— Ваше высочество, но что же я могу сделать?
— Все, что захотите! А вы должны захотеть, я требую от вас этого!.. Смотрите, ваша светлость, нежданно-негаданно может наступить час, когда я пригожусь!
Этого не следовало говорить великому князю: Потемкин был самолюбив, и мысль о том, чтобы подчиниться требованию врага за счет возможных будущих благ, возмутила его. Да и оскорбляла сама форма, в которой вел разговор уже потерявший всякое самообладание великий князь. Поэтому Потемкин холодно и оскорбительно-небрежно ответил:
— Ваше высочество, вы вообще ничего от меня требовать не можете, а тем более чтобы я вмешивался в распоряжения государыни, вашей матери!
— Хорошо! Я этого ждал от вас. Если бы вы были благороднее, то вы поняли бы, что именно моя просьба, именно мое требование должны быть для вас священны… Но я вижу, что на ваше великодушие рассчитывать нечего… Хорошо! Так я заявляю вам, что, не спрашивая ничьего разрешения, отправлюсь вслед за ее величеством в Могилев!
— Осмелюсь не рекомендовать пускаться на такой шаг!.. Ваше высочество, вы будете остановлены силой!
— Ого! Посмотрим, кто решится употребить силу по отношению к наследнику русского престола!
— Тот, на кого ее величество возложила ответственность за спокойствие высочайшего путешествия, то есть я!
— Вы? А кто вы, имеющий право прикоснуться к великому князю?
— Я — генерал-фельдмаршал, князь Римской империи, русский граф, князь Таврический, кавалер всех русских и иностранных орденов, ближайший советник и первый слуга ее императорского величества государыни императрицы!
Великий князь понял, что негодование опять завело его слишком далеко. Он опустил голову. На несколько секунд воцарилось жуткое, томительное молчание.
— Извиняюсь, — сказал он наконец, видимо, борясь с собой. — Я дал гневу увлечь меня. Но когда человека унижают на каждом шагу, он теряет власть над собой. Вы правы: этим путем я ровно ничего не добьюсь. Но скажите, князь, скажите откровенно — ведь нас никто не услышит! — забудьте, что вы питаете ко мне недобрые чувства, оцените самый факт!.. Разве нежелание ее величества взять меня с собой не является просто безосновательной жестокостью?
— Ваше высочество, когда Панин сообщил мне, что великокняжеская чета не примет участия в этом путешествии, то я сам был очень удивлен и подумал, что ее величество напрасно афиширует так перед всем светом свои семейные нелады. Но потом, когда я узнал, кто та молодая особа, которая будет сопровождать ее величество, я понял, что государыня не могла поступить иначе…
— Кто же это такая?
— Эту особу когда-то звали… Боденой!
— Боденой? — воскликнул великий князь. — Бога ради… Но откуда она? Что с ней?
— Бодена была посажена в крепость, так как ее величество хотела заставить ее отказаться от преступной страсти к вам, ваше высочество. Когда она наконец дала слово навсегда прервать всякие отношения с вами, государыня взяла ее к себе в придворные дамы и сегодня при мне наградила орденом Святой Екатерины…
— У меня положительно все кружится в голове… Боже мой! Только у нас возможно столько лжи, такие чудеса… Так она все-таки была посажена в крепость!
— Насколько я понял из намеков графа Панина, государыня возлагает большие надежды на ее наружность, которая должна пленить женоненавистника Иосифа. Рассудите сами, ваше высочество: ваше совместное пребывание с Боденой неудобно по двум причинам. Во-первых, оно может расстроить планы ее величества относительно Иосифа И, а во-вторых, ее высочество, ваша августейшая супруга и без того достаточно скомпрометирована…
— Так она, значит, отказалась от меня! О, изменница! Как я любил ее! — пробормотал великий князь, будучи совершенно подавлен этим открытием и забывая, что находится в присутствии своего врага.
— Извините меня, ваше высочество, но прелестная Лелия Готье…
Великий князь встал, холодно посмотрел на светлейшего и небрежно кинул, уходя:
— Да, да, ваша светлость, в моей жизни существует такая. И все-таки это ничего не значит. Мы, мужчины, все таковы. Вы сами являете собой живой пример этому. Еще в то время, когда вы пользовались милостью очень высокой особы, вы изменяли ей с массой женщин, не исключая своей крепостной. А потом мало ли их у вас перебывало… Между прочим, насколько я знаю, ее величеству неизвестно о новой вашей победе над очаровательной Софьей Витт. Кстати, ее муж, должно быть, на редкость способный офицер? Из поручика вы, ваша светлость, в самое короткое время произвели его в полковники! Не трудитесь провожать меня, я и сам найду дорогу…
Великий князь ушел, а Потемкин остался стоять, словно пораженный громом.
— Каким чертом, — вскрикнул он наконец, — ему удалось пронюхать про Софью?[21] Черт знает что такое!.. Если императрица узнает, быть серьезной грозе. По мере того как она стареет, она становится все ревнивее… Кажется, женщина, которая благополучно обогнула мыс «Пятидесяти лет», должна бы оставить все замашки молоденькой капризницы, а она все больше оправдывает русскую пословицу относительно лежания на сене — сама не ест и другим не дает!
III
18 мая 1780 года императрица Екатерина II торжественно отправилась в Могилев. Ее сопровождали Потемкин, Ланской, Панин, Державин и Мария Девятова. Кроме того, за ними следовал блестящий кортеж разных придворных чинов, камергеров, камер-фрейлин и прочая, и прочая…
Среди придворных чинов был также камергер и генерал-адъютант Бибиков, тайный, но близкий друг великого князя, связанный с ним крепкими, многолетними узами. По просьбе великого князя Бибиков подробно писал ему обо всем особо интересном. Вот что между прочим написал он Павлу Петровичу о Бодене и Иосифе II:
«Как ни мудро задумала все ее величество, но кажется, прекрасной цыганке не удастся соблазнить „Прекрасного Иосифа“. Правда, ей удалось сделать невозможное: до сего времени, как говорят, Иосиф не сказал ни одного комплимента ни единой женщине, а тут он ими так и сыплет. Недавно он заявил, что не удивляется поэтическому таланту нашего Романыча: ведь когда имеешь такую сестру, когда перед глазами постоянно стоит поэтический идеал, то нетрудно стать поэтом. Но дальше этого ни с места. Его католическое величество иногда подолгу сидит с прекрасной Боденой наедине. Нашлись проказники из наших, которые вздумали подглядеть в щелочку, чем они там занимаются. Ничего предосудительного: сидят на почтенном расстоянии друг от друга и разговаривают о литературе. Бедняжке нелегко дается этот разговор — ведь она понимает по-французски с грехом пополам, а по-немецки ни слова. Но они все-таки ухитряются беседовать.
…Как я и предсказывал, из всего этого ровно ничего не вышло. Сегодня граф Фалькенштейн, как именуется здесь Иосиф II, торжественно прощался. Бодену он при всех очень трогательно поцеловал в лоб — верный признак, что между ними ничего не вышло и не выйдет. Правда, еще время не потеряно: ведь граф Фалькенштейн направляется отсюда через Москву в Петербург и пробудет короткое время в Царском. Но верьте моей опытности, ваше высочество: раз мужчина целует женщину при всех, да еще в лоб, — из этого ровно ничего не выйдет. Впрочем, как говорят, теперь это не важно: то, что не удалось фрейлине, удалось ее государыне, хотя и не так, как это предполагалось в отношении первой. Императрица положительно очаровала Иосифа и предложила ему выгодную комбинацию. Какую именно — твердо не знаю, но слышал, что дело идет об отчуждении каких-то двух провинций, а если Пруссия вступится, то на подмогу двинутся русские. Итак, скоро буду иметь честь лично приветствовать Вас, ваше высочество, и справиться, какой новый фокус выкинула в мое отсутствие несравненная Лелия Готье».
Прочитав это письмо, великий князь невольно улыбнулся: на этот раз фокус выкинула не Лелия, а он сам.
Несмотря на то, что Лелия жила теперь в глуши — по распоряжению императрицы великий князь переселился на житье в Гатчину, и Лелия поместилась неподалеку от дворца, — она тратила втрое больше, чем было обусловлено контрактом. При этом она доводила великого князя до исступления своими вечными капризами и требованиями.
21
Мадам Витт — опаснейшая авантюристка того времени, дочь одной из низших прислужниц сераля султана Абдул-Гамида. Очень красивая, с пламенными ясными глазами, она на самом деле была лжива, лицемерна, чувственна, воровата. Тяготясь ревнивой опекой Потемкина, она под предлогом посещения своей матери отправилась в Константинополь. Там она вскружила голову французскому посланнику графу Шуазель-Гуфье, который попал в скандальное положение, поселив ее у себя в доме. Из-за нее произошли даже некоторые дипломатические осложнения, так как она преспокойно торговала важными документами. И посланнику она осталась верной не дольше, чем Потемкину. В нее влюбился граф Феликс Потоцкий, с которым она и отправилась в Польшу. По ходатайству графини Потоцкой Витт выслали из Польши. Она снова прибыла в Россию, где пыталась соблазнить тогдашнего фаворита Екатерины, графа Зубова. Государыня приказала заключить ее в монастырь. С этого момента судьба прекрасной гречанки неизвестна — мы не имеем никаких сведений о ее жизни в качестве монахини.