Злость — это малодушие своего рода.

Знайте: «если влюбитесь, будете страдать, ошибаться, раскаиваться, если разлюбите, то знайте, что всему этому будет конец».

Знаки препинания, служащие нотами при чтении, расставлены… как пуговицы на мундире гоголевского городничего.

Знания всегда пребывали в мире. И анатомия и изящная словесность имеют одинаково знатное происхождение, одни и те же цели, одного и того же врага — черта… Гении никогда не воевали, и в Гете рядом с поэтом прекрасно уживался естественник.

И почему это именно в старости человек следит за своими ощущениями и критикует свои поступки? Отчего бы в молодости ему не заниматься этим? Старость и без того невыносима.

Издевательство над чужими страданиями не должно быть прощаемо.

Искусство дает крылья и уносит далеко-далеко! Кому надоела грязь, мелкие грошовые интересы, кто возмущен, оскорблен и негодует, тот может найти покой и удовлетворение только в прекрасном.

Искусство писать — искусство сокращать.

К явлениям, которых я не понимаю, я подхожу бодро и не подчиняюсь им. Я выше их. Человек должен сознавать себя выше львов, тигров, звезд, выше всего в природе, даже выше того, что непонятно и кажется чудесным, иначе он не человек, а мышь, которая всего боится.

Каждая рожа должна быть характером и говорить своим языком.

Каждый пишет, как хочет и может.

Как порой невыносимы люди, которые счастливы, которым все удается.

Какая гадость чиновничий язык\ Исходя из того положения… с одной стороны… с другой же стороны — и все это без всякой надобности. «Тем не менее» и «по мере того» чиновники сочинили. Я читаю и отплевываюсь. Особенно паршиво пишет молодежь. Неясно, холодно и неизящно: пишет, сукин сын, точно холодный в гробу лежит.

Какое это огромное счастье любить и быть любимым.

Когда богатые отдадут лишнее бедным, тогда воров не будет.

Когда женщина любит, то ей кажется, что предмет ее любви устал, избалован женщинами — и это ей нравится.

Когда женщина разрушает, как мужчина, то это находят естественным, это все понимают, когда же она хочет или пытается создавать, как мужчина, то это находят неестественным и с этим не мирятся.

Когда критикуешь чужое, то чувствуешь себя генералом.

Когда любишь, то такое богатство открываешь в себе, сколько нежности, ласковости, даже не верится, что так умеешь любить.

Когда одни сыты, умны и добры, а другие голодны, глупы и злы, то всякое благо ведет только к раздору, увеличивая неравенство людей.

Когда хочется пить, то кажется, что выпьешь целое море — это вера; а когда станешь пить, то выпьешь всего стакана два — это наука.

Количество слов и их сочетаний находится в прямой зависимости от суммы впечатлений и представлений: без последних не может быть ни понятий, ни определений, а стало быть и поводов к обогащению языка.

Корректуру я читаю не для того, чтобы исправлять внешность рассказа, обыкновенно в ней я заканчиваю рассказ и исправляю его, так сказать, с музыкальной стороны.

Красочность и выразительность в описаниях природы достигаются только простотой, такими простыми фразами, как «зашло солнце», «стало темно», «пошел дождь» и т. д.

Краткость — сестра таланта.

Крестьяне, которые больше всего трудятся, не употребляют слова «труд».

Критиканы — это обычно те люди, которые были бы поэтами, историками, биографами, если бы могли, но, испробовав свои таланты в этих или иных областях и потерпев неудачу, решили заняться критикой.

Кто испытал наслаждение творчества, для того все другие наслаждения уже не существуют.

Кто лжет, тот грязен.

Кто не может взять лаской, тот не возьмет и строгостью.

Лермонтовская «Тамань» и пушкинская «Капитанская дочка», не говоря уже о прозе других поэтов, прямо доказывают тесное родство сочного русского стиха с изящной прозой.

Ложь — тот же алкоголизм. Лгуны лгут и умирая.

Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего.

Лучше от дураков погибнуть, чем принять от них похвалу.

Льстят тем, кого боятся.

Любить непременно чистых — это эгоизм; искать в женщине того, чего во мне нет, — это не любовь, а обожание, потому что любить надо равных себе.

Любовь есть благо. Недаром в самом деле во все времена почти у всех культурных народов любовь в широком смысле и любовь мужа к жене называются одинаково любовью. Если любовь часто бывает жестокой и разрушительной, то причина не в ней самой, а в неравенстве людей.

Любовь юная, прелестная, поэтическая, уносящая в мир грез, — на земле только она одна может дать счастье!

Медленно запрягать, но быстро ездить — в характере этого <русского> народа…

Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец.

Мещанство большое зло, оно как плотина в реке, всегда служило только для застоя.

Можно лгать в любви, в политике, в медицине, можно обмануть людей… но в искусстве обмануть нельзя.

Мою рукопись благоволите возвратить мне. Придется исправлять во многом, ибо это еще не повесть, а лишь грубо сколоченный сруб, который я буду штукатурить и красить, когда окончу здание.

Моя святая святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, — свобода от силы и лжи, в чем бы последние ни выражались.

Мы все только говорим и читаем о любви, но сами мы мало любим.

Мы переутомились от раболепства к лицемерия.

Мы хлопочем, чтобы изменить жизнь, чтобы потомки были счастливы, а потомки скажут по обыкновению: прежде лучше было, теперешняя жизнь хуже прежней.

Мы, когда любим, то не перестаем задавать себе вопросы: честно это или нечестно, умно или глупо, к чему поведет эта любовь и так далее. Хорошо это или нет, я не знаю, но что это мешает, не удовлетворяет, раздражает — это я знаю.