Ардан чувствовал, что жизнь быстро к нему возвращается; кровь успокаивалась и снова совершала свое обычное обращение. Он сделал еще несколько усилий, и ему удалось сохранить равновесие.

Он поднялся на ноги, вынул из кармана спичку, добыл огонь и зажег газ.

Газовик не был поврежден, газ не вылетел.

Впрочем, Ардан знал это и прежде, потому что если бы вылетел газ, то, во-первых, чувствовался бы его запах, а во-вторых, невозможно было бы безнаказанно водить зажженной спичкой в замкнутом пространстве, наполненном газом.

Соединясь с воздухом, газ произвел бы легко воспламеняющуюся смесь, и, очень может быть, взрыв закончил бы то, что начало сотрясение.

Как только ядро осветилось, Ардан наклонился над своими товарищами.

Они лежали друг на друге и казались совершенно безжизненными. Николь лежал сверху, Барбикен внизу.

Ардан приподнял капитана, прислонил его к дивану и принялся растирать изо всей мочи.

Искусное и усердное растирание привело Николя в чувство.

Он открыл глаза, а как только открыл глаза, к нему тотчас возвратились и хладнокровие и спокойствие.

Он схватил Ардана за руку, пожал ее и, осматриваясь кругом, спросил:

— А Барбикен?

— Всякому свой черед, — отвечал Ардан. — Я начал с тебя, потому что ты лежал наверху, а вот теперь примемся за Барбикена.

Они вместе приподняли председателя Пушечного клуба и положили его на диван.

Барбикен, по-видимому, пострадал больше своих товарищей. Он был в крови.

Но, к счастью, оказалось, что кровотечение не опасно и происходило от царапины на плече.

Николь тотчас тщательно обмыл и перевязал эту царапину.

Несмотря, однако, на уход за ним, Барбикен долго не приходил в чувство.

— Он дышит, — сказал Николь, прикладывая руку к груди Барбикена.

— Да, — отвечал Ардан, — дышит, как человек, который имел некоторую привычку к этому ежедневному процессу. Три его, три — авось, очнется!

И оба так усердно принялись тереть, что Барбикен, наконец, очнулся.

Он открыл глаза, приподнялся и сразу же спросил:

— А что, Николь, мы летим?

Николь и Ардан переглянулись.

Они совсем позабыли о выстреле. Они заботились пока не о вагоне, а о путешественниках.

— А что же, в самом деле, с нами творится?- спросил Ардан. — Летим мы?

— Или лежим спокойно на почве Флориды? — сказал Николь.

— Или на дне Мексиканского залива? — прибавил Ардан.

— Это еще что такое? Что за выдумки! — крикнул Барбикен.

Обе догадки, высказанные товарищами, тотчас же возвратили ему сознание.

Как бы там ни было, но пока еще невозможно было сказать что-нибудь достоверное относительно состояния снаряда. Кажущаяся неподвижность и отсутствие какого бы то ни было сообщения с внешним миром не позволяли решить этот вопрос.

Может статься, снаряд летит в пространстве, но, может быть, поднявшись на короткое время вверх, он упал на землю или в Мексиканский залив?… Принимая во внимание незначительную ширину Флоридского полуострова, можно было считать падение в Мексиканский залив более вероятным.

Дело было нешуточное, и задача чрезвычайно интересная. Надо было разрешить ее как можно скорее.

Барбикен, преодолевая усилием воли телесную слабость, поднялся на ноги и начал внимательно прислушиваться. Извне — глубочайшее безмолвие. Стены были так толсты, что не пропускали никакого звука.

Но одно обстоятельство чрезвычайно поразило Барбикена: это то, что температура внутри снаряда была необычайно высока.

Барбикен вынул из футляра термометр: он показывал 45° по Цельсию!

— Мы летим, — воскликнул Барбикен, — мы летим! Этот удушающий жар исходит от стенок снаряда! Он порожден трением ядра об атмосферные слои. Скоро он ослабнет, потому что мы несемся уже в пустоте. Теперь мы едва не задыхаемся от жары, а потом нам придется терпеть страшнейший холод.

— Как же так? — спросил Ардан. — По-твоему, Барбикен, мы уже, значит, за пределами земной атмосферы?

— Несомненно, Мишель, несомненно. Ты только выслушай. Теперь пятьдесят пять минут одиннадцатого. Мы вылетели восемь минут назад. Так?

— Так.

— Если бы скорость нашего полета не уменьшилась от трения ядра о воздух, нам было бы достаточно 16 секунд, чтобы перелететь тот слой земной атмосферы, который может оказывать сколько-нибудь значительное сопротивление нашему снаряду.

— Так точно, — подтвердил Николь, — но насколько, полагаете вы, уменьшилась наша начальная скорость от этого трения?

— На одну треть, Николь, — отвечал Барбикен. — Правда, это очень значительное уменьшение, но таким оно выходило по моим вычислениям. Следовательно, если начальная скорость снаряда была 11 тысяч метров, то по выходе из атмосферы эта скорость должна была уменьшиться до 7 332 метров. Мы уже пролетели теперь атмосферу…

— И приятель Николь уже проиграл оба пари, — перебил Ардан:- четыре тысячи долларов за то, что колумбиаду не разорвало, и пять тысяч долларов за то, что снаряд поднялся выше шести миль. Ну-ка, Николь, раскошеливайся.

— Сначала проверим, точно ли я проиграл, — отвечал Николь, — а потом и раскошелимся. Я не спорю, весьма возможно, что предположения и заключения Барбикена совершенно верны и что я проиграл девять тысяч долларов. Но мне приходит в голову другое предположение, которое могло бы уничтожить самое пари.

— Какое же это? Какое?

— А такое, что по той или по другой причине искра не попала в пироксилин и мы не полетели, а сидим преспокойно в пушке.

— Ну, капитан, такое-то «ученое предположение» я вам хоть сейчас придумаю! Я думал, что вправду «ученое»! Сидим на одном месте! Это мне очень нравится! Ну, а толчок-то, который нам чуть навеки не отшиб память, вы как его объясните, а? Как объясните вы собственный обморок? Как объясните рану на плече Барбикена?

— Все это я знаю, Мишель, все это я знаю, но позволь… еще одно слово…

— Слушаю, капитан.

— Ты слышал выстрел? Ведь звук выстрела должен быть ужасен. Ты его слышал?

— Нет, — отвечал Ардан, — нет, я не слыхал выстрела.

— А вы, Барбикен?

— Я тоже не слыхал.

— Вы тоже не слыхали? Странно!

— В самом деле странно, — прошептал председатель. — Отчего же мы не слыхали выстрела?

Приятели в недоумении глядели друг на друга.

Действительно, здесь они столкнулись с необъяснимым явлением. Снаряд полетел; значит, был и выстрел, — да еще какой!

— Погоди, — сказал Барбикен, — осмотримся, где мы. Откроем-ка ставни.

Эта операция была очень проста, и ее тотчас же выполнили. Гайки, которые сдерживали болты на внешних пластинах правого окна, уступили давлению ключа; болты были выдвинуты наружу, а металлические пробки, обделанные в каучук, быстро заткнули отверстия, в которые болты проходили. Наружная пластина тотчас же опустилась на шарнире и обнажила вставленное в раму выпуклое стекло.

Такое же окно находилось на другой стороне снаряда.

Третье было устроено в куполе, четвертое — посреди самого дна.

Небо можно было наблюдать через боковые рамы в двух противоположных направлениях, а Землю и Луну- через верхнее и нижнее отверстия.

Барбикен с товарищами кинулись к окну.

В окно не проникало ни малейшего луча света. Снаряд был окружен глубочайшим, полнейшим мраком.

— Нет, товарищи, нет, мы не упали на Землю! — вскричал Барбикен. — Нет, мы не на дне Мексиканского залива! Мы несемся в пространстве! Смотрите, смотрите! Видите, звезды мерцают среди ночи? Замечаете мрак между Землей и нами?

— Ура! Ура! — крикнули Николь и Ардан.

Густой мрак действительно мог свидетельствовать, что ядро улетело от Земли, потому что земная поверхность в данную минуту была ярко освещена лунным светом, и, значит, путешественники видели бы Луну, если бы оставались на Земле.

Невозможно было больше сомневаться. Отважные смельчаки улетели с Земли.

— Я проиграл, — сказал Николь.

— С чем имею честь поздравить! — сказал Ардан.