Не только для военных, но и вообще для многих советских людей не составляло труда понять, что состав нашей армии, новая военная техника, которой располагала страна в годы, предшествовавшие второй мировой войне, и в период самой войны, создали совсем иное по сравнению с гражданской войной положение.

Простил ему Сталин серьезные изъяны в руководстве войсками, когда в первый период войны немецко-фашистские захватчики относительно быстро продвигались на Северо-Западном направлении. Ворошилова всего-навсего перевели на другую высшую командную должность.

Не берусь судить об отношениях между Ворошиловым и другими руководящими деятелями нашей страны в период войны, но кое-что не ускользало от моего внимания. Далеко не всегда Ворошилов присутствовал на заседаниях Политбюро, хотя он был в Москве. С течением времени он стал появляться на этих заседаниях все реже и реже.

В течение 1953–1960 годов он был Председателем Президиума Верховного Совета СССР.

Его пребывание на посту Председателя Президиума Верховного Совета СССР было следствием политической инерции и своеобразным отсветом искусственно созданной в прошлом славы.

Свежестью, тем более новизной мысли и на этом посту он не отличался. Более того, он проявлял иногда непонятную мелочность, вызывавшую удивление даже у его благожелателей.

Однажды на моих глазах состоялось его столкновение с Н. С. Хрущевым. Он заявил:

— Я недоволен тем порядком, который заведен в нашей печати. Она излагает взгляды на явления и факты необъективно, приписывая все положительное только Хрущеву.

Это резкое заявление в отношении Первого секретаря ЦК КПСС, с моей точки зрения, являлось натянутым. Правда, стоит заметить, что к тому времени у самого Хрущева стали проявляться элементы культа собственной личности, хотя партия и народ еще не остыли от впечатлений, которые произвел его доклад на XX съезде КПСС.

Ворошилов явно считал, что его «затирают».

В ответ Хрущев со свойственной ему горячностью дал отповедь. И в свою очередь сделал это в не менее резкой манере.

В этом «поединке», конечно, больше резона было в позиции Хрущева. Но Ворошилов так и остался при своем мнении.

Помнится и такой казус. Произошел он также в тот период, когда Ворошилов работал Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Звонит он мне и говорит:

— Я тут обратил внимание на то, что в документах, которые представляются Министерством иностранных дел и которые должны направляться в адрес глав иностранных государств, слева стоит подпись Хрущева, а справа Ворошилова. Разве это правильно? Надо бы наоборот.

Я с этим не согласился и пояснил ему:

— На документах такого рода, которые мы посылаем за рубеж за двумя подписями, на первом месте должна, конечно, стоять подпись Первого секретаря ЦК партии.

Ворошилов и здесь остался при своем мнении.

Маршалы Малиновский и Гречко

Не могу не сказать добрых слов и о некоторых других советских военных деятелях, с которыми мне по роду работы приходилось общаться на протяжении многих лет. Речь идет о людях, уже ушедших из жизни. Они, однако, оставили заметный след в истории нашей страны, ее Вооруженных Сил, особенно в период второй мировой войны, а также в послевоенные годы.

Будет, конечно, вполне оправданным остановить внимание читателя на таком советском полководце, как маршал Родион Яковлевич Малиновский. Солдатом прошагал он по дорогам первой мировой войны, участвовал затем в боях с белогвардейцами, а в 1937–1938 годах сражался как доброволец в Испании, где получил первый боевой опыт в борьбе с фашизмом.

Малиновский проявил себя талантливым военачальником в годы второй мировой войны. Он успешно командовал армиями на полях сражений против гитлеровской Германии. Видной стала его роль в качестве командующего войсками Забайкальского фронта, принявшими участие в разгроме японской Квантунской армии.

Примерно через полгода после моего назначения министром иностранных дел Малиновский сменил Жукова на посту министра обороны. С тех пор нам приходилось встречаться довольно часто.

Малиновский оставался прежде всего военным, и он это часто подчеркивал. Но крупный пост, который ему был доверен партией и правительством, конечно, открыл перед ним возможность проявить себя и в качестве государственного деятеля. И я должен сказать, что он вполне справился с этим важным поручением.

Начинал беседу Малиновский иногда так:

— Я буду говорить с прямотой военного человека…

Он это и делал.

Любил маршал поспорить, выдвигая возражения, если собеседник, по его мнению, говорил неубедительно. Но разве это качество не присуще каждому, кто глубоко уверен в своей правоте?

Как с трибуны, так и в ходе бесед с товарищами Малиновский не скупился на крепкие слова по адресу тех, кто стал ковать оружие против Советского Союза. Ведь это началось еще тогда, когда пожарища второй мировой войны не успели погаснуть, когда наша страна и многие государства, ставшие жертвами фашистской агрессии, только приступали к залечиванию нанесенных войной ран, хотя слово «раны» далеко не исчерпывает бездны горя, которое принесла на советскую землю преступная гитлеровская клика, поставленная у власти германским империализмом.

С маршалом Малиновским разговоры на разные темы получались приятными и интересными. Немало часов мы провели в беседах. Так бывало тогда, когда нам удавалось, воспользовавшись перерывом в работе, выкроить время для того, чтобы очутиться на лоне природы.

Малиновский любил охоту. А кто же на охоте не дает простора мыслям, которые, может быть, не всегда приходят в голову в бурном повседневном течении жизни, тем более в столице, где каждый час уже заблаговременно расписан — тут заседания, там совещания, общественные мероприятия, телефонные звонки и многое-многое другое?

Набраться нового заряда сил, да и просто встряхнуться, почувствовать приятную физическую усталость помогала нам обоим охота на дикого кабана, лося и особенно глухаря. Жаль, что нечасто приходилось выезжать на глухариную охоту. Она у нас, любителей-охотников, считается самым лучшим видом этого занятия.

Глухарь — реликтовая птица, обитающая на территории Советского Союза. Он проявляет особую активность в «свадебный» период, который длится примерно 10–12 суток ранней весной. Глухарь знает, на какое дерево ему садиться, чтобы затягивать свою «брачную» песню. А она обычно заставляет сердце охотника биться с такой частотой, которая может напугать любого доктора, если, конечно, ему представилась бы возможность прослушать это сердце в тот момент, когда его обладатель приблизился к заветному дереву с ружьем в руках.

Но прежде чем улыбнется удача обнаружить глухаря, придется пройти по лесу иногда немалое расстояние и по крайней мере раз, а то и два-три упасть в лужу, поскользнувшись на льду, еще не успевшем растаять.

Припоминаю разговор с Малиновским после одной закончившейся для него неудачно глухариной охоты. Он рассказал:

— Я пытался подойти к глухарю на ружейный выстрел. Но тот для исполнения своей «серенады» выбрал дерево так, что незаметно подкрасться к нему оказалось невозможно. Глухарь взвился ввысь. Ускользнул ну прямо как на войне. Похоже, что генеральный штаб глухарей проработал диспозицию весьма эффективно.[19]

Добрую память храню я о встречах и беседах с Малиновским — крупной, яркой личностью в Вооруженных Силах нашего государства.

У меня сжалось сердце от искреннего чувства большой утраты, когда пришла весть о кончине Родиона Яковлевича.

Всегда высокого мнения я был об Андрее Антоновиче Гречко — видном партийном, государственном и военном деятеле. Следует сказать, что Министерство обороны и Министерство иностранных дел, которые мы соответственно возглавляли, постоянно и согласованно взаимодействовали по многим вопросам. И это закономерно.

Пожалуй, каждый советский человек хорошо знает, что внешняя политика с наибольшей полнотой проявляет свои возможности только тогда, когда она опирается на прочную материальную основу — эффективную социалистическую экономику, надежную оборонную мощь и Вооруженные Силы, способные обеспечить безопасность страны, защитить мирный труд советских людей. Это применимо и к военному, и к мирному времени.