Северсон долго смотрел на то место, где в последний раз блеснула вспышка.

— Мне все это кажется сном… — сказал он задумчиво.

— Я вас понимаю… — прошептала Алена.

Было в ее голосе что-то такое, что Северсон невольно обернулся и впервые посмотрел в большие черные глаза девушки. Они были теплые и искренние.

Глава XI

«Домой, домой!»

С прогулки домой Северсон вернулся тоже вертолетом, его провожала «девушка с Луны», Алена Свозилова.

— Спокойной ночи!… До встречи в Праге!… — крикнула она из окна вертолета, когда тот, высадив Северсона на крыше института Тарабкина, поднялся в воздух. Машина начала удаляться, превратилась в одну из летающих звезд над большим освещенным городом. Потом исчезла и звездочка. И только тогда Северсон оторвал взгляд от неба.

«До встречи в Праге!» — звучало в его ушах, когда он спускался на лифте.

«До встречи в Праге!» — еще слышалось ему, когда он вошел в свою комнату.

Северсон поднял штору, открыл окно, посмотрел вдаль. В голове суматошным роем пробегали события этого беспокойного дня, и все впечатления возвращались ярче и сильее, чем были, но их не хотелось анализировать. Странная тоска сжала его грудь. Он сам не знал, откуда появилось это не известное до сих пор чувство печального беспокойства.

Северсон сел к письменному столу, автоматически вынул из ящика лист бумаги и перо.

«Милый Альберт…» — написал он дрожащей рукой. Зачеркнул оба слова, скомкал бумагу. Снова протянул руку к ящику. Вытащил еще один лист и задумался, глядя на его белую поверхность.

Кому писать? Кому раскрыть свою душу?… Он теперь один-одинешенек на белом свете — покинут старыми друзьями, а рядом с новыми — до смешного, жалок…

Северсон встал, несколько раз прошелся по комнате. Снова вернулся к столу. Он хотел избавиться от сумятицы мыслей и чувств, довериться хотя бы бумаге.

«…Мне трудно… — писал он торопливо. — Ничего не понимаю. Чувствую себя жалким муравьем, который из земного праха смотрит на человека-великана… Великан ласков и любезен со мной, но я его боюсь. Он обладает страшной силой. Мне кажется, что у него длинные руки, которыми он обнимает весь земной шар, как мяч, и с легкостью дотягивается до Вселенной. Он неограниченно царит и там, где я когда-то потерял жизнь в бою с природой. Наконец и мою жизнь он вырвал из объятий смерти, заставив ту уступить.

Живу рядом с великаном, который не знает преград, не испытывает головокружения ни от высоты, ни от скорости. По его милости живу в сказочном городе, который смело можно сравнить с раем… И все-таки я его боюсь.

Легко привыкаешь к хорошему, и трудно возвращаться к плохому. Будет ли у меня когда-нибудь достаточно сил, чтобы бороться с судьбой?

Когда-то я мог смело встать в первые ряды, а теперь я — последний из последних, самый ничтожный, глупее десятилетнего мальчишки. Как много я проспал, как безжалостно пролетело время над моей головой! Но я не хочу жить чужими милостями. Я должен вернуться домой и начать все заново! Либо догоню современного человека, либо…»

Последнее слово превратилось в резкий росчерк, похожий на молнию. Северсон бросился на постель и зарылся головой в подушку. Вдруг он вздрогнул: пальцы ощутили холодный листок бумаги.

Поднес его к глазам. Письмо…

Быстро перечитал написанные красивым почерком строки.

«Не сердитесь на меня, друг, что я не дождалась Вашего возвращения. Сегодня мы с Тарабкиным проводим тяжелую и ответственную операцию. Зато завтра я буду с Вами целый день. Надеюсь, что у Зайцевых Вам понравилось. Если будет что-то нужно — звоните. Желаю Вам приятных снов! Доброй ночи!

Наташа»

Северсон сел на край кровати, задумался. Итак, Наташа не спит. Тарабкин также.

«Нет, не буду ждать утра, все скажу им сейчас!» — решил он вдруг и выбежал из комнаты в полуосвещенный коридор. Беспомощно остановился, не зная, в какую сторону идти.

«Конечно, кабинет Тарабкина где-то дальше, потому что иначе я бы чаще встречал его здесь…» — подумал Северсон и направился на нижний этаж. Но этим он ничего не добился. Нигде ни малейшего признака жизни. Металлические цифры на дверях молчали, оберегая скрытые за ними тайны.

«А зачем этот разговор? — пришло в голову Северсона. — Просто надо бежать прочь!»

Он начал быстро спускаться по лестнице, однако тремя этажами ниже остановился на площадке.

Куда убежишь без денег?… Как проскользнуть в городе, если почти каждый знает его в лицо и сразу поймет, что видит перед собой беглеца?… И что сказать, если случайно встретишься с кем-нибудь в вестибюле?

Лихорадочный взгляд Северсона упал на ряд мраморных табличек с золотыми надписями:

Лаборатории — 1548-56 Академик Тарабкин — 1547 Операционные залы — 1557-60

«Какой я дурак!» — усмехнулся он вскользь и шагнул к длинному коридору.

Вот на дверях мелькнула табличка с цифрой 1547. Северсон легонько постучал, а когда никто не откликнулся, потянул за ручку. Не заперто.

В большом полуосвещенном кабинете никого нет. Только развернутая книга на рабочем столе и наполовину исписанный лист бумаги рядом с ней свидетельствуют, что недавно здесь кто-то сидел.

Северсон хотел быстро вернуться назад, чтобы его не заподозрили в недобрых намерениях, но перепутал двери и попал не в коридор, а в лаборатории.

Здесь, залитые голубым светом, сверкали расположенные двумя длинными рядами стеклянные резервуары. На каждом из них было закреплено по несколько аппаратов, напоминавших микроскопы.

Незваный гость какое-то время колебался, но потом любопытство победило. Он подошел к одному из аппаратов, припал к мягкой манжете бинокуляров. Затаив дыхание, посмотрел на странное движение в поле зрения прибора.

В мутноватом растворе проползало расплывчатыми облачками какое-то неоднородное вещество. Внезапно оно начало собираться в прозрачные шарики.

Северсон обратил внимание на один из новообразованных шариков. Казалось, он повис посреди раствора, но его внутреннее строение быстро менялось. В загадочном тельце начали появляться маленькие зернышки; внешняя оболочка растягивалась и сморщивалась; шарик вырастал, увеличивался, растянулся в восьмерку и… разделился пополам.

Только теперь Северсон понял, что происходило у него перед глазами: в растворе, из неоднородного студенистого вещества, образовывались живые клетки, которые затем начинали делиться.

Он задумался.

«Omnis cellula e cellula!» — «Каждая клетка из клетки!» — вспомнил он любимое выражение старого преподавателя биологии.

Нет, учитель был явно неправ: в резервуаре клетки возникают вовсе не из клеток. Неужели же люди научились создавать жизнь из мертвой материи?! А может, в аппарате происходит что-то совсем другое?…

Северсон оторвал глаза от окуляров и испуганно оглянулся. Он так погрузился в наблюдения, что даже забыл,

почему, собственно, здесь оказался. Сейчас ему показалось, что кто-то зашел в комнату и смотрит на него.

Но в помещении никого не было. Безлюден был и соседний зал.

Северсон на минуту задержался у большой стеклянной призмы, заинтересовавшись ее сложным устройством. Ему даже и в голову не приходило, что именно здесь у него начало биться сердце и что в таком же термостате недалеко отсюда маленький пузырек воздуха убил неандертальца, который уже начал возвращаться к жизни.

Необычность обстановки не воодушевляла, а подавляла Северсона, напоминала о неопределенности его собственного положения в незнакомом мире. От мрачных мыслей не удавалось избавиться; они вызывали в сердце мучительную тоску.

Гонимый желанием встретиться хоть с кем-нибудь, Северсон, уже не разглядывая ничего вокруг, быстро шел анфиладой лабораторных помещений и остановился только тогда, когда услышал голоса.

Он заглянул в щель приоткрытых дверей. Перед ним был большой, ярко освещенный, почти пустой зал. Вдоль его стен стояло несколько стеклянных шкафов с аппаратами, а посередине — операционный стол, окруженный группой врачей с масками на лицах. Двое из них сидели возле приборов и внимательно следили за экранами, на которых через равные промежутки времени перебегали ярко-зеленые причудливые линии.