — Тридцать первый Нерчинский пехотный полк, роту японцев и два казачьих полка. Кроме того, им пришлось усилить и Сретенский гарнизон, где находился Тридцатый Сибирский пехотный полк, послав туда еще железнодорожный батальон и казачий полк. А мы оставили там один Седьмой полк и местных партизан, а Восьмой полк в ночь переплыл на конях Шилку, чтобы такие же маневры развернуть вдоль Сретенского тракта, в районе Куренга, Унда, Газимур. Туда же направили еще пять наших полков, в Богдати оставалась одна пехота. Вы, конечно, помните, как происходило это маневрирование?

По залу зашебаршил оживленный говорок, командиры, припоминая, как они вели свои полки и эскадроны раза по два по одному и тому же месту, зашушукались, улыбаясь; громче всех заговорил Егор, обращаясь к Чугуевскому: