Но иногда в такие минуты их охватывал необычайный подъем, и, тесно прижавшись друг к другу, они вели между собой нескончаемые беседы. Время от времени Дао-цзин пыталась перейти к темам революции, классовой борьбы, но Сяо-янь сразу же прерывала ее, не давая возможности продолжать.

— Какая ты отсталая — совсем твердолобая! — сердилась Дао-цзин, чувствуя, что ей не удается добиться взаимопонимания.

Но Сяо-янь, хотя и любила Дао-цзин, уважала их дружбу и даже простила подруге ее вину перед теткой, однако в своих убеждениях и взглядах ни в чем ей не уступала. Она надеялась, что Дао-цзин будет уважать ее убеждения и взгляды так же, как это делала она сама по отношению к Дао-цзин. Поэтому она упорно не желала слушать идейных рассуждений подруги. Высокие истины Дао-цзин стали для нее беспокойной, надоевшей темой.

Однажды, когда они, как обычно, беседовали, гуляя по аллее, Дао-цзин неожиданно упомянула о Цзян Хуа.

— Сяо-янь, вот Цзян Хуа, с которым я познакомилась в Динсяне, — настоящий революционер. Он рассказывал мне об Октябрьской революции в России, о движении за Советы в Китае, о том, что Коминтерн поставил перед Китаем три задачи: создать советскую власть, укрепить Красную Армию и возглавить народное движение в белых гоминдановских районах. Он говорил, что земельный вопрос — это главный вопрос китайской революции. Не смотри, пожалуйста, на небо, ты слышишь, что я говорю?

— Я ничего не понимаю из того, что ты говоришь. Россия, Советы — все это так далеко от нас! — Сяо-янь тепло улыбнулась и пригладила волосы подруги, спутавшиеся от ветра. — Поговорим лучше о реальных вещах. Ты виделась с тех пор с Юй Юн-цзэ?

— Опять о нем! — Дао-цзин нахмурилась и бросила в канал камешек. — Ведь я же говорила тебе, что вчера вечером ходила к Юй Юн-цзэ. Когда я уезжала, я забыла у него свою записную книжку и вчера… Сама даже не знаю… под влиянием какого-то порыва пошла к нему. Несколько дней тому назад я встретила на улице его приятеля Гу, и тот дал мне адрес Юн-цзэ. Он работает в Пекинской библиотеке, снимает маленький домик. Как только я вошла… — Дао-цзин взглянула на внимательно слушавшую ее Сяо-янь, вздохнула и продолжала: — Угадай, как встретил меня Юн-цзэ? Он вышел во двор и долгое время рассматривал меня, словно не узнавал, затем холодно рассмеялся — это был страшный смех. «Ну как, вернулись с победой, великая революционерка?» В это время из комнаты вышла молодая женщина. Он схватил ее за руку и со злобой проговорил: «Это моя новая жена, госпожа Ли Мэн-лань, а это революционерка Линь…» Не дослушав его, забыв о своей записной книжке, я выбежала вон. Я, дура, думала, что он горевал обо мне, а он оказался вон какой! — сердито проговорила Дао-цзин, но тут же рассмеялась.

Сяо-янь укоризненно покачала головой:

— Ну что ты за безобразница, везде суешься! Зачем тебе понадобилось идти к нему домой? Я этого самодовольного типа часто встречаю, но даже внимания на него не обращаю. Очень уж он себя любит.

— Он карьерист и лижет сейчас пятки Ху Ши, зато получил солидное место. В свое время Ху Ши после встречи с Сюань-туном[106] хвастался, что тот называл его «господином», а он его — «величеством». Если бы Юй Юн-цзэ побывал у императора, то уж наверняка бы кричал: «Да здравствует его величество! Да здравствует император! Тысячи лет жизни императору!..» Рабская душонка! — поддержала Дао-цзин подругу и весело рассмеялась.

Ветер растрепал ее мягкие темные волосы, и она была похожа сейчас на озорного мальчишку.

— Ну хватит, а то ты опять заговоришь о классовой борьбе, — заявила Сяо-янь. — Лучше расскажи мне что-нибудь интересное, ты ведь столько ездила!

— Что интересного я могу рассказать? Да я и не умею.

Но через некоторое время Дао-цзин начала рассказывать о своем детстве. Тогда ей часто приходилось бывать в Губэйкоу, куда ее мачеха ездила собирать арендную плату. Прошло уже немало лет, но события тех времен навсегда сохранились в ее памяти. Сюй Фэн-ин и Линь Бо-тан наказывали своих неплательщиков-арендаторов плетьми, они довели до самоубийства вдову Сунь, бросившуюся в реку; в водах Байхэчуани нашел свою смерть и ее дедушка…

— Оставим это! — Дао-цзин задумалась, голос ее вдруг упал до шепота. — Я расскажу тебе лучше историю своей маленькой подруги Хэй Ни. Всю свою жизнь я буду помнить эту бедную девочку!..

Зимой крестьяне-арендаторы жили впроголодь. А Дао-цзин, ее мачеха, отец и младший брат, останавливавшиеся в доме арендатора Чжэн Дэ-фу, не знали никаких забот. У Чжэн Дэ-фу была дочь Хэй Ни — умная, живая девочка. Дао-цзин подружилась с ней и часто потихоньку от старших играла с девочкой. Однажды, когда Дао-цзин пришла к Хэй Ни, она застала подружку в слезах. Мать ее сидела на кане и тоже горько плакала. Отец стоял рядом с дочерью и тянул ее куда-то за руку.

Остановившись в дверях, Дао-цзин с изумлением смотрела на эту сцену.

Хэй Ни с плачем умоляла:

— Папа, мама, сжальтесь! Я не хочу в дом мужа… Если вы не умрете с голоду, и я не умру!

Мать Хэй Ни утирала слезы. Она тоже была не в силах расстаться со своей единственной дочкой. Помолчав, она тихо проговорила:

— Детка, если ты останешься у нас — мы все трое умрем с голоду. Ты умная девочка, ты все знаешь. Весь урожай мы отдали в уплату за землю и у нас давно уже нечего есть. Мы съели даже все листья и кору с деревьев. Если ты останешься с нами, ты… ты не выживешь…

Женщина горько разрыдалась; время от времени она украдкой поглядывала на дочку и тут же с болью отворачивалась.

— Ну, доченька, иди! Вот придет весна, зазеленеют деревья, распустятся листья, в полях появятся всходы, — у нас будет еда. Тогда мама возьмет тебя домой, а сейчас… иди с отцом!

Дома было нечего есть, и Хэй Ни еще с девятилетнего возраста каждый год отдавали в дом будущего мужа — сына мелкого торговца. Каждый раз, когда девочка приходила к родителям погостить, она ни за что не хотела возвращаться в дом мужа. Но отец с матерью жили впроголодь и каждый раз вынуждены были отсылать ее туда.

Хэй Ни горько рыдала, ее худенькие плечи, прикрытые ветхой одежонкой, судорожно вздрагивали. Нельзя было удержаться от слез при виде ее огромных глаз, полных смертельной тоски. Двенадцатилетняя девочка, рыдая, как взрослая, умоляла родителей:

— Папа, мама! Хорошие мои! Не посылайте свою дочь в этот ад! Там, если не с голоду, так от побоев пропадешь…

Чжэн Дэ-фу, сорокалетний мужчина, и тот расплакался. Женщины зарыдали еще громче. Но боязнь голода, страх за дочь, которая могла погибнуть вместе с ними, ожесточили сердце отца. Он стиснул зубы, решительно схватил Хэй Ни и, взвалив ее на плечи, как мешок, не повернув головы, не отерев слез с лица, вышел за дверь. Девочка отчаянно билась в руках отца, плакала. Дао-цзин взбежала на пригорок и долго смотрела вслед удаляющемуся Чжэн Дэ-фу, уносившему ее подругу, пока они не скрылись среди пустынных холмов. Дао-цзин не могла даже плакать.

Вскоре, не выдержав тиранства свекрови, Хэй Ни умерла. Ей было всего тринадцать лет. Мать, страшно тосковавшая по дочери, ненадолго пережила ее. Оставшись один, Чжэн Дэ-фу решил пойти в солдаты. Так распалась эта семья…

Начав рассказ, Дао-цзин говорила тихо, всматриваясь в серебристую гладь реки, но постепенно волнение все сильнее и сильнее охватывало ее, голос становился громче, глаза пристально смотрели на Сяо-янь. Сяо-янь сначала слушала спокойно; непринужденно опершись на невысокий кирпичный парапет, она стояла со своим обычным строгим видом. Однако в конце рассказа неожиданно отвернулась и стала вытирать глаза платком.

— Я впервые слышу такую трагическую историю.

Сяо-янь подняла голову, глаза ее были красными от слез.

Острая боль пронзила сердце Дао-цзин; она вспомнила о своей матери, чья судьба была еще более трагична.

— Еще страшнее история моей настоящей матери, но я никому не рассказывала ее…

И Дао-цзин рассказала историю жизни своей матери.