— Это чувство связи с окружающим миром, — сказал он, — или ощущение себя частью общества, способность человека находить контакт с окружением, находить друзей, быть другом, любить и быть любимым, иметь нормальные социальные отношения, жить в нормальном обществе, в согласии с его нормами и привилегиями. — Он закурил очередную сигарету. Курил он очень много, кончики его пальцев были желтыми. — Первый человек, с которым ребенок устанавливает контакт, — его мать. Мать первая встречает его любовью, добром, она его кормит, согревает, ласкает и бережет, и ребенок реагирует на такое отношение, развивая в себе те же качества. — Он выдохнул облако табачного дыма и вдруг повторил тихо, немного потерянно, и сразу постарев: — Любовь, добро, терпение, юмор и нежность, справедливость и спокойствие — то прекрасное, что дает человеку ощущение мира…

В комнате было тепло, под окнами мурлыкали батареи, я откинулся на спинку стула. Атмосфера этого дома действовала приятно.

— Мы, — продолжал доктор Фройнд, — исследовали реакции большого числа детей на определенные события. Детей поделили на три группы: те, чье детство прошло в непосредственной близости матери, те, кто провел свое детство без матери, и, наконец, те, кто до определенного момента рос с матерью, затем на какое-то время жил в разлуке с ней и после долгого времени снова к ней возвращался. — Доктор Фройнд нагнулся вперед, и убедительно произнес: — При этом мы пришли к выводу, что даже разлука на шесть месяцев — всего лишь на шесть месяцев! — в раннем детстве достаточна, чтобы способность ребенка строить отношения с окружающим миром надолго и значительно снизилась!

— Что значит — надолго? На всю жизнь?

— На всю жизнь, господин Франк.

— И эту способность невозможно вернуть? — спросил я.

— Возможно, но это чрезвычайно тяжелый, долгий и сложный процесс.

— Это означает, что дети — продукт преступного поведения их родителей?

— Преступного поведения и предательства, господин Франк.

— Но боже мой… — я вдруг пришел в волнение, мне казалось, что все это ужасно глупо. — А если мать внезапно умирает, например! Это же не преступление! С этим она ничего не может поделать!

— Если в тот же момент, господин Франк, другой человек займет ее место, — несчастья не случится. Тогда ребенок найдет близость с другим человеком. Но в случаях, которые я лечу, близости с другим человеком, который заменил бы небрежную, забывшую свой долг мать, нет. — Он посмотрел на меня, я молчал. И вдруг под его ясным острым взглядом, как Мартин до этого, я опустил глаза в пол.

— Да, я понимаю, — сказал я. (Боже, что со мной творится? Куда я попал? Я должен расплачиваться за преступления других людей? Может быть, и так, кто-то всегда должен платить. Ни один счет не оставался открытым. Жизнь вела верную бухгалтерию.) — И как, как же вы хотите вернуть Мартину эту утраченную способность?

— Я предложу ему новую близкую личность, которая заменит ему мать.

— Кого?! — в панике спросил я.

Он спокойно улыбнулся:

— Себя, — ответил он.

Я откинулся назад.

— Да, — сказал я. — Вы можете. Вы в состоянии сделать это.

Он все еще не отрываясь смотрел на меня.

— Господин Франк, — спросил он тихо. — Вы сами росли с обоими родителями?

Я не понимал, что говорил, это вырвалось само собой:

— Нет, только с отцом. Брак моих родителей распался по вине матери.

Он кивнул и прикурил от окурка новую сигарету. Я с внезапным страхом посмотрел на него:

— Что это значит? Почему вы спрашиваете? — У меня возникло чувство, будто я своим ответом выдал себя, свое воровство, убийство, все. «Теперь он видит меня насквозь, — подумал я. — Боже, какой же я дурак!»

— Это не имеет значения, господин Франк. Просто мне было интересно. Продолжим разговор о Мартине?

— Да, — ответил я. — Поговорим о Мартине. (Все время, что мы говорили о Мартине, мы говорили обо мне, это было предельно ясно.)

— Вероятно, это будет очень сложно — вернуть Мартину способность общаться с окружающим миром. Прошло очень много времени между отказом матери и появлением меня, пытающегося заменить близкого человека. Я не могу сотворить чуда. Я не доктор Месмер, у меня нет волшебной палочки, которая возвращает здоровье за одну ночь. На выздоровление Мартина, если оно вообще возможно, потребуются месяцы, годы. Но я с уверенностью могу сказать: то, что мы пытаемся здесь сделать, — единственно возможное. И далее: если мы не сможем его вылечить, то улучшить его состояние нам удастся в любом случае.

— В этом я уверен, — сказал я. — Но меня беспокоит только одно: если вы собираетесь стать для него близким человеком, значит, я, собственно, только мешаю. Не лучше ли было бы, если бы он оставался постоянно с вами и жил здесь, в школе?

Он покачал головой:

— Нет, господин Франк.

— Нет?

— Нет. Напротив, вы — очень важная фигура в нашей игре. Вы его отец. Но он не связан с вами. Вы для него чужой. Меня он уже знает. Мне он доверяет.

— Ну хорошо, — сказал я. — Но если он не доверяет мне, значит, я ему не нравлюсь, значит, он сопротивляется и боится меня.

Доктор Фройнд кивнул:

— Правильно! Он и должен бояться!

— Должен?

— Да, господин Франк. Знаете, еще пятнадцать лет назад идеальным воспитанием считали жизнь без страха, — доктор Фройнд засмеялся и посмотрел на газету, которая лежала перед ним. Я заметил заголовок «Новые выступления в Корее». Доктор Фройнд поднял руку: — Жизнь без страха! Сегодня такого больше нет! Если мы, воспитывая ребенка, не готовим его к суровой жизни, он будет беспомощен, если однажды в жизни ему придется испытать страх. — Он покачал головой. — Нет, господин Франк, в наше время, с его нуждой, угрозой войны и возрастанием влияния политической сферы на жизнь каждого человека, было бы преступлением воспитывать детей, не готовя их к реальной жизни и страху. Мы должны готовить их к жизни, целиком состоящей из страха, но…

— Но? — спросил я.

— …но тут же научить их преодолевать этот страх! — сказал маленький доктор Фройнд и королевским жестом выбросил газету в урну.

7

— И как же вы собираетесь сделать это с Мартином? — спросил я после долгой паузы.

Он вскочил и начал бегать из стороны в сторону:

— В таком тяжелом случае, как этот, мы должны использовать насилие, — сказал он. — Прибегнуть к небольшой шоковой терапии.

— Упаси бог! — воскликнул я. — Вы ведь знаете, как он агрессивен!

— Я не имею в виду побои, — дружелюбно ответил доктор Фройнд и подошел ко мне. — Плохие качества Мартина проявятся по нашему желанию.

— Это всего лишь теория, — сказал я.

— Да? — спросил он и засмеялся. — Тогда пойдемте-ка со мной!

— Куда?

— Мы должны подготовить небольшое театральное представление, прежде чем Мартин вернется.

По школе, в которой сейчас было абсолютно тихо, я проследовал за ним на первый этаж.

— Будьте внимательны, — сказал он и остановился около двери. — Здесь его класс. Рядом находится кинозал. В стене есть несколько маленьких окон для аппаратуры. Через них вы можете наблюдать за классом и слышать, о чем они говорят, оставаясь незамеченным.

Он открыл вторую дверь и впустил меня в маленькую кабинку. В стене я действительно увидел два маленьких окошка для проекторов. Я подошел к одному из них. Доктор Фройнд закрыл за мной дверь. Я стоял в темноте и через окошко смотрел в большой светлый класс, где сидели около тридцати мальчиков и девочек. У доски стояла молодая учительница и рассказывала. Это был урок математики. Я видел, как вошел доктор Фройнд. Дети встали. Молодая учительница подошла к нему и протянула руку.

— Садитесь, — сказал доктор Фройнд. — Я пришел только для того, чтобы сообщить, что сегодня в ваш класс придет новый товарищ. Его зовут Мартин Франк, и он мой друг, с которым мы уже давно знакомы.

— О! — воскликнула молодая учительница, внезапно просияв. — Это просто замечательно! — Казалось, она действительно очень обрадована.