Как-то раз капитан Узоров, грустя по поводу вчерашней невоздержанности в питии грузинских вин и чачи, двигался, влекомый единственным желанием — припасть иссохшимся ртом к живительной влаге, отливающей мутным золотом в пивной кружке. К описываемому моменту Мишка Узоров прокомандовал взводом лет восемь. Начинал он еще в Батумской мотострелковой дивизии, прозванной «мандариновой» и славящейся на весь Закавказский округ своими «шутниками». Увидев одного из старейших командиров группы в столь удрученном настроении, Чина счел своим долгом помочь хотя бы участием старшему товарищу и остановил его вопросом: «Как дела, Ми-ща?». Узоров буркнул, что все нормально, и попытался продолжить путь в прежнем направлении, уж больно сильно «горели трубы».

«Что такой грустный? Э, Мища!» — продолжил Чина свою ритуальную «песнь». Узоров еще надеялся отвязаться от назойливого азербайджанца, поэтому наскоро заверил его, что у него все хорошо и дома, и на работе. Но не тут-то было! Чина, заглядывая в глаза, начал упрекать товарища в неискренности, как будто был психотерапевтом или духовным пастырем семейства Узоровых.

Надо сказать, что, несмотря ни на что, Чину «просто посылали» редко. Считалось, что послать Чину, — это все равно что обидеть юродивого. Но, узнавая «почему брат-Мищик такой грустный» и при этом не хочет говорить причину, Чина в этот раз превзошел себя в проявлении кавказской любезности. Мишка уже было собрался плюнуть на приличия и, нарушив неписаный закон, все же отправить его в известное всем место, как вдруг его осенило.

— Чина, ты можешь хранить тайну? — вдруг заговорщически спросил он.

Гасымов вмиг преобразился и весь превратился в сплошное ухо, готовое внимать.

— Ара! Конечно, могу!

— Видишь ли, — продолжал Узоров, — меня посылают в… Штаты. В Форт-Брэг, на стажировку, на полгода. Буду проходить подготовку по программе «зеленых беретов» в порядке обмена опытом.

Мишку несло хуже Остапа Бендера. Какая могла быть стажировка в Штатах, по обмену каким опытом в восьмидесятом году, когда еще Брежнев не успел умереть!?

Однако Чина не вникал в такие тонкости. При мысли, что Мишка проживет в Америке шесть месяцев, у него заурчало в животе. Чина начал лихорадочно соображать, чего бы такого попросить ему привезти из США, но коварный Узоров, не дав ему придти в себя, сразил его новой информацией.

— Понимаешь, у них там программу проходят по двое. Нужен напарник, на которого можно было бы положиться. Как ты думаешь, кому предложить? Дело непростое и ответственное.

Чина был напрочь лишен критической самооценки, поэтому, не раздумывая, предложил себя. Посмотрев на него внимательно и придав своему лицу суровость ответственных партработников, Мишка спросил: «А как у тебя со спортом? Нагрузки предстоят немалые! Опозориться не имеем права». На что, подобрав живот, насколько это было возможно, Чина на вдохе, а не на выдохе, как все, произнес: «Ара, ты разве не знаещь, какой я спортсмен? Я чемпион училища по…», дальше его понесло не хуже самого Узо-рова. Чего только не наплетешь для того, чтобы попасть в Штаты, которые рисовались в его воображении, как некая сказочная страна, откуда он привезет всего видимо-невидимо. Его не волновал тот факт, что «сотку» он бегал хуже всех в батальоне. О преодолении более длинных дистанций не могло быть и речи с его комплекцией. Главное было — не упустить вдруг улыбнувшуюся Фортуну.

Мишка сделал вид, что поверил и, обняв «напарника» за плечи, начал заговорщически нашептывать перечень документов, которые было необходимо собрать для оформления загранкомандировки. В длинном списке были и служебные, и комсомольские характеристики, и фотографии для загранпаспорта, и анкеты, и многое другое. Не доверяя своей памяти, Чина сбегал на КПП, позаимствовал у наряда ручку, листок бумаги и все тщательно записал. Помимо документов, Мишка наплел еще кучу всякой, якобы необходимой, экипировки. В конце, взяв с обалдевшего от счастья Гасымова слово о неразглашении государственной тайны, повеселевший Узоров отправился в прежнем направлении, а именно в пивную, именуемую завсегдатаями «У Роланда». Здесь, влив в себя несколько кружек нещадно разбавленного Роландом пива, Мишка поведал таким же, как и он, «страдальцам» Миндубаю и Вечтомову, как он только что разыграл придурка — Чину.

История всех позабавила, но здесь изощренный ум таких же старых «взводных», как и сам Узоров, придумал неожиданное продолжение розыгрыша. Веселая троица решила подговорить всех офицеров батальона, включая командование, принять участие в их затее и делать вид, что Чину действительно отправляют вместе с Узоровым в Америку.

Спустя некоторое время ротный писал на лейтенанта Гасымова служебную характеристику, комбат ее подписывал. В кабинете начальника штаба Чина, краснея и потея, заполнял анкету. Комсомольцы батальона выдали ему положительную характеристику для прохождения стажировки в Штатах. Офицеры, сидя в курилке, с его появлением начинали громко завидовать Узорову и Гасымову, которым так повезло. Чина ходил гордый и деловой.

Игра, которая понравилась всем, тянулась второй месяц. Чина собрал уже все возможные документы, но Узоров выдумывал все новые препятствия в виде медицинских справок, подтверждающих наличие прививок от ящура, желтой лихорадки и сибирской язвы одновременно.

Чина, спустя некоторое время, добывал и такую, причем оформленную по такой форме, какую выдумывал Узоров. За деньги на Кавказе можно было достать любую справку. Каждый новый документ, представленный кандидатом в «зеленые береты», приводил в восторг участников широкомасштабной шутки, служивших в отдельном отряде спецназ. Не знали о ней только в штабе бригады.

К концу второго месяца Чина, уставший ждать, когда же, наконец, его отправят в долгожданную Америку, решил спросить об этом у начальника штаба соединения. Прибыв в штаб бригады, Гасымов дождался своей очереди и решительно вошел в кабинет майора Манченко, которого панически боялся. Видимо, с перепугу забыв форму уставного обращения, Чина пролепетал что-то вроде: «Э-э, товарищ майор, когда меня в Америку к «зеленым беретам» стажироваться отправят?».

Реакцию начальника штаба бригады специального назначения, само существование которой считалось тайной, на это заявление в восьмидесятом году я предоставляю дорисовать читателю.

Золкин

В пору моей службы в Крыму судьба меня свела с человеком, который до сих пор в нашем кругу является живой легендой. Причиной тому не героизм, проявленный в боях, не какие-либо другие выдающиеся положительные качества этого офицера. Прославился он, в первую очередь, тем, что постоянно попадал в какие-то неприятные и в то же время комические (если наблюдать со стороны) ситуации. Зовут его Олег Золкин. Как он сам о себе однажды сказал: «Я только выплываю из одного дерьма, как попадаю в другое».

Олег Золкин родился в семье военного разведчика. По его словам, отец долго проработал за рубежом по линии ГРУ. Однажды, когда Золкин старший служил в Военном атташате в Норвегии, он пригласил на зимние каникулы семью в полном составе. Олегу тогда было лет двенадцать-четырнадцать. Проживая в Москве в трехкомнатной квартире, он наивно полагал, что это — верх достатка.

Прибыв в номер отеля, который снял для семьи отец, он был потрясен размерами и великолепием. Больше всего его поразил санузел. Огромная комната, в которой стояла такая же огромная, по советским понятиям, ванна и два унитаза. Отдельно стоял умывальник. Все это сияло кафелем и хромом. Неясно было только, зачем проклятым буржуям два унитаза. Не садятся же они рядком справлять нужду, как это бывало в наших общественных сортирах? Да и унитазы были какие-то необычные. Вернее, один из них. Что такое биде, тогда в нашей стране, наверное, знали очень немногие. Когда подошло время, Золкин решил опробовать именно его. Добросовестно наполнив раковину продуктами жизнедеятельности, Олег стал несколько запоздало соображать, как теперь все это смыть. Продолжая сидеть на «унитазе», он обнаружил какие-то краники, синий и красный. Вывернул синий до отказа. Результата нет. Вывернул красный. Все тоже. Поискал глазами, за что бы дернуть, но не нашел. Однако под ногами обнаружилась педаль. Не раздумывая долго, наш герой надавил на нее «со всей пролетарской ненавистью». Мощная струя воды, поднимая из раковины фекалии, ударила в зад советскому исследователю. Напор был таков, что часть дерьма оказалось на спине под рубашкой, а часть прилипла к трехметровому потолку.