Боли он в первую секунду не почувствовал совсем. Одно лишь удивление. А в голове промелькнула идиотская мысль: «Глупо… Глупо‑то как… Ведь всё позади уже… Ведь уже всё… И помирать сейчас?! Когда с минуты на минуту могут прибыть наши корабли… Боже! Как же это глупо!..»
Медленно выпрямился, не сводя глаз с улиссийца, сделал шаг ему навстречу. Но тот так и не сумел перебороть в себе первого ужаса при выстреле в живого человека, держал автомат в трясущихся руках, отдал его сразу, даже не сопротивляясь, только и сказал что:
– Я… я… я не… – а у самого губы дрожали, и горло перехватило разом. Вот ведь вояка!
– Что – «я»? Дурак ты… Всё уже давно… Отвоевались… – Джейк неспеша выломал винт регулировки стрельбы – автомат стал теперь безопасной игрушкой – и вернул его хозяину. Он никуда не торопился, даже голоса не повысил, это его спокойствие подействовало на улиссийца сильнее удара в лицо. Он и вверх по лестнице пошёл так же неспешно, будто не текла кровь из зажатой рукой раны, не толкалась сквозь пальцы.
______________________
Вперёд! Вперёд! Главное – двигаться, не стоять на месте. Нельзя отдыхать. Ни в коем случае.
Наконец‑то появилась боль. Обжигающая, резкая, она лишала сил. Одно лишь упрямство толкало вперёд.
Лестница, казалась бесконечной. Точно до самого неба поднималась. Ступеньки. Ступеньки. Как же тяжело и трудно подтягивать ногу до следующей. Какие же вы высокие всё‑таки. Это не ступеньки совсем, а тумбы с цифрами, как у победителей спортивных соревнований. Тяжелей всего, как раз, подняться на самую первую…
Но впереди был не приз, не медаль из золота. Впереди была встреча с отцом, а, значит, жизнь. Ведь он не бросит. Он на руках вынесет. Он не позволит умереть сейчас, когда уже все трудности позади, когда с самым страшным уже справились, когда самое лёгкое осталось: только своих, с Ниобы, дождаться…
Вот! Вот и ещё один пролёт…
Вот видишь, не так уж это и сложно.
Остановился всё‑таки на минуточку, прикрыл глаза, отдыхая, но от спасительной твёрдости стены так и не отказался. Стоял, тяжело привалившись к ней правым плечом, мысленно заговаривая боль, шептал беззвучно, уговаривал её, проклятую, отступить, отпустить, хоть на время. И боль послушалась будто, смирилась, собралась в одну пульсирующую точку. И кровь стала течь слабее…
Так! Да! Нас, гриффитов, чтоб убить, надо ещё постараться. Разве это ранение для нас? Это – пустяк! Подумаешь, дырка в животе…
Это не ТОТ случай. Тогда всё куда серьёзней было… И ведь выжил же, выжил! Всем им назло… А Кайне, и маме на радость… И отцу на радость, и Янису, наверное, – тоже. Куда же я без него? Никуда!
Всё! Хватит отдыхать! Вперёд, только вперёд!
* * *
Чувствуя щекой осторожное прикосновение пальцев, Янис нехотя поднял тяжёлую голову, встретился глазами с Виктором. Тот улыбнулся в ответ почти ласково (а может, это только показалось, мало ли, что в таком состоянии ни покажется?), произнёс:
– Живой…
Янис кивнул и моргнул одновременно, не сводя глаз с лица Виктора. Смотрел с непонятным интересом, выискивая черты сходства между отцом и сыном.
Цвет глаз у них один. Та же синева. Только у Виктора взгляд спокойный, ровный, будто оценивающий. Это взгляд уже немолодого, опытного человека. Такой взгляд, наверно, и у Тайлера будет с годами… Странная мысль… И такая далёкая от нынешней ситуации… Неужели нет других тем для размышлений, когда жить остаётся всего ничего? Счёт, возможно, уже не на часы, на минуты идёт…
Дверь была открыта. Виктор всё‑таки взломал блокировку. Но почему он не уходит? Почему он всё ещё здесь? Почему не уходит?
– Нельзя нам с тобой туда, Янис! Нельзя, понимаешь!.. Я ведь только сейчас сообразил… – Виктор рассмеялся, не скрывая неловкости. – Браслеты эти дурацкие!.. Их же не снять… А с ними туда нельзя… И пробовать не стоит…
– Надо проволоки кусочек, чтоб с изоляцией был… – заговорил Янис. Он так оживился, что и про боль в груди забыл. Прокручивая свой браслет на руке, показал. – Вот здесь, видите, прямо за датчиком… небольшой такой зазор есть… Здесь искра пробегает при импульсе… Проволоку сюда вставить если, то импульс этот не срабатывает… нет контакта…
Следить надо только постоянно, она плавится быстро…
– Ты откуда это? – Виктор глядел с изумлением. Он впервые слышал про такое.
– Сам придумал. – Взгляд из изумлённого стал уважительным. – Я делал так… Раза два, точно… Даже на взлётной был… Нормально. – Кивнул, подкрепляя последнее слово, ослабел после всего сказанного, закрыл глаза, запрокинув голову. Не видел, но чувствовал сквозь полубессознательную апатию, как Виктор прикасается к запястью, как торопливо и в тоже время осторожно боясь причинить лишнюю боль, прилаживает кусочек от вырванного провода. А потом сильно затормошил, потянул на себя с приказом:
– Пойдём! Вставай, идти пора!
– Не надо! Не надо меня… Я лучше тут… – Янис попытался оттолкнуть его от себя. И откуда только силы взялись? Смотрел с вызовом, дерзко, как это бывало с ним, упрямо выдвинув подбородок. – Да идите же, спасайте сына! – толкнул Виктора раскрытой ладонью в грудь. А тот разозлился вдруг, перехватил руку, больно стискивая, выкрикнул в лицо:
– Подыхать тут собрался?! Ну, уж нет…
Поставил на ноги одним рывком, обхватил рукой, не давая упасть, и, придерживая, потащил вперёд, ругаясь сквозь зубы:
– Тоже мне, упёрся… С таким тобой я ещё справлюсь, понял… И дёргаться не пробуй…
– Зря вы так… Ведь пожалеете потом… Вот не успеете, меня проклянёте… Оба проклянёте… – шептал Янис на ухо, обжигая горячим дыханием. – Я ведь не врал тогда про драку… Я убить его хотел… Сильно‑сильно хотел…
– Не болтай! Только силы зря тратишь… – прикрикнул Виктор, но уже не сердито, а с раздражением. – Хватит!
– И про расстрел про тот… Это всё я виноват… Он же рассказывал вам, да?.. Это из‑за меня мы тогда вляпались… И допрос этот… Я один виноват, понимаете вы это! – выкрикнул всердцах, но не рассчитал сил, закашлялся, чувствуя, как кровь – собственная кровь! – заполняет горло и рот. Отключился, весом тела заставив Вик‑тора качнуться в поисках равновесия.
– Янис! Янис!.. – звучание собственного имени звенело в унисон с толчками крови в висках, и боль в груди пульсировала, но не отставала. Это опять был голос Виктора… Боже! Ну, почему он не уходит?! Почему они оба такие правильные? До тошноты правильные!..
А лежать, не шевелясь, легче, не так больно.
Чуть повёл глазами, оглядываясь. О, ещё одна дверь. И она, судя по всему, тоже на блокировке.
– Ну, что? Живой хоть? – Виктор, стоя рядом на коленях, заглянул в лицо, убедившись в увиденном, стал серьёзнее, даже голос зазвенел металлическими нотками. – Ты чего, дурень, делаешь? К чему эти твои концерты?.. Жить не хочется, да? Думаешь, брошу? Даже не рассчитывай, понял!.. Думаешь, я жить потом смогу нормально, если ты сейчас на моих руках помрёшь?! По моей вине… Это я тебя сюда потащил… Я – старший!.. Значит, моя только вина и ничья больше… Я же жить не смогу, если и тебя ещё потеряю, понимаешь, ты, пацан бестолковый?!..
Голос у Виктора сорвался, потерял и твёрдость, и звучание, но он всё равно продолжал говорить, хоть и шёпотом, не скрывая минутной слабости в чувствах.
– И про расстрел я знаю, он мне говорил. Но ведь обошлось же всё…
– Обошлось? – Янис усмехнулся. – Я знаю, как оно обошлось… Я видел в душе… Значит, он и вам не всё рассказал…
– Расскажет ещё, не бойся… Всё он нам с тобой расскажет, никуда не денется. – Голос Виктора снова зазвенел, вернул себе былую уверенность и силу. – А теперь давай‑ка, потерпи немного. – Дёрнул Яниса вверх, придерживая за подмышки, усадил, объясняя на ходу: – Сейчас, сейчас мы стянем её чем‑нибудь покрепче, и станет легче. Потерпи только, хорошо?
Янис кивнул, роняя голову ему на плечо, зажмурился в ожидании новой волны боли. Он не видел, но чувствовал, как осторожен Виктор. Вот он бережно расправил липкую, холодную на ощупь рубашку, стал накладывать на рану сложенную в три слоя куртку, так чтоб потом рукава её можно было туго‑туго связать на груди. И говорил всё, отвлекая и успокаивая.