518518
ЖОРА, ПОДЕРЖИ МОЙ МАКИНТОШ
Одесса–мама урку провожала,
Уходит урка в море навсегда.
На девичьей щеке слеза дрожала,
К била в берег синяя волна.
Мне здесь знакомо каждое окно,
Здесь девушки фартовые такие,
Но больше мне с тобой не пить вино,
Не подметать мне клешем мостовые.
На юге уркаган отвагой дышит,
Когда по Дерибасовской идет.
Снимают урки шляпы, как заслышат:
«Жора, подержи мой макинтош!»
Я с детства был испорченный ребенок,
На маму и на папу не похож;
А женщин обожал еще с пеленок,
Жора, подержи мой макинтош.
А после и домой не доберешься,
На улице с бутылкою заснешь.
И скажешь другу ты, когда проснешься:
Жора, подержи мой макинтош.
Идет девчонка в туфельках под лаком,
Дорогу к ее сердцу вдруг найдешь.
И скажешь ты, когда поставишь раком:
Жора, подержи мой макинтош.
С милицией живем мы очень дружно,
И если четвертину поднесешь,
Воруй хоть год иль сколько тебе нужно,–
Жора, подержи мой макинтош.
А если за мокруху попадешься,
На кичу за решетку попадешь,
И скажешь ты, на нары завалившись:
Жора, подержи мой макинтош!
Толпа народа плачет на причале,
Рыдает за решеткою душа.
На девичьей щеке слеза дрожала,
И била в берег синяя волна.
519519
Ночь, кругом все потемнело,
Спит Баку во тьме ночной.
Иду с отвагою на дело,
Беру наган и семь патрон.
Иду по улице я смело,
Ищу добычи роковой.
Мое сердце зло кипело,
Что пропадает заряд мой.
Вдруг я фраера встречаю,
В момент его я сгрунтовал –
И руку в ширму опускаю,
И там огромный шмель достал.
Я шмель торжественно вскрываю
И сары с жаром достаю,
И с наслажденьем я считаю
Добычу чудную мою.
Тут возца я нанимаю,
Еду к Любке я своей,
Тихо двери отворяю,
Бросаюсь я в объятья к ней.
Пил–гулял я там на славу,
Хлюстов своих я не жалел.
Девчонки пели мне «отраду»,
Я с ними делал, что хотел.
Не подозрел я близко стражи
И шибче–громче песни пел.
Но не думал, что случилось–
Арестовали стражники меня,
И наручники надели–
Вот и каменна тюрьма.
520520
Ах, Москва, Москва,
Сколько ты нам горя принесла!
Все мы пели, веселились–
На канале очутились:
СтанцияМедвежия Гора.
Колем, пилим и строгаем,
Всех легавых проклинаем.
Недалеко видно Соловки...
На пенек нас становили,
Раздевали и лупили –
Это называлось лагеря!
Ветер по морю гуляет,
Мама родная не знает,
Где сынок зарыт на Соловках...
Ах, Москва, Москва!
Сколько ты нам горя принесла!
Все мы пели, веселились–
На канале очутились:
Станция Медвежия Гора.
521521
Дни за днями шли, и навар гудел,
Сенька правил наваром: пей, жарь!
Пил шампанское и омары ел,
Не смущал его пьяный угар.
В центре города по балам ходил,
Слушал музыку, песни любил
И по винтику, по кирпичику
Понемногу с завода тащил.
Тут познал Семен счастье важное–
Полюбил всей душою цыган
И по рублику, по червончику
Разрушал он советский карман.
Кажду ноченьку проводил Семен
Средь знакомых цыган и певиц,
Шансонетками увлекался он,
Обожал и изящных девиц.
Но нарушилась жизнь семейная
Ненавидит уж Сеньку жена:
«Быть директоршей не желаю я!»
В исступленьи кричала она.
«Заседания, совещания
Каждый день посещать я должон –
То заводские, то партийные»,–
Отвечал раздраженный Семен.
И дружили все с дельцом Сенькою,
Без ревизии шел седьмой год.
Но, ох, как–то вдруг в ночь осеннюю
Ревизоры пришли на завод.
И пошли писать, как по азбуке,
Забралися до самых печей;
Обнаружили недостаточки:
Пятьсот тысяч одних кирпичей!
Ну а в кассе как покопалися –
Там растрата! О ужас! Кошмар!
В складах тоже там обнаружено:
Был расхищен различный товар.
Через полгода, весною раннею,
Сенька сел на высокой скамье,
Но не в садике под сирению,
А в Московском губернском суде.
Не шумит завод, не гудит гудок,
И не видно Семена нигде–
Наш Семен присел на годов пяток
В душной, мрачной Годжирской тюрьме.
522522
На Молдаванке музыка играет,
В пивной веселье, пьяный шум стоит.
Ворье свои доходы пропивает –
Пахан Третьяк и Костька Инвалид.
Сидят они в отдельном кабинете,
Марусю поят слабеньким вином.
«Поторопись, кудрявая паскуда,–
Без Ширмача, без Кольки пропадем!»
Живет Ширмач на Беломорканале,
Катает тачку, стукает кайлой,
А фраера вдвойне наглее стали –
Держать их некому уж опытной рукой.
И вот Маруся в поезде почтовом
Она уже у лагерных ворот.
А ей навстречу с песней удалою
Спешит веселый лагерный народ.
Выходит Колька в кожаном реглане,
В расшитом, в добрых кохарях,
Несет под мышкой какие–то бумаги,
За ним шагает дружинников наряд.
«Здорово, Манька, Манька дорогая,
Привет Одессе, розовым садам,
Скажи ворам, что Колька не ворует,
Что жизнь блатную навсегда он завязал».
И вот Маруся снова на вокзале,
Ей до Одессы долгий путь лежит.
Ее шпана встречает на вокзале,
И тут Маруся пахану говорит:
«Из вас никто его не тронет, я ручаюсь,
Он завязал, и вот что я скажу:
Я поняла значение канала –
Узнала цену блату и ножу».
Вот ночью поздней, ночкою бубновой
Шпана решила сделать хохмача:
И через день на Беломорканале
Не стало больше Кольки–Ширмача.
На Молдаванке музыка играет,
В пивной веселье, пьяный шум стоит,
А за столом Марусенька рыдает,
Над ней смеется Костька Инвалид.