К счастью, эсэсовец, не отвлекаясь, следил за дорогой: «опель» чуть ли не ощупью полз по узкому серпантину, почти вплотную прижимаясь бортом к отвесной скале. Круглое зеркальце на правой двери то и дело жалобно звякало, цепляясь за острые выступы породы, и грозило треснуть в любой момент.

Временами сквозь песню мотора до меня доносился шум камнепада. В такие мгновения моё воображение живо рисовало картинку: вылетевшие из‑под колёс камни весело скачут по обветренным склонам, собирают по пути целый поток и грозной лавиной обрушиваются на дремлющие предгорья.

Меж тем горная тропа кончилась, машина покатилась гораздо быстрее. Даже тональность двигателя изменилась: он уже не перхал, не переходил с кашля на хрип, а работал по — прежнему ровно, монотонно гудя на одной ноте.

Пейзаж за окнами тоже поменялся: мы спускались под небольшим углом к давно потухшему кратеру. Изъеденные временем стены древнего вулкана сильно смахивали на свернувшегося кольцом дракона, дорога как раз проходила в том месте, где доисторический ящер пытался укусить себя за хвост. Я так и не понял: эта брешь естественного происхождения или её проделали с помощью изобретённого Нобелем динамита?

«Опель» проехал мимо зубастой пасти каменного динозавра и покатился по широкой равнине. Судя по её идеальной плоскости здесь всё‑таки не обошлось без человеческого вмешательства.

Вдали показались белые кубики с чёрными точками. Как будто горные великаны играли в кости, но кто‑то их спугнул, и они всё бросили и разбежались. По мере приближения дайсы росли в размерах и вскоре превратились в промышленные корпуса с тёмными пятнами окон. В стороне от них ровными рядами застыли аккуратные домики под красными крышами, ещё дальше виднелись полусферические ангары и длинные строения складов.

Миниатюрный городок окружал бетонный забор с натянутой поверх колючей проволокой. За преградой, с чисто немецкой педантичностью, через одинаковое расстояние возвышались пулемётные вышки с прожекторами. Сейчас мощные фонари не горели, зато по ночам их яркие лучи шарили по территории вокруг секретной базы в поисках лазутчиков и диверсантов.

Затормозив перед собранной из деревянных щитов будкой КПП, водитель приоткрыл окно, чтобы предъявить документы охраннику. В салон вместе с собачьим лаем, морозным воздухом и несколькими случайными снежинками ворвалось лёгкое потрескивание, как у высоковольтных линий. Похоже, колючка была под напряжением.

Часовой в серой шинели и каске поверх вязаной шапочки с застёгнутыми под подбородком ушками долго шевелил губами, читая пропуск. Клубы морозного пара вылетали из его рта, оседая белым кружевом на белесых бровях, коротких ресницах и едва заметных усиках. Наконец он вернул серую картонку с орлом над свастикой и несколькими рядами вычурно написанных слов, поправил за спиной автомат, так что тот громко стукнулся о жестяной тубус противогаза. Махнул рукой: проезжай, и, придерживая конец шлагбаума за тросик, приподнял его на достаточную высоту.

«Опель», фыркнув двигателем и скрипя снегом под колёсами, въехал за охраняемый периметр. Я повернулся, в овальное окошко увидел, как солдат, быстро перебирая руками, притянул деревянный брус к столбу и намотал тросик на крюк.

Потеряв к нему всяческий интерес, я стал глазеть по сторонам. Будто сошедшие с картинки модного журнала коттеджи замерли в пяти метрах друг от друга и от дороги. Возле фонарных столбов возвышались аккуратные штабеля нарезанного ровными кубиками снега. У одного дома стоял солдат с метлой, унтерштурмфюрер что‑то говорил ему, показывая на тротуар.

Часто встречались патрули с собаками и простые солдаты. Вторые обязательно что‑то несли в руках. Одни бумажные кульки, похоже, с конфетами, другие стопки книг и пластинки. Я так понял, эти парни получили сегодня увольнительную и решили приятно провести время.

В просвете между зданиями виднелся стадион. Там свободные от службы нацисты гоняли оранжевый мяч, левее них на турниках крутились двое эсэсовцев, ещё пятеро играли в снежки. Рядом отрабатывали приёмы рукопашного боя те, кому не повезло получить выходной. Офицер со стеком в руках зорко следил за ними и сразу вмешивался, если кто‑то делал не так.

Городок оказался довольно большим. Мы долго крутились по улицам, пока «опель» не затормозил возле длинного строения с двускатной черепичной крышей и широкими окнами.

Из дверей выбежал невысокий пухлый человек в белом халате, медицинской шапочке и в очках с толстыми линзами. Они сильно увеличивали глаза коротышки и делали его похожим на лемура.

Доктор подскочил к машине, открыл дверь, не дожидаясь водителя.

— Доброе утро, герр Валленштайн! — бодро протараторил он. — А я вас давно жду, сразу после звонка баронессы. Всю ночь не спал. Как дорога?

«О как! А у них здесь система оповещения работает ничуть не хуже, чем у нас, и без всяких сотовых, скайпов и прочих интернетов», — подумал я, выбираясь из тёплого салона. Лицо тотчас прихватил морозный воздух.

— Нормально. Ничто так не бодрит с утра, как добрая порция адреналина. Вы простынете, доктор, давайте зайдём в помещение.

— Не беспокойтесь, — странно захихикал Кригер, — я изобрёл уникальный раствор, он отлично стимулирует иммунную систему и внутренние силы организма. Внутри меня пылает доменная печь. Вот, полюбуйтесь.

Доктор нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и сжал. Из кулака мгновенно потекла вода, словно внутри находился не снежок, а мешочек с брынзой.

— Ну как? — спросил коротышка, вытирая мокрую руку о халат, а другой поправляя сползшие на нос очки.

— Впечатляет. Но я не пью этот чудесный эликсир, поэтому давайте всё‑таки пройдём под крышу.

— Да — да, конечно! — доктор снова как‑то странно захихикал и первым потрусил к входу.

Мы оказались в просторном светлом зале с четырьмя окнами, из которого в обе стороны тянулись длинные коридоры с рядами однотипных дверей. Односторонние стёкла окон давали прекрасный обзор местных красот, не пропуская ни одного кванта энергии наружу, поэтому с улицы казалось, что все домики пусты.

На самом деле, внутри кипела жизнь. Сотрудники в белых халатах выбегали с кипами бумаг и какими‑то пробирками из одних дверей и исчезали в других, возле которых на вытяжку стояли солдаты с каменными лицами. Держа автоматы на уровне груди, они спокойно смотрели в одну точку перед собой, но при этом чувствовалось, что это спокойствие напускное. Готовность пустить в ход оружие читалась не только в их глазах, но и в телах. Казалось, внутри охранников спрятаны взведённые пружины. Малейший толчок — и скрытая мощь вырвется на свободу, круша всё на своём пути.

Завидев нас, часовые вытягивались ещё сильнее, провожали поворотом головы, а потом снова застывали, как сфинксы. Попадавшиеся навстречу сотрудники фабрики прижимались к стенам, вскидывали руку и салютовали. Громкое «Хайль!» звенело в воздухе всю дорогу до лифта и даже там преследовало меня, эхом отдаваясь в голове.

Спуск длился недолго. По моим подсчётам, мы опустились на три этажа ниже уровня земли.

Доктор открыл сетчатую дверь, первым ступил на серый бетон пола. Подождал, когда выйду я, и повёл к видневшейся вдали гермодвери с огромным штурвалом посередине и длинными тягами ригелей. Под потолком ослепительно светились белые трубки ламп, крашеные синей краской стены, обвешанные плакатами геббельсовской пропаганды, отражали звонкое эхо шагов.

Внезапно в памяти вспыхнула лаборатория, ещё без пулемёта и бронированных стёкол внутри клеток. Вырвавшийся на волю вервольф уже убил лаборантов. Один висел на разорванных прутьях клетки, и окровавленные штыри торчали из груди. Другой лежал лицом вниз в расплывающейся луже крови, выпавшие из распоротого живота кишки валялись рядом бесформенной кучей. Двое изуродованных охранников застыли в разных позах на полу, третий стоял на коленях у стеклянного шкафа, с засунутой в разбитую дверцу головой. Окровавленные осколки лежали тут же кучкой драгоценных камней.

Ссутулившийся монстр со звериной мордой и гребнем выпирающих позвонков медленно приближался ко мне на полусогнутых. Из по — волчьи вытянутой пасти с двумя рядами косо загнутых клыков вырывалось зловонное дыхание, капала желтоватая слюна. Перетянутые буграми мышц длинные руки волочились по земле. Выгнутые дугой трёхгранные когти царапали пол, производя звук, с каким гвоздь скребёт по стеклу, и оставляли глубокие кривые борозды. Круглые глаза, не мигая, следили за мной.