— Знаю, знаю, — ответил Майкл, — не считая одежды, стирки и обуви. Все вместе, включая сигары и нерегулярную выпивку, лично мне обходится в семьдесят и более.

Этой фразой Майклу удалось в последний раз прервать поток речей дяди Джозефа. Далее он покорно и снисходительно внимал разглагольствованиям дяди, который тут же переключился на политические реформы, с них — на теорию барометра, которую украсило описание ветра бора на Адриатике, после чего речь зашла о наилучшем методе обучения глухонемых арифметике. Немного погодя, парочка двинулась по Кингс-роад.

— Майкл! — перешел, наконец, к делу дядя Джозеф. — Причиной того, что я здесь оказался, является моя ссора с племянниками. Они стали невыносимы.

— Я вас понимаю, дядя, — признал Майкл. — Сам не способен выносить их больше двух минут.

— Они не разрешали мне выступать, — излагал свои обиды старик. — Запирали меня на ключ, да еще всякие грубые слова говорили. Считали, сколько я карандашей трачу для своих увлекательных заметок; газеты от меня прятали, как младенца от диких зверей. Ты же меня знаешь, Майкл. Я живу этими моими расчетами, тем, что имею свой взгляд на мир, такой разнообразный и переменчивый. Перо, бумага и пресса значат для меня не меньше, чем еда и питье. Такая жизнь стала совсем невмоготу, и тут, в неразберихе после железнодорожной катастрофы под Браундином, мне удалось скрыться. Они, наверное, думают, что я погиб, и попытаются обманом завладеть тонтиной.

— А как выглядит ваша финансовая ситуация? — вежливо спросил Майкл.

— В финансовом отношении я просто богат, — радостно ответил старик. — Сейчас я могу себе позволить расходы до ста фунтов в год. Перьев и карандашей у меня в неограниченном количестве. В моем распоряжении Британский Музей с его книгами, а также любые газеты, какие только пожелаю. Странная, однако, вещь, насколько мало человеку в моем возрасте нужно забивать себе голову книжными премудростями. Достаточно газет, в них есть все выводы в готовом виде.

— Я могу вам, дядя, кое-что предложить: вы можете поселиться у меня.

— Дорогой Майкл, ты очень любезен, но все же не вполне осознаешь мою ситуацию. Дело в том, что определенные финансовые сложности все-таки существуют. В роли опекуна я выступил не вполне удачно, и не впадая в подробности, скажу тебе только, что оказался в полной финансовой зависимости от этого злодея Морриса.

— Я вас переодену! — воскликнул с энтузиазмом Майкл. — Подарю вам очки в толстой оправе и бакенбарды.

— Подобные мысли мне тоже приходили в голову, — признался старик. — Но боюсь, что такая перемена обратит на себя внимание соседей в скромном месте моего нынешнего обитания. Аристократы, как тебе известно…

— Но, — прервал его Майкл, — каким чудом у вас вообще появились деньги? Не считайте меня чужим человеком. Я ведь знаю об опекунстве, о том, каких дров вы там наломали, и о том, что существуют документы, по которым вы уступаете все права Моррису.

В ответ Джозеф рассказал племяннику о совершенных им банковских операциях.

— А вот это неправильно, — оценил его действия адвокат. — Этого вы не имели права делать.

— Но ведь все принадлежит мне, — пытался возражать Джозеф, — Майкл, ведь это я основал дело, и я им занимался, значит, все это мое!

— Все это так, но вы подписали бумаги о переуступке прав, вы были вынуждены это сделать в безнадежной для вас ситуации. А сейчас все может кончиться тюрьмой.

— Не может быть! — воскликнул бедный дядя Джозеф. — Закон не может быть так несправедлив!

— Самое смешное, — продолжал Майкл, — что на сей раз вы этот кожевенный бизнес угробили окончательно. У вас, дядя, конечно, весьма своеобразное представление о юридических нормах, но должен сказать, что мне очень импонирует ваше чувство юмора!

— Не вижу в этом ничего смешного, — обиженно заметил дядя Джозеф.

— Если уж зашла об этом речь, скажите, имеет ли Моррис право подписи в фирме?

— Кроме меня никто.

— Бедолага Моррис! Истинный бедолага! — воскликнул восхищенно адвокат. — И при этом все время ломает комедию, что дядюшка жив, здоров и сидит дома. Ну все, Моррис, судьба отдает тебя в мои руки! Скажите мне, дядя, сколько вообще стоит это все ваше кожевенное дело?

— Стоило когда-то сто тысяч, — с горечью ответил дядя Джозеф, — когда я им занимался. А потом явился этот шотландец, очень способный, особенно в бухгалтерских делах. Ни один бухгалтер во всем Лондоне не мог разобраться, как он там вел учет. Потом пришел Моррис, который вообще в торговом деле не разбирается. А сейчас фирма стоит очень мало. Моррис пробовал ее продать, и ему предлагали только четыре тысячи.

— Пожалуй, мне стоит заинтересоваться шкурами, — решительно заявил Майкл.

— Тебе? — удивился дядя Джозеф. — Не советую. Во всем мире торговли нет ничего более непредсказуемого, чем колебания на рынке кож. Можно сказать, что это невероятно чувствительный рынок.

— А что вы сделали с этими деньгами?

— Я положил их в другой банк и снял двадцать фунтов, — быстро ответил мистер Финсбюри. — А зачем ты спрашиваешь?

— Прекрасно, — ответил Майкл. — Я завтра же пошлю туда своего служащего с чеком на сто фунтов, а ту сумму переведу обратно в Англо-Патагонский банк с каким-нибудь объяснением, которое специально для вас придумаю. Вас это очистит перед законом, а Моррис и так не сможет снять ни пенса, не прибегая к подделке вашей подписи, что, впрочем, не повредит моей небольшой интрижке.

— А я что буду делать? — спросил дядя Джозеф. — Я же не могу жить без денег.

— Разве не ясно? Я пошлю чек на сто фунтов, из которых у вас на счету останется восемьдесят. Когда они закончатся, обратитесь снова ко мне.

— Я все же не хотел бы зависеть от чьей-либо щедрости. — Джозеф пожевал свой седой ус. — Я хотел бы существовать на собственные средства, тем более, что они у меня есть.

— Да как вы не поймете, — Майкл схватил дядю за локоть, — что я пытаюсь спасти вас от тюрьмы?

Столь серьезный тон Майкла подействовал на дядю.

— Надо мне заняться изучением права, — заявил он. — Это будет новая для меня область знаний. Общие принципы мне, конечно, известны, но частностям я до сих пор должного внимания не уделял, потому-то твоя оценка данной ситуации для меня явилась неожиданностью. Возможно, ты и прав, а для человека в моем возрасте — я ведь уже далеко не безусый юнец — надолго попасть в тюрьму было бы очень вредно для здоровья. Тем не менее, я должен тебе сказать, дорогой племянник, что ты совсем не обязан оказывать мне все эти любезности, никаких причин для этого нет.

— Пусть это вас не заботит, дядя. Я, возможно, отыграюсь на торговле кожами. — И записав дядин адрес, Майкл расстался с ним на углу улицы.

«Какой замечательно милый старик. Недотепа и пустомеля, но как полон жизни! А мне, видно, судьбой назначено быть орудием Провидения. Так, задумаемся на минутку, в чем я сегодня преуспел? Избавился от трупа, спас дядю Джозефа, слегка взбодрил Форсайта и выпил черт знает сколько не самого отборного бренди. Закончу-ка я день тем, что навещу кузена, и тогда действительно выступлю в роли перста судьбы. Кожами можно заняться завтра, сегодня просто по-дружески внесу в это дело оживление».

Примерно минут через пятнадцать после этих размышлений, когда часы пробили одиннадцать часов вечера, орудие Провидения вышло из экипажа и, велев кэбмену ждать, постучало в двери дома номер 16 по Джон-стрит.

Дверь тут же отворил Моррис.

— А, это ты, Майкл, — приветствовал он кузена, предусмотрительно загородив собой узкий проход. — Время уже позднее.

Майкл молча подал ему руку и так крепко стиснул ладонь, что надутый хозяин дома слегка отстранился. Воспользовавшись этим, адвокат проник в холл, после чего направился к столовой, а Моррис следовал за ним по пятам.

— Где твой дядя Джозеф? — спросил Майкл, удобно располагаясь в кресле.

— Он в последнее время плохо себя чувствует. Сейчас он в Браундине. Джон его опекает, а я тут, как видишь, один.