Тем более что я знаю в совершенстве язык этих зверей, их повадку, характер, привычки, образ жизни. Я специализировался на этого зверя. В моих руках сильное и страшное для врага оружие, гораздо серьезнее огнестрельного. Так почему же до сих пор я сижу у моря и жду погоды?

Дальнейшее пребывание в бездействии я считаю преступным перед моей совестью и Родиной. Поэтому прошу Вас довести до сведения верховного руководства этот рапорт. В заключение заявляю следующее: если почему-либо невозможно осуществить выработанный план заброски меня к немцам, то я с радостью выполнил бы следующие функции:

1. Участие в военных диверсиях и разведке в составе парашютных соединений РККА на вражеской территории.

2. Групповая диверсионная деятельность в форме германских войск в тылу у немцев.

3. Партизанская деятельность в составе одного из партизанских отрядов.

4. Я вполне отдаю себе отчет в том, что очень вероятна возможность моей гибели при выполнении заданий разведки, но смело пойду на дело, так как сознание правоты нашего дела вселяет в меня великую силу и уверенность в конечной победе. Это сознание дает мне силу выполнить мой долг перед Родиной до конца».

Показательно, что Кузнецов допускал для себя совмещение разведывательной и диверсионной работы. Такого же мнения придерживались и руководители советской разведки. Между тем такое совмещение вредит, по крайней мере, получению разведывательной информации. Диверсант, конечно, может попутно, перед подготовкой диверсии и после ее совершения, собирать какие-то сведения о противнике. Взять документы с убитых солдат, захватить языка – все это никак не повредит его основной миссии: уничтожению того или иного объекта врага. Но серьезной информации таким способом получить, как правило, невозможно. Напротив, если разведчик, имея доступ к сведениям стратегического характера, отвлекается на проведение террористических и диверсионных актов, это может принести делу очень большой вред. Ведь он не только надолго перестает заниматься своим основным делом, но и совершенно неоправданно, коли его призвание в ином, рискует погибнуть или попасть в руки неприятельской контрразведки.

По словам того же Райхмана, Кузнецова только в 1942 году из контрразведывательного управления перевели в разведывательное, в распоряжение Судоплатова, оставив, однако, формально в «негласном штате» контрразведки. Подозреваю, что все это делалось лишь в целях конспирации, тогда как в действительности Николая Ивановича с самого начала готовили для разведывательной деятельности в Германии. Но война внесла свои коррективы. Теперь под германской оккупацией на какое-то время оказалась родная для Судоплатова Украина. И именно туда был направлен будущий обер-лейтенант Пауль Зиберт.

В составе партизанского отряда «Мстители» под командованием Д. Н. Медведева Кузнецову предстояло высадиться в лесах под Ровно. Этот небольшой западно-украинский город стал центром рейхскомиссариата «Украина». Бойцы отряда Медведева знали агента по кличке Пух – Кузнецова как Николая Васильевича Грачева. В Ровно же он должен был появиться как обер-лейтенант вермахта Пауль Зиберт.

До высадки во вражеском тылу в ночь на 25 августа 1942 года Кузнецов досконально изучил германские вооруженные силы, чтобы не попасть впросак при встречах с немецкими патрулями и разговорах с офицерами ровенского гарнизона. Для этого он даже провел несколько недель в офицерском бараке лагеря немецких пленных в Красногорске, и никто не заподозрил, кто в действительности этот симпатичный пехотный обер-лейтенант. И еще он превосходно освоил стрельбу из немецкого оружия. Ведь основной его задачей, увы, должно было стать осуществление террористических актов против высших чиновников германской оккупационной администрации на Украине. Использовать столь уникального агента для такого рода целей было все равно что топить печку ассигнациями. Но летом 1942-го положение Красной Армии было чрезвычайно тяжелым, и руководители НКВД, нарком Л. П. Берия и его первый заместитель В. Н. Меркулов, бывший глава НКГБ, вынуждены были бросать все свои силы на решение сиюминутных задач. Меркулов и подписал приказ о направлении Кузнецова в отряд Медведева. Не исключено, что чекисты рассчитывали террором – ликвидацией высокопоставленных служащих рейхскомиссариата – дезорганизовать оккупационную администрацию и разжечь восстание против немцев на Западной Укаине. Однако местное население, отнюдь не симпатизируя уже немцам, к русским большевикам, как всегда, относилось весьма настороженно и не собиралось идти в бой за Сталина. Популярностью пользовалась Украинская Повстанческая Армия, провозгласившая борьбу как против немцев, так и против большевиков. Так что УПА была для отряда Медведева таким же противником, как и немецкие войска и подчиненная им украинская вспомогательная полиция.

При приземлении Кузнецову не повезло: потерял в болоте сапог. Но к месту сбора группы из 11 человек пришел вовремя, доложил Медведеву как положено, руки по швам, а одна нога – босая…

Николаю Ивановичу предстояло облачиться в форму немецкого обер-лейтенанта. Но его первый визит в столицу рейхскомиссариата задержался почти на два месяца. Надо было разведать обстановку в городе, установить связи с агентурой. Тут неожиданно выяснилось, что Николай Иванович обладает одной опасной для разведчика-нелегала особенностью: разговаривает во сне, и, естественно, по-русски. Многие годы Кузнецов жил один и не знал этого. Только в отряде соседи по палатке обратили внимание на то, что боец Грачев (про Зиберта знали только Медведев, его заместитель по разведке, Александр Александрович Лукин, и группа прикрытия) вскрикивает во сне. Кстати, этот факт косвенно указывает на то, что Кузнецову не приходилось спать с женщинами. Иначе кто-нибудь из них давно сказал бы ему про эту странную, пугающую привычку.

От разговоров во сне пришлось срочно отучаться. Кузнецов попросил товарищей будить его, как только он заговорит во сне. Иногда его будили по нескольку раз за ночь. В конце концов он решил, что если останется в Ровно на ночь, то ляжет спать, только когда в комнате будет один.

Тут я забегу вперед. Возможно, понимая или предчувствуя, что детей своих у него не будет, Кузнецов подумывал о приемном сыне. Во время одной из поездок в Ровно он нашел четырехлетнего мальчика Пиню, чудом выбравшегося из гетто, и привез его в отряд. Партизаны отогрели и накормили малыша, а потом отправили самолетом на Большую землю. Николай Иванович мечтал после войны усыновить Пиню. Не успел…

Для первой поездки в Ровно, состоявшейся только 19 октября 1942 года, офицерский френч, за неимением утюга, пришлось отгладить нагретым на костре топором.

Легенда у обер-лейтенанта Пауля Зиберта была, как говорится, железная. Раненный во Франции, а до этого в Польше награжденный Железным крестом, он с начала войны против СССР числился чрезвычайным уполномоченным хозяйственного командования в прифронтовых районах, организующим снабжение фронта лесом. Интендантская должность открывала разведчику двери многих немецких учреждений в Ровно. Но, поскольку офицеры-фронтовики недолюбливали тыловых офицеров, Зиберт-Кузнецов чуть изменил свою легенду и стал рассказывать, что был ранен в битве под Москвой. Но это – потом. О первом же своем дне в Ровно Николай Иванович написал такое вот донесение:

«19 октября 1942 года в 7.00 подошел с севера к главному асфальтовому шоссе Корец – Ровно у населенного пункта Бела Криница, в 9 км от города. Движение по шоссе… с 6.00 до 22.00 по германскому времени (с 7.00 до 23.00 по московскому) очень оживленное. Каждые 15 минут автомашины легковые с 3-4 офицерами и чиновниками, грузовик с солдатами или с грузом, мотоциклы с колясками, а в них офицеры. Много велосипедов.

Велосипеды не имеют никаких номеров. Все офицеры и солдаты одеты по-осеннему, в хороших шинелях и плащах… Офицеры в фуражках и очень редко в пилотках…

В 7 км от города мне навстречу попалась процессия. Впереди 2 полубронированных авто с 4 офицерами в каждом. Затем большая машина «мерседес» черного цвета с опущенными занавесками, а за ней грузовик с 20 солдатами, а за ним мотоцикл с коляской и с офицером. Несомненно, проезжало важное лицо. Машины идут на большой скорости…