Чем дальше шло время, тем тяжелее становился для нас плен. Одно утешение было, что нам позволяли оставаться вместе. По вечерам, окончив работу, я с удовольствием занимался с Гарри. К счастью, я помнил кое-что из Библии и много отрывков прозы и стихов. Я повторял ему, пока он не выучил все наизусть. Я рассказывал об Англии, о различных производствах; учил истории, географии и даже арифметике, употребляя для этого камешки. Эти занятия приносили пользу и мне, так как заставляли припоминать многое.

Однако эта сравнительно приятная жизнь пришла к концу. Неизвестно, заподозрили ли нас дикари в желании бежать или почему-нибудь еще, только нас разлучили, заставив спать в разных хижинах и работать отдельно. Гарри однажды вечером пробрался ко мне. Я умолял его бежать, если представится случай, одному и не подвергаться опасности, заходя ко мне. Я говорил, что последую его примеру. Может быть, Меджу удастся освободить меня, если он не покинул острова. Мы согласились, что последнее очень вероятно, и Гарри сказал, что он согласен лучше вернуться ко мне, чем жить одному в «земле Табу», как мы прозвали эту местность.

Прошло еще несколько дней. Я не видал Гарри и начал надеяться, что ему удалось бежать. Иногда мне приходила на ум ужасная мысль, что дикари убили его. В этой мысли поддерживало меня и обращение дикарей, более жестокое, чем прежде. Меня заставляли работать гораздо больше; женщины, до сих пор ласково смотревшие на меня, теперь отворачивались; я часто голодал и радовался объедкам, которые давали мне женщины после того, что оставляли на их долю их господа и властелины. Но по живости характера я не поддавался отчаянию и надеялся, что мне удастся бежать. Я составлял различные планы. Если бы мне удалось добраться до берега, то днем я мог бы скрываться среди скал, а ночью идти по воде у самого берега так, чтобы не оставалось следов.

Так как я возвращался в мою хижину по вечерам очень аккуратно, то дикари ослабили надзор за мной. Плен стал так тягостен, что я решил во что бы то ни стало привести мой план в исполнение. Вечером я, как всегда, вернулся в свою хижину, съел мой скудный ужин и, притворясь, что ушиб ногу, лег спать. Тревожно ожидал я, пока все замолкло в селении; тогда я тихонько прокрался из хижины. Когда я отошел настолько, что шагов моих нельзя было слышать, я побежал как можно быстрее к ближайшему западному берегу. Приблизительно через час я добежал до воды и пошел, как предполагал, вдоль берега. Во всяком случае Оама не мог узнать, направился ли я к северу или к югу. К счастью, вода была высока, так что песок был мягкий. Я быстро шел вперед. По временам мне приходилось влезать на утесы, которые в этой части острова не подымались прямо из воды, что помешало бы мне идти.

Я шел в продолжение целой ночи. Взошедшая луна облегчала мне путь. На рассвете, несмотря на искушение, я спрятался между скалами.

Я не мог рассчитать, как много я прошел, но полагал, что во всяком случае мне еще далеко до гавани, где я надеялся найти Меджа. Так как прилив не мог застигнуть меня, я улегся на жестком ложе и уснул. Я проснулся от сознания, что надо мной веют два больших крыла, и, подняв глаза, увидел большую морскую птицу величиной с альбатроса, которая собиралась броситься на голову мне. Я вскочил и, заслонив лицо рукой, принялся громко кричать, чтобы испугать ее. Мои крики подействовали; следя за полетом птицы, я заметил на море маленькую точку. Я тревожно вглядывался в нее; то была лодка, а не местный челнок. Лодка приближалась, очевидно, идя к берегу. Я боялся, что меня не увидят в утесах, среди которых я прятался, — и не надеялся, чтобы меня могли услышать на таком расстоянии. Мне оставался единственный шанс: бежать по мягкому песку и размахивать руками, чтобы привлечь внимание друзей в лодке, — что это мои друзья, я был вполне уверен.

Не раздумывая больше, я выбежал из моего убежища и начал отчаянно махать руками и кричать что было сил. На одно мгновение я замолчал и вдруг услыхал эхо, повторявшее мои крики. Я оглянулся через плечо и увидел кучу темнокожих дикарей, спускавшихся с горы к берегу. Я мельком увидел, что они отличались от тех, у которых я был в плену; увидел, что у них не было ни луков, ни копий. Со свирепыми криками они бежали с горы в мою сторону. Я кричал все громче и громче и все сильнее размахивал руками. Дикари с заостренными кинжалами в руках были уже у подножия горы; я уже впадал в отчаяние, как вдруг увидел, что лодка повернула к берегу; на носу стоял человек, махавший мне, а до слуха моего долетали приветственные крики.

Через несколько минут дикари были на берегу. Я не раздумывал больше; хотя я знал, что у берега много акул, но все же нырнул, проплыл под водой, сколько мог, и поплыл к лодке. Мне некогда было снять куртку, и я бросился в воду совсем одетый. Бросив взгляд назад, я увидел дикарей не более как в двенадцати ярдах от меня. Если они поплывут за мной, у меня нет надежды на спасение. Но эта мысль не остановила меня. Я смело продолжал плыть, а мои друзья в лодке гребли изо всех сил.

Я лег на спину, чтобы отдохнуть, но продолжал плыть и увидел, что дикари, добежав до края воды, бешено грозили мне кинжалами, не решаясь плыть в погоню. Я почувствовал сильное облегчение, но все же у меня могли сделаться судороги, я мог ослабеть от утомления. Существовала еще большая опасность быть схваченным громадной акулой. Мои друзья знали все это так же хорошо, как я, и продолжали грести изо всех сил. Но время казалось очень, очень долгим, и я почти лишился чувств от усталости, когда почувствовал, что чья-то сильная рука схватила меня за ворот куртки и Медж — это был он — втащил меня в лодку и положил на корму.

Я скоро пришел в себя, и мой первый взгляд упал на лицо Гарри. Радость при виде его быстро возвратила мне силы. Он рассказал мне, что бежал так же, как я, но ему пришлось несколько дней скрываться между утесами. Как только он добрался до гавани, он рассказал Меджу, который уже не надеялся увидеть меня в живых, о моем плене и сговорился с ним о том, как спасти меня. Гарри намеревался пристать к берегу с наступлением темноты и смело отправиться в селение; он знал, где находилась моя хижина, и рассчитывал найти меня и отвести к лодке до рассвета. Но сначала лодку надо было перевезти на восточную сторону. Медж, Гарри и Том прошли островом и привели ее.

На следующий день они уже укладывали в лодку провизию, когда Попо, отправившийся на охоту с луком и стрелами, вдруг прибежал назад, говоря, что он видел отряд туземных дикарей, очевидно, направлявшихся к гавани. Мои друзья только что успели вскочить в лодку, бросив много провизии, и отъехать от берега, когда дикари бросились к берегу с угрожающими жестами и криками. Из рассказа Гарри видно было, что они походили на дикарей, от которых я убежал, и мы решили, что, вероятно, это та часть племени, которая уходила и вернулась теперь в «землю Табу».

Медж повернул лодку и мы поплыли от берега. Друзья сказали, что они думали было починить четверку, так как наша маленькая лодка была плохо приспособлена к дальнему плаванию. Но они опасались, что, если мы долго останемся на берегу, новоприбывшие дикари могут погнаться за нами в челноках, и потому решили отплыть подальше, в надежде встретить какое-нибудь китобойное судно или добраться до острова с более гостеприимным народонаселением.

К несчастью, у нас не было паруса, а только два весла грубой работы.

Было у нас несколько соленых рыб и дичи, корзинка с яйцами и кокосовые орехи. В небольшом количестве запас воды хранился в двадцати скорлупках кокосовых орехов, из которых бедный Тамаку сделал бутылки. Провизии не могло хватить на много дней; если бы запас ее истощился до тех пор, пока нам удалось доплыть до какого-нибудь острова или встретить судно, мы были бы обречены на голодную смерть.

Вот каково было наше положение, когда мы отплыли от берега без карты и компаса, без чего-либо, что могло указывать нам путь, за исключением звезд ночью и солнца днем.

ГЛАВА VI

Мы идем к юго-западу. — Недостаток воды и пищи. — Ловим летучую рыбу. — Мучения от жажды. — Ветерок. — Парус. — Взяты на «Вайолет». — Посещение Новой Каледонии. — Прочь от австралийского берега. — Ураган. — Крушение брига. — Надежды на спасение. — Подходим к берегу на лодках. — Мой отец остается на бриге.