Для многих из них, оказавшихся в вынужденном положении, единственной возможностью выжить оставалось смирение, соглашательство с предписаниями чужой власти, что можно назвать синдромом заложника. Человек, взятый в заложники, начинает отождествлять себя с бандитом. Однако большинство школьников не приняли такую позицию»

Школьники предупреждают Финляндию о советских бомбардировщиках

«В ту печальную осень 1939 года одновременно с требованиями, предъявленными Эстонии, Советский Союз потребовал от финнов передачи под советские военные базы нескольких островов в Финском заливе, часть Карельского перешейка (пограничную зону), часть полуострова Петсамо (Печенга) и порт Ханко. Финны не пошли на уступки, и 30 ноября началась Зимняя война. Советские базы, находившиеся в Эстонии, в т.ч. под Хаапсалу, намного сокращали путь советских бомбардировщиков в южную и юго-западную Финляндию. Мы наблюдали за взлетами и слышали гул бомбардировщиков. В Финляндии звучали сирены и стреляли зенитки03.

10 октября под давлением Советского Союза главное командование эстонской армии установило дополнительный контроль и всех средств связи, имевшихся в распоряжении государства. Были запрещены радио- и телефонная связь с заграницей, а также любые фотосъемки.

Человек, находясь под психологическим прессингом, может стать безумно смелым, даже безрассудно смелым. Особенно, если он молод. В первый день декабря мы, я и знаменосец «Урмаса» Эндель Сярм, вошли в помещение коротковолновой радиостанции, расположенной на чердаке здания «Кайтселийта» на углу улиц Эхте и Лосси. Договорились с радиооператором, что будем передавать финнам морзянкой сигналы о советских самолетах, взлетающих с базы Синалепа. Радиус действия радиостанции был рассчитан на 100–200 километров. Вначале связь была неустойчивой, но наши сигналы все-таки доходили до Ханко. Появился код связи, и мы получали ответ. Поняли, что в Ханко, Хельсинки или Турку бьют зенитки. Мы знали, что самолет с бомбами может подняться в Хаапсалу, но приземлиться здесь вместе с грузом экипаж не имеет права. На обратном пути в Эстонию летчики часто сбрасывали свои бомбы в Финский залив, так как не смели возвращаться, не исполнив приказа. Известно, что на эстонской земле приземлялись пострадавшие от финской противовоздушной обороны советские самолеты.

Советская разведка и агентура не добрались до нашей будкирадиостанции. Сеансы связи, хотя и не регулярно, продолжались еще и в январе-феврале 1940 года. Помню один из сеансов. В день годовщины Эстонской Республики, 24 февраля, в зале Хаапсалуской гимназии проходило торжественное собрание. Открыл его министр внутренних дел Эстонской Республики Аугуст Юрима. Среди гостей присутствовали советские комиссары и высшие чины. Традиционный парад в честь годовщины республики на этот раз был отменен. В этот же день скауты возложили венок к монументу павших в Освободительной войне и соорудили вокруг монумента украшение из ледяных кубиков, внутри которых горели свечи. В этот день своих героев, павших за Эстонию, чествовал весь город. К монументу пришли и некоторые советские военачальники.

В тот же вечер с базы Синалепа под Хаапсалу поднялись в воздух советские бомбардировщики, о чем незамедлительно последовал сигнал в Ханко …. Связь с Ханко прервалась, когда по договору между СССР и Финляндией 13 марта1940 года эта территория была передана Советскому Союзу.

По вечерам на приморских улицах Хаапсалу раздавались «Катюша» и песни Дунаевского из кинофильма «Цирк», их распевали советские солдаты, занимавшиеся строевой подготовкой. У хаапсалуских же школьников во время Зимней войны особой популярностью пользовались песни «Финляндия» и «Марш угнетенных» („Porilaste marss”).

Открытое сопротивление моральному давлению

«Мы носили значки с сине-черно-белыми кольцами, ставшие модными после Берлинской олимпиады 1936 года, распространяли политические куплеты и рассказывали анекдоты о Гитлере и об «отце» Сталине. На собраниях и литературно-политических реферативных вечеринках в ходе дружеских бесед разъясняли истинную картину относительно Советского Союза. Поводом для насмешек становились и новоявленные гости. Известна история, что в 1940 году на новогоднем балу в военном городке, разместившемся в зданиях бывшего скаутского батальона в поместье Ууэмыйза, жены красных офицеров появились в модных по тем временам в Эстонии розовых ночных сорочках, принятых ими за бальные платья.

В январе 1940 года на молодежном вечере отдыха мы показали антисоветскую инсценировку, подготовленную силами нашего морского отряда «Урмас». В спектакле речь шла о чекистских бесчеловечных преследованиях и расстреле. Мы не знали тогда, что в скором будущем то же самое ожидает и эстонский народ.

Хаапсалуская школьная молодежь продолжала оказывать сопротивление советскому режиму и летом 1940 года, после окончательной оккупации Эстонии. После смены политической власти, или Июньского переворота, совершенного при поддержке Красной армии, стало возможным проводить агитацию против незаконных и антидемократических выборов. В народе крепло убеждение, что надо продержаться до войны. На празднование годовщины Великой Октябрьской революции молодежь пришла в Лосси парк с сине-черно-белыми флажками.

В ноябре НКВД арестовал за антисоветскую деятельность наших одноклассников из Хаапсалуской гимназии Михкеля Дросте и Каарла Саарманна. Немец Дросте был освобожден из тюрьмы и как лицо, подлежащее репатриации, выслан в Германию еще в 1941 году. Саарманн погиб в ГУЛАГе».

Трижды разыскиваемый

«Летом 1940 года стало ясно, что особого вооруженного сопротивления ожидать не стоит. В августе я сдал на пятерку вступительный экзамен в Тартуский университет. Вскоре, однако, узнал, что «из-за социального происхождения» в университет не принят.

В ночь первой крупнейшей депортации, 14 июня 1941 года, я находился в деревне Эммасте на острове Хийумаа, поэтому проводившие депортацию оперативники меня не застали. Вернулся домой только за три дня до начала войны, так как до 19 июня телефонная связь и пароходное сообщение не работали. Отец и мать были арестованы. Я ушел, так сказать, в подполье.

Советская власть объявила всеобщую мобилизацию в Красную армию (призывники 1919–1923 гг. рождения), уклонение от которой грозило смертной казнью.

Таким образом, я оказался трижды разыскиваемым: как член семьи, подлежащий депортации вместе с родителями, как участник антисоветской группировки, преследуемой чекистами и истребительным батальоном, и как лицо, уклоняющееся от обязательной сталинской мобилизации.

В Хаапсалу свирепствовали русские пограничники и бойцы истребительного батальона. Как скрыться от когтей чекистов, как выехать из Эстонии, связаться с заключенными в тюрьму родителями и как исполнять в тылу противника свои антисоветские замыслы – эти вопросы стояли передо мной. Пытаясь найти выход, 3 июля 1941 года я оказался в рядах хаапсалуских призывников в Красную армию. В мыслях все еще всплывали картины молниеносных войн, и все еще не покидала уверенность, что к Рождеству война, так или иначе, закончится. Так думали мы все.

Нас, около 300 юнцов, конвоировали морским путем через Таллинн в сторону Ленинграда. В заливе Кунда наше судно напоролось на магнитную, немецкую или финскую, мину. Меня, упавшего за борт, подняли на один из катеров того же каравана.

В городе Слободском Кировской области был организован военный сборный пункт. Оттуда нас направили на Урал, в трудовой батальон неподалеку от Свердловска, где, кроме эстонцев и волжских немцев, находилось и несколько тысяч интернированных польских солдат и офицеров, которые спаслись тем самым от расстрела в лесах Катыни.

В начале 1942 года я был призван в резервный полк сформированного Эстонского корпуса Красной армии, но через пару месяцев по приказу Министерства государственной безопасности (МГБ, впоследствии КГБ), тогда уже военной контрразведки СМЕРШ (сокращение от «Смерть шпионам»), меня отправили обратно в трудовой лагерь.