За спиной вновь раздался сдавленный стон, сменившийся неразборчивым бормотанием. Айтверн развернулся, глядя на принца Гайвена, кое-как поднявшегося на ноги и теперь отряхивающего испачкавшееся при падении дорожное платье. Выглядел Ретвальд до невозможности нелепо, и похоже сам не до конца соображал, на каком он свете. Принц наклонился и подобрал оброненную шпагу.
- Я... О мой Бог... - Гайвен схватился за виски, - как же голова болит... - Его блуждающий, пьяный взгляд остановился на Артуре. - Послушай... Спасибо, - наконец выдохнул он. - Я думал, мне конец.
Айтверн вложил меч в ножны и сделал шаг навстречу Ретвальду.
- Спасибо, - повторил тот нетвердым голосом. - Ты меня спас... Но, черт, как же он ловок... Я про Кардана. Я... Артур, я даже не знаю. Ты меня выручил. Я понятия не имел, во что лезу. Но полезть стоило... Ты меня понимаешь? Нельзя было не полезть. Ты только представь, что бы было, если бы получилось... Это ведь... Силы небесные...
"Благодарю тебя, отец, - подумал Артур, глядя на порядком помятого сюзерена и вспоминая точеные надменные черты лорда Раймонда, - однажды, отец, ты преподал мне отличный урок". И подумав это, Айтверн размахнулся и со всей силы ударил Гайвена Ретвальда в челюсть. Артур бил левой рукой, потому что удары правой получались у него лучше. Ударь он правой, то мог бы, пожалуй, убить насмерть - а убивать он не хотел. Гайвен охнул и, как подкошенный, повалился на землю. Артур безучастно смотрел на скорчившегося у его ног принца, потирая костяшки пальцев, и вспоминал, как сам валялся на полу в отцовском кабинете. "Удивительная штука жизнь - мы постоянно играем в одном и том же спектакле, но разные роли".
Когда Гайвен снова встал, на его губах пузырилась кровь.
- Ты не имеешь права жертвовать своей жизнью, - сообщил ему Артур, протягивая кружевной платок с вышитым на нем драконом. Гайвен вытер себе лицо, не говоря ни слова и не сводя с Айтверна помертвевшего взгляда. - Если хочешь стать королем, - продолжал Айтверн, - изволь запомнить одну вещь. Ты не имеешь права поступать так, как хочешь. Ты можешь поступать так, как должен, и больше никак. - Артур стряхнул с плеча Гайвена приставшую травинку. - И больше никак, - повторил он. - Я сам, к сожалению, понял это слишком поздно. Или почти поздно. Игра ведь еще не закончена, правда?
Ретвальд порывался что-то сказать, но прикусил язык и коротко кивнул. "Хотелось бы верить, что наука пойдет ему впрок, - подумал Артур. - Мой сюзерен, или я выбью из вас всю дурь до конца, попутно переломав половину костей, или вы сами себя погубите. Третьего не дано. А поскольку допускать вашей гибели я не намерен, придется забыть о жалости. Меня всю жизнь жалели, и в итоге я чуть не свернул себе шею. Зато ваша останется целой, обещаю".
Айтверн отвернулся, глядя на восток. Гледерик уже скрылся с глаз, наверно, доехал до своего лагеря. И наверняка встретил там теплый прием - людей, радующихся возвращению своего господина. Артур вспомнил, с каким жаром Александр Гальс рассказывал о наследнике Карданов, как превозносил его достоинства. И правда, Гледерик оказался человеком, за которым легко пойти в бой. Победить его будет совсем непросто. Хорошо было бы и в самом деле покончить со всем единственным ударом, но не удалось. Теперь все, что им осталось - идти окольной дорогой.
- У нас впереди война, - задумчиво сказал Айтверн. - А твоему маршалу всего двадцать лет, и это не самый лучший возраст для того, чтобы выигрывать войны. Не хватает опыта, не хватает знаний, не хватает веры в себя - всего не хватает, по большому счету. Будь мне тридцать лет, я бы выиграл эту войну одним махом. А будь мне сорок - сражался бы на другой стороне. - Заметив, что Гайвен недоуменно моргнул, Артур добавил: - Спокойно. Это шутка.
Глава четырнадцатая
Придворный живописец облачил Бердарета Ретвальда в роскошный темно-синий камзол и накинул ему на плечи черную с серебром мантию. Чахоточно бледный король-чернокнижник, держащий в руках тяжеленную инкунабулу с украшенной изумрудами обложкой, смотрел куда-то поверх головы возможного наблюдателя, скорчив самую высокомерную мину из всех возможных. С портрета так и разило патрицианской надменностью - на пять миль во все стороны. Встреть Гледерик Брейсвер подобного типчика на торной дороге, непременно бы шмыгнул в кусты. А то беды не оберешься - вдруг подобное чванство заразно.
Однако если верить историческим хроникам, а попробуй им не поверь, этот безродный проходимец, больше всего напоминающий безумного книжника, заставил иберленскую знать плясать под свою дудку, и заставил на совесть. Причем сделал он это отнюдь не волшебством и даже не посулами пополам с угрозами, а неплохим пониманием людской натуры и острым умом. Конечно, не обошлось и без толковых советников, того же Радлера Айтверна, на первых порах не дававшего Ретвальду свернуть себе шею среди тимлейнских интриг. Но советники советниками, а правитель из Бердарета Ретвальда вышел вполне достойный. И когда его наследник взошел на престол, никто и не вспомнил, что отец означенного наследника был голодранцем и почти что нечистью. Черт побери! Вот же сукин сын был этот Бердарет, поневоле восхитишься.
Гледерик сожалел, что чужеземный волшебник умер задолго до его рождения. Играть против него было бы сущим наслаждением, за такое удовольствие Брейсвер с удовольствием отдал бы собственную правую руку - а прикончил бы Бердарета, так уж и быть, левой. Оставалось лишь сожалеть, что этот умник преставился много-много лет тому назад. С ним, захапавшим чужое королевство, Гледерик расправился бы с наслаждением, но придется расправляться не с ним, а с его далеким потомком, отношение к той истории имеющим достаточно косвенное. Гайвен Ретвальд, ох уж этот чертов Гайвен Ретвальд... Он мало походил на папашу. Брайан был просто дураком, вдобавок напыщенным как индюк. Гайвен... Гайвен определенно дураком не был. Он выглядел как дурак, но это еще ничего не значило. Чертов иберленский принц оказался способным на риск - поставил все на кон и решил выиграть. А ведь мог бы, пожалуй. Вполне мог, поймай Гледерик ворону в рот. Для шестнадцатилетнего молокососа Ретвальд отчаянно хорошо фехтовал. Откуда только нахватался? И какого хрена Эрдер брехал, будто его высочество дофин - ничего толком не умеющий сопляк?
А еще у Гайвена Ретвальда есть Артур Айтверн, и это делает задачу еще интересней. И сложней. Брейсвер вспомнил повелителя Западных берегов, с его саркастической ухмылкой и сумасшедшим взглядом. У парня явно не все в голове на месте. Таких людей Гледерик уважал, благо что сам относился к их числу. Досадно вышло, что Айтверн на стороне врага, и еще досадней - что умер его отец, вот уж кто действительно заслуживал уважения. Ну да ладно, чего теперь сокрушаться...
А еще - еще Гледерик поймал себя на мысли, что хочет его. Хочет Артура Айтверна. Хочет этого наглеца. Волосы цвета рассветного пламени, летящие на ветру. Глаза, прозрачные, как морская вода. Ярость и гордость. Обуздать эту ярость и гордость - вот что было бы лучше всего. Подчинить и овладеть. Гледерик представил, как берет в руки и ломает меч Айтверна, а потом отбрасывает обломки прочь. Опрокидывает юнца на землю. Срывает с него одежду. Под пальцами бьется, фонтанируя искрами, злое молодое тело. Ярость и гордость. Да, эти ярость и гордость будут принадлежать ему, Гледерику Брейсверу.
Гледерик понял, что улыбается - а потом неожиданно зевнул. Приличные люди, зевая, непременно прикрывают рот ладошкой, даже если на них никто не смотрит, и Брейсвер мог лишь порадоваться, что сам к приличным людям никак не относится. Избавлен от сей сомнительной чести поколениями предков, занимавшихся всякой полагающейся простолюдинам всячиной. Дед даже селедкой торговал одно время - ну и внука никаким манерам обучать не стал. Помнится, когда на пиршестве по случаю коронации Гледерик отложил в сторону приборы и принялся есть баранину руками, придворные едва не подавились салфетками. Один только Дериварн не оплошал - подошел и от души хлопнул новоиспеченного монарха по плечу, проревев, что так мол и держать. Славный он парень, Дериварн, жаль лишь, простой как пять пенсов. Ему не сравниться с Александром... да и кому сравниться? Проклятье, граф Гальс, я хотел спасти вас от позора и смерти, а оказалось - не спас, а убил. Нехорошо получилось.