Oгa реагировал на серьезную критику и усиливающуюся оппозицию с одинаковым вежливым безразличием. «Я знаю, что он говорит по-английски, — сказал глава "Парамаунт" Мартин Дэвис, пытавшийся вести с "Сони" переговоры об объединении. — Ничто так не раздражает, как разговор с человеком, который прекрасно понимает, что вы ему говорите, но в ответ просто смотрит сквозь вас»[904].
Если Морита жадно добивался одобрения Запада, Oгa отшатывался от его наград и объятий с видом, который обычно описывали как «непроницаемый», но который, скорее всего, был проявлением его чопорного светского воспитания. Четыре десятилетия близкого знакомства с западными манерами не подготовили его к столкновению с расовыми предубеждениями, допускавшими прославление культурных достижений «Сони» и одновременно злорадство по поводу ее неудач. Столкнувшись с финансовым провалом, Oгa пошел по пути, рекомендованному бизнес-школами, и решил стоять на своем. «Я знаю, как руководить звукозаписывающей компанией, — я рекомендовал эту покупку моему совету — я знал, что мы покупаем», — заявил он.
Нерешительность и подавленный тон его заявления выдавали, быть может, более глубокое разочарование. Всю жизнь Oгa стремился сделать себе имя в музыке. Теперь, когда в его руках были средства, а к его услугам — прекрасные оркестры, оказалось, что он не способен руководить компанией так, как ему хотелось, и ему пришлось принять рецепт шедевра классической музыки Питера Гелба: взять Йо-Йо Ma, величайшего из ныне живущих виолончелистов, и записать с ним музыку о вьетнамской войне, бесплатно предоставленную композитором, пишущим для кино. Да и прекрасные оркестры признавали не столько его самого, сколько его чековую книжку. Эти отрезвляющие открытия Норио Оги разбили стеклянный треугольник его пифагорейского представления о самом себе как об инженере, музыканте и менеджере.
Oгa клялся, что в руках «Сони» классическая музыка будет процветать, но давление со стороны технологий и менеджмента вынудило его отступить. Он обещал, что с новыми технологиями «Сони» классика зазвучит и будет выглядеть прекраснее, чем когда-либо раньше, но покупатели записей не клюнули на его новинки. Он заверял Запад, что под руководством японцев поп-музыка сохранит свою творческую силу и культурную автономию. Прошло не так много месяцев, и это начинание также с треском провалилось, нарушив исполненное благих намерений равнодушие Оги и опрокинув все принципы и практику, на которых основывалась звукозапись со времен Томаса Алфы Эдисона.
Человек, которому Oгa доверил присмотр за массово-рыночным направлением своего звукозаписывающего бизнеса, участвовал в американских операциях «Сони». Уолтер Етникофф, наряду с Караяном, был старейшим другом Норио Оги на Западе. В 1967 году, будучи помощником главного юриста «Коламбия рекордс», он вместе с Огой подписал соглашение, согласно которому создавался филиал «Си-Би-Эс-Сони рекордс» в Японии. С тех пор между ними сохранялись самые теплые отношения. «Такие отношения между восточным человеком и американцем совершенно необычны, — говорил юрист. — Мы говорили о том, как люди должны развивать свой характер, вообще о смысле жизни»[905]. Совершенно необычным был и столь спокойный тон Етникоффа, который, как правило, предпочитал описания следующего рода: «Я обладаю высокой духовностью. Я общаюсь с моей высшей силой. Я устанавливаю духовную связь с моим внутренним "я"… а потом я обращаю свои силы наружу и стараюсь поиметь людей»[906].
Все утверждают, что в присутствии Оги он воздерживался от непристойностей и не пытался прижать его в делах. Напротив, Oгa оставался для Етникоффа гарантом безопасности на тот случай, если «Коламбия рекордс» вдруг охладеет к нему или перестанет ценить его достоинства. И такой случай произошел в ноябре 1987 года, когда Етникофф, поссорившись со своими боссами в Си-би-эс, узнал, что они собираются выставить на рынок отдел записей. Он вызвал Шульхофа и велел ему сообщить Oгe назначенную цену. Через двадцать минут Oгa перезвонил и сообщил, что покупает. Етникофф получил в виде вознаграждения чек на десять миллионов долларов плюс равноправное участие в новом бизнесе, а также мандат Оги на руководство поисками киностудии для «Сони» и команду менеджеров для ведения этих поисков.
Имея Етникоффа в числе своих людей, Oгa мог больше не тревожиться за свой звукозаписывающий бизнес. Энергичный бородатый Етникофф в неизменно расстегнутой рубашке так и притягивал к себе рок-звезд, делившихся с ним своими сокровенными проблемами.
На его плече плакал Майкл Джексон. Брюс Спрингстин считался его приятелем. Он заключил контракты с «Роллинг стоунз», Джеймсом Тейлором и Синди Лаупер. Он обеспечил Си-би-эс завидный список рок-музыкантов, но из-за него студия и потеряла целый ряд хорошо продаваемых артистов. Джоан Баэз, вернувшись из Израиля, где Си-би-эс организовала ей выступления на оккупированных арабских территориях, позвонила Етникоффу, чтобы пожаловаться. «Нет такого понятия "оккупированные территории", — заорал руководитель лейбла, — эти чертовы арабы хотят скинуть меня в море!»
— В какое море, Уолтер? — спросила Баэз. — В Гудзон?
Этот телефонный звонок положил конец карьере фолк-певицы на большом лейбле[907].
Етникофф выгнал из своего кабинета Пола Саймона, а потом подал против него иск за невыполнение последнего контракта перед заключением нового, с «Уорнер». В ответном иске певца в 1978 году утверждалось, что Етникофф поклялся в отместку за переход «разрушить профессиональную карьеру Саймона». Дело, предвосхитившее один из будущих кошмаров «Сони», удалось уладить без суда, и Саймон выплатил «Си-Би-Эс рекордс» полтора миллиона долларов за невыпущенный альбом. Эта возня, рассказывал позже Саймон, стоила ему пяти лет творческого бесплодия. Немногим из тех, кто решался противостоять Етникоффу, удавалось избежать его кровавой мести.
В книге Фредерика Даннена «Люди, делающие хиты», рассказывающей о коррупции внутри звукозаписывающих компаний, Етникофф представлен как наглый и хамоватый пьяница. Он мог прийти на заседание совета Си-би-эс в крови, разбив свой мотороллер. Говорили, что он поддерживает связи с «Сетью» — группой шантажистов, перекачивавших миллионы долларов звукозаписывающих компаний в бюджет радиостанций; тех, кто отказывался платить, отлучали от эфира. В 1990 году книга Даннена, к явному неудовольствию «Сони», стала бестселлером и предметом многочисленных обсуждений. Рассказывали, что под руководством Оги Етникофф творил чудеса в погоне за звездами Голливуда и в улаживании спорных финансовых вопросов. На карикатуре в журнале «Роллинг стоунз» Oгa был изображен обнимающим его за плечи. Не лучший образ «Сони».
В июле 1989 года, то есть в месяц смерти Караяна, Етникофф проходил лечение в клинике для алкоголиков и наркоманов в Миннесоте. Выйдя оттуда, он, к своему удивлению, обнаружил, что отстранен от руководящего поста в «Сони пикчерз». Более того, его обвиняли в чрезмерной расточительности при найме на работу друзей, Питера Губера и Джона Питерса. Етникофф снова пришел в ярость, и артисты стали невольной мишенью для его гнева. От его речей покраснел бы любой нью-йоркский таксист. Стало известно, что Джексон и Спрингстин собираются уйти с «Сони». В середине августа 1990 года Oгa прервал свою поездку на Зальцбургский фестиваль, отправился в Нью-Йорк и лично предупредил Етникоффа о грозящих последствиях. Увы, запоздалое предостережение уже не могло спасти темпераментного руководителя лейбла.
Чуть позже в том же месяце «Уолл-стрит джорнэл» сообщила, что, по данным из хорошо информированных источников, Етникоффа назначили личным советником Оги и отстранили от повседневного руководства фирмой. К концу года Етникофф покинул «Сони», унося с собой традиционный восьмизначный прощальный подарок. Реакция Оги на его уход — в ситуации, когда чистое имя «Сони» оказалось связано с наркотиками, взятками и скандалами, — поражала своим оптимизмом. «Уолтер Етникофф — замечательный человек, — сказал он дрожащим от волнения голосом. — Я люблю его. Я не могу его критиковать. Но, к сожалению, мы его потеряли». Никакое давление, никакие расспросы не могли заставить Огу признать ошибочность его суждений о людях. Етникофф был «прекрасным партнером». Джон Питерс был «прекрасным творческим человеком и честным бизнесменом». Их просчеты оставались предметом внутренних забот компании. Благодаря Микки Шульхофу удалось умерить потрясения, вызванные их деятельностью, и выстроить новые связи между подразделениями музыки и кино.