… В Москве Панин отвез ее домой. Теперь она знала, что ненадолго. Скоро будет свой угол, своя семья…

…Возвращаясь с работы, на Моховой встретила Федора – Фреди. Увидав Ирину, он обрадовался, замахал руками, вихляя, подошел к ней.

– Куда ты пропала, девочка?

– Я выхожу замуж, – с гордостью сказала она.

Он присвистнул – вот так новость! Кто этот счастливчик?

Она назвала Панина и… застыла от негодования. Федор буквально давился от клокотавшего в нем смеха. Он хлопал себя по ляжкам, пританцовывал, как сумасшедший.

Еще ничего не понимая, она обиженно пожала плечами, хотела уйти, но Федор остановил ее:

– Подожди, подожди, ты что это, серьезно?

– Конечно.

– Уж не ездила ли ты с ним в Крым или на Кавказ? – с насмешливой издевкой, скосив глаза, спросил он.

– Да. В Крым, – растерянно ответила Ирина.

– Вот сволочь! – воскликнул Федор. – И жениться обещал?

Кусая дрожащие губы, она молча кивнула головой, но не удержалась:

– Откуда ты знаешь?

Федор выпрямился, грубо оборвал:

– Я знаю, что ты дура! У него это бывает каждое лето…

– Врешь, врешь! – защищаясь, крикнула Ирина. – Не может быть, не правда, он хороший, умный. Я не хочу знать, что было раньше. – Ей хотелось ударить его.

С лица Федора сошел румянец и глупая, бессмысленная улыбка, в глазах задрожали злые искорки.

– Идиотка! У него жена и трое детей! – сразу посерьезнев, зло сказал он. – Каждое лето он балуется с такими дурочками, как ты… и всем обещает одно и то же!

У Ирины закружилась голова, она почувствовала, как у нее слабеют, подгибаются ноги. Ей показалось, что она упадет.

Федор замолчал, потом медленно, точно раздумывая, сказал:

– А насчет умного, это ты верно, – и, внезапно разъярясь, схватил Ирину за плечи и, глядя в ее глаза, полные отчаяния и слез, крикнул: – Он «фарцовщик», понимаешь, «фарцовщик», скупщик барахла у приезжих иностранцев. Сволочь он, подлец! – и все больше распаляясь, не обращая внимания на собирающихся вокруг них любопытных, крикнул: – Я морду ему набью!..

Панин не показывался, не звонил. Значит, правда!.. Горе не имело границ – кому же теперь верить, если такой хороший, чуткий, близкий человек оказался подлецом? В отчаянии она не заметила, как по-товарищески внимателен был Федор. Хотя чем он мог помочь, этот плутоватый пустой паренек? Но он бегал, кричал, возмущался, угрожал расправиться с три Пе. И в конце концов привел в исполнение свою угрозу – избил на улице Панина.

Задержанный милицией, убежденный в своей правоте, Федор не унимался и там и был бы, конечно, наказан, Но Панин, боясь огласки, попросил не возбуждать дела и даже заплатил за Федора штраф.

…Шли дни. За осенними дождями и желтыми пятнами опавших листьев пришла зима, стерла яркие солнечные краски лета, припудрила землю. Казалось, время должно было притупить боль… «Хакель явор, гамза явор» – все проходит, пройдет и это – обманывало древнее библейское изречение, но, увы, воспоминания не проходили, не бледнели. Приглушенно, точно зубная боль, тихо ныло сердце, напоминая о прошлом. Чаще это случалось вечерам и, когда Ирина оставалась одна. Днем, за делами и сутолокой забот, тяжелые мысли прятались, таились. Точно их и не было, но стоило остаться одной, как они предательски выползали, шептали, будили воспоминания, и от этого сильнее билось сердце, хотелось спрятать голову в подушку, плакать, никого не слышать и не видеть. Измучившись, она засыпала, чтобы снова пережить все сначала.

Весной Ирина получила перевод – сто рублей. Отправитель, какой-то Иванов, проездом с вокзала, прислал ей эти деньги. Она не знала никакого Иванова и уже хотела вернуть извещение, но тетка, к этому времени посвященная во все, догадалась, что это от Панина («объявился, подлец!»), и убедила оставить.

Вначале она боялась прикоснуться к ним, но постепенно привыкла к мысли, что эти деньги принадлежат ей. А когда настало время отпуска, Ирина окончательно решилась и поехала на юг, в Крым…

XIX

Чем выше поднимался переулок, тем быстрее редел человеческий поток.

Впадая в площадь, узкие тротуары разбегались, огибали громаду памятника и вместе с одинокими пешеходами растворялись в залитой огнями, шаркающей центральной магистрали.

Слева, прижатый каменной глыбой дома, из подвала высовывался ресторан, где любили бывать знатоки восточной кухни, падкие на экзотику иностранцы и многочисленные приезжие, преимущественно с юга.

Попасть сюда днем не представляло труда, но как только темнело и на улицах вспыхивал электрический свет, у входа вывешивалась типографски напечатанная табличка «Свободных мест нет», а за стеклянной дверью появлялась фигура неумолимого швейцара.

Было непонятно, каким образом так внезапно наполнялись залы популярного в городе ресторана, но этим никто не интересовался. Увидев табличку люди шли дальше. Видимо предупрежденный, швейцар почтительно поклонился и распахнул перед Марковым дверь.

Спускаясь по лестнице, пропитанной запахами подгоревшего мяса и каких-то специй, Сергей скосил глаза на свою спутницу. Глядя перед собой, побледневшая и незнакомая, Ирина шла рядом. До площадки, откуда был виден зал и доносился человеческий гул и звуки настраиваемых инструментов, оставалось несколько шагов. Марков взял руку Ирины, сжал пальцы.

– Не волнуйся! Еще не поздно, повернемся и уйдем, – прошептал он.

– Нет, нет! – не поворачивая головы, упрямо, одними губами ответила Ирина.

– Тебе же плохо. Это заметно.

Женщина задержала на ступеньке ногу, взглянула в устремленные на нее глаза, упрямо дернула плечом и вошла в зал.

Почти все столики были заняты. Справа, у стены, с какой-то женщиной сидел Смирнов. Рядом, у входной двери, Сергей увидел Шамова. И тоже с женщиной. Кемминга не было. Марков хотел сесть за свободный стол в середине зала, но сзади кто-то окликнул их. Сергей обернулся – рядом стоял американец. Улыбаясь и поглядывая на Маркова, он вполголоса что-то говорил Ирине, потом взял ее под локоть и кивнул в сторону лестницы.

– Он говорит, что столик в соседней комнате, – обернувшись, сказала Ирина и пошла с Кеммингом.

После яркого света зала Маркова удивил полумрак. Низкий потолок давил, хотелось согнуться, чтобы не удариться головой. Столик был в самом углу.

Пока официант ставил, видимо, уже заказанные закуски и бутылки, Кемминг перебрасывался короткими репликами с Ириной. Стараясь попасть ему с тон, женщина отвечала, и Сергей чувствовал, как она напряжена. Прислушиваясь к разговору, Марков дважды перехватил взгляд американца. Оценивающий и изучающий. Предстоял серьезный, тяжелый поединок с опытным врагом, искушенным в таких встречах, способным на любую провокацию. Любезный, панибратски простой и предупредительный, он в любую минуту мог показать зубы. Пока около них крутился официант, никто не начинал разговора о том, что привело их сюда.

– А коньяк? – по-хозяйски осмотрев стол, спросил Кемминг. – Забыл? – Но как только официант ушел, метнул взгляд на Сергея и вполголоса поинтересовался у Ирины: – Вы обо всем переговорили? – Женщина кивнула.

И в эту минуту, ломая принятый план, Сергей в упор посмотрел на американца:

– Если пришел, значит обо всем. Давайте говорить! – И в это же мгновение почувствовал, как предостерегающе к его ноге прижалась нога Ирины.

С лица американца как смахнуло вежливую улыбку.

– При ней? – он взглянул на женщину.

Марков пожал плечами:

– Вы так хотели сами.

– Разговор связан с ней, как я догадываюсь, ради нее. Не так ли? – уточнил Кемминг.

– Верно! – согласился Марков. – Перейдем к делу. Что нужно? Что я должен сделать?

– О, не сразу, хотя такая постановка мне нравится. По-деловому! Вы работаете в НИИ-16?

– Да! – сухо ответил Марков.

– В качестве кого?

– Инженера.

Кемминг откинулся от стола, засмеялся: