Изменить стиль страницы

Но я несколько забежал вперед — об "атомной" советской фантастике речь впереди. Зато вполне знакомая читателям Стругацких "обычная" война идет не прекращаясь в другой их повести — "Парень из преисподней" (1973). На сей раз — на планете Гиганда, откуда на Землю, позабывшую о войнах, доставлен подросток — уже вполне сформировавшийся маленький фашист.

Уже отмечалось, что фашизм немыслим без милитаризма. В повести "Глиняный бог" (1964) одного из ветеранов советской фантастики — Анатолия Днепрова (Анатолия Петровича Мицкевича, человека удивительной судьбы — военного разведчика, а затем ученого-физика и талантливого популяризатора науки) продолжатель дела уэллсовского доктора Моро мечтает создать идеального кремнийорганического солдата. Фактически человека-робота, тупого и послушного, и самое главное — непобедимого (ибо от его груди пули отскакивают как от стенки!). Но мы-то знаем, что военных роботов не обязательно создавать искусственно, из каких-то подручных материалов.

Времена франкенштейнов и россумов, видимо, прошли. Совсем недавняя история научила, как и без фантастической технологии огромные массы народа отдавались стихии беспрекословного подчинения и безоглядной веры в демагогические речи какого-нибудь (тоже вполне реального) вождя. Или фюрера, или "кормчего" — титул в данном случае неважен… И может статься, что ни высокоразвитое общество будущего (как у Стругацких), ни могущественные инопланетяне из рассказа молодого фантаста Алана Кубатиева "Ветер и смерть" (1983) не справятся с примитивным мышлением дикаря, мозг которого разъела язва фашистской идеологии. Не справятся нравственно… Гаденыш-сопляк из какой-то инозвездной "гитлерюгенд" у Стругацких или вполне земной японский летчик-камикадзе у Кубатиева — из нашего грешного прошлого.

И постоянный гнетущий страх, заставляющий искать все новые, более совершенные средства обороны от тех, кто нападать-то как раз и не собирается, — тоже оттуда, из нашего земного прошлого. И может статься, как это изобразил в рассказе "Полигон" (1971) известный советский писатель Север Гансовский, прошедший войну и раненный на ней, — что какому-то "стратегу" придет на ум весьма дальновидная идея создать новое "сверхоружие", запускаемое… этим самым страхом. Новый, испытываемый на полигоне чудо-танк стреляет по цели только тогда, когда его чуткие сенсорные устройства почувствуют исходящие от жертвы эманации страха.

И если вдруг прошлое стреляет в нас, это тоже — от страха, с которым мы некогда не сумели совладать…

Мне представляется знаменательным, что о нем, о прошлом, уносясь мыслями в далекие дали, постоянно помнят и авторы-ветераны, и молодое поколение советских фантастов. Немало ярких антимилитаристских произведений последнего десятилетия вышли из-под пера недавних дебютантов.

На ежегодной конференции "фантастоведов" в американском городе Форт-Лодердейле мы вновь встретились с Полом Брайнсом. На сей раз как содокладчики по теме "Литература о ядерной войне". Информация о наличии таковой в Советском Союзе слушателями, насколько я мог судить по их реакции, была воспринята как само по себе нечто фантастическое. А в зале сидели не новички — профессора и преподаватели университетов США, Англии, Канады, других стран; как они сами признавали, во многих учебных заведениях их коллеги — специалисты-советологи — уверенно отрицали наличие такой литературы у русских.

Вот что пишет, например, Патрик Мак-Гуайр в монографии "Красные звезды: политические аспекты советской научной фантастики" (1987): "Рассказы на тему "после бомбы" в западной научной фантастике возникли еще во времена, когда атомная бомба сама относилась к терминам научной фантастики. Однако ни в одном произведении советской литературы тема эта после 20-х годов не поднималась в открытую. Кошмары "холодной войны" еще можно было продолжить в недалекое будущее, и в некоторых рассказах даже присутствуют ядерные инциденты и "розыгрыш" — по то был предел допустимого, по крайней мере если дело происходило на Земле"[38]. А в другом труде тот же автор уточняет: "…запрет цензуры означал, что вы, к примеру, не можете развивать идею о ядерной войне на Земле и образовании постъядерной цивилизации"[39].

Автор этих заключений — один из самых авторитетных специалистов по советской научной фантастике. Он стажировался в Ленинграде и за нашей литературой следит внимательно. Мне приходилось с ним встречаться в Москве, и, зная, его научную дотошность, готов допустить, что разыскать примеры советской "атомной" фантастики Мак-Гуайру оказалось нелегко. Однако "нелегко" не значит невозможно.

Могучего, полноводного потока литературы на эту тему, сравнимого с западным, в советской фантастике не было. Какое-то время, действительно, редакторы побаивались связываться со столь неуютной темой; да и "коммерческой" она у нас никогда не считалась… Но и намеки на "табу" (будто бы наложенного цензурой) опровергаются конкретными примерами.

…В год первого спутника советская научная фантастика тоже вышла на новую орбиту. Роман Ивана Антоновича Ефремова "Туманность Андромеды" — первая значительная коммунистическая утопия в советской прозе — был одновременно и первым ядерным предупреждением. Нарисованные воображением писателя и философа светлые дали, романтика и духовные искания героев не заслоняют одного эпизода, тревожной ноты, прозвучавшей на самых первых страницах книги. Сверкающая утопия начинается с пролога, в котором земной звездолет "Тантра" в ожидании встречи с другим кораблем кружит возле далекой планеты. Мертвой. Теперь уже — мертвой…

Тревожный закат, конечно, не случаен. Зачем-то писателю потребовалось предварить свое путешествие в мир будущего, где забыто слово "война", таким вот напоминанием. Какое влияние оказала "Туманность Андромеды" на последующие поколения писателей и читателей, общеизвестно; не осталось незамеченным и это предупреждение Ефремова.

До конца 70-х годов примеры советской "атомной" фантастики были редки, но зато с самого начала к теме обращались те, кто не мог молчать. Даже писатели, к фантастике обращавшиеся эпизодически.

Одно из таких произведений — яркая сатирическая киноповесть старейшего советского прозаика Леонида Леонова, навеянная, конечно, истерией "холодной войны" (и особенно ее частным следствием, которое можно было бы назвать "комплексом убежища"). Называлась повесть "Бегство мистера Мак-Кинли" (1961).

Досье по теме "Ультиматум":

ЛЕОНИД МАКСИМОВИЧ ЛЕОНОВ

Род. в 1899 г.

Крупнейший советский прозаик, академик АН СССР. Участник гражданской войны. Работал слесарем, журналистом. В литературе дебютировал в 20-е годы. Автор романов "Барсуки" (1924), "Русский лес" (1953) и др. В разные годы обращался к философско-утопической фантастике (главы из романа "Дорога на океан", незаконченный роман "Мироздание по Дымкову"). Ленинская премия (1957), Государственная премия СССР (1943, 1977).

Конечно, когда сегодня перечитываешь притчу о "маленьком человеке" атомной эры, попытавшемся проспать атомную катастрофу в комфортабельном подземном убежище, то ясно видишь, как эта повесть устарела. Отдельные детали, сюжетные ходы и образы героев — на всем ощутим налет "холодной войны", которая, повторяю, и нашу литературу изрядно приморозила. (Режиссер Михаил Швейцер, осуществивший экранизацию в 1976 году, попытался эти моменты сгладить, однако и с тех пор прошло более десяти лет — и каких!)