Ингер Морган-Браун включила свет. Она одернула свитер и отбросила волосы с лица. Ее дыхание было неровным; положив на его спину руку, она придавила Уайлда к полу. Потом опустилась рядом на колени и с помощью указательного и большого пальца как можно шире раздвинула ему веки правого глаза.

— Я думала, что это уже никогда не сработает, — сказала она. — Наверно, у тебя есть какой-то иммунитет.

Она холодно улыбнулась.

— Я дала тебе «литический коктейль». Слышал о такой штуке? Кажется, ее изобрели французы. Берешь сто грамм петидина, добавляешь пятьдесят грамм прометазина и пятьдесят грамм хлоропромазина. Обычно такая доза сразу сваливает с ног. Скоро у тебя мертвенно побледнеет лицо, ты обнаружишь, что не можешь ни двигаться, ни говорить, даже прилагая огромные усилия. Потом тебя начнет клонить в сон, и ты перестанешь понимать, где находишься.

Уайлд почувствовал, что именно так все и происходит. Он не спускал с нее глаз, но ее лицо словно парило в воздухе, а комната выглядела не совсем реальной. Ему казалось, что он стремительно падает вниз, с каждой секундой все быстрее и быстрее.

— Обычно этот «коктейль» дают пожилым людям вместе с местной анестезией, — продолжила тоном благодушного лектора Ингер, — когда есть опасение, что они не выдержат общего наркоза. Сам по себе он не облегчает боль. Но в моем случае это не важно. Я хочу, чтобы наше путешествие было абсолютно безопасным. Забавно, что если бы я накачала тебя до бессознательного состояния, это только затруднило бы мою задачу, потому что тогда мы стали бы везде привлекать к себе внимание. А так ты будешь почти всю дорогу спать, но если тебе слегка похлопать по щеке, придешь в себя и легко сойдешь за больного человека. Это как раз то, что мне нужно. Есть только одна сложность — эффект препарата длится всего несколько часов. Но если я увеличу дозу так, чтобы она действовала в течение целых суток, это может нанести серьезный ущерб твоему здоровью, а я хочу доставить тебя в хорошей форме. А теперь пора заняться делом. Уже шестой час.

Она закрепила волосы на затылке и достала из косметички опасную бритву и тюбик с пеной для бритья. Выглядело это довольно устрашающе.

— Постарайся как можно меньше двигаться, Майкл. Я шучу, конечно. Но учти, брить тебя буду очень тщательно.

Навалившись на него всем телом и поставив локоть ему на грудь, она намылила его подбородок. Потом уперлась двумя пальцами левой руки ему в висок и правой рукой провела лезвием вниз по щеке. Он почувствовал ее дыхание на своем лице, ее глаза, прищуренные от напряжения, находились всего в дюйме от его ресниц. Она работала, приоткрыв рот и просунув кончик языка между зубов. Тяжесть ее бедер, густой запах духов и накатывающие волны дремоты не давали ему собраться с мыслями. Он закрыл глаза, и его падение в пустоту стало еще стремительней. Он потерял ощущение времени. Потом он почувствовал, как Ингер вытерла с его лица остатки пены, и открыл глаза.

— Теперь закрепим накладные волосы. Это очень деликатная операция.

Она наложила первую прядь, от усердия снова высунув язык.

— Наверно, ты хочешь знать, почему я передумала на тебя работать? Это было слишком опасно для твоего эго. На самом деле я вообще не собиралась возвращаться в Англию. Мне никогда не нравилась эта страна. Там все слишком чопорно и сухо, все по правилам и протоколам. А я хочу работать только на себя, отвечать перед самой собой, полагаться лишь на свои силы. Все последние семь лет я вкалывала на вас только потому, что так хотел Гуннар.

Она тщательно расправила его бачки.

— Как видишь, до сих пор я была с тобой не совсем честной, Майкл. Гуннар Моель был не просто моим работодателем. Он тот самый человек, который вывез меня в Берлин и изменил мою внешность. Это тебя удивляет? Я полагаю, да.

Она откинулась назад и, склонив голову на плечо, внимательно, словно художник, рассмотрела свое творение:

— Ну что ж, вполне прилично. Если не считать волос и глаз, никому и в голову не придет, что это вовсе не лицо Кристофера. Но надо добавить еще несколько штрихов. — Она достала из косметички еще одну коробочку и приподняла на ладони его голову. — Ты должен радоваться, Майкл, что я совсем не темпераментная женщина. Только вообрази себе, что вместо меня здесь сидела бы Хельда Петерсен. А это еще может произойти, если тебе не повезет. Вот уж кто действительно страстен, так это Хельда, к тому же она любит Гуннара. Она бы тут же вонзила в тебя нож. Но я никогда не любила Гуннара. Наверно, я была ему благодарна. Пожалуй, я даже была от него в восторге. Гуннар на самом деле был человеком достойным уважения, им восхищались и мужчины, и женщины. Но в его присутствии меня всегда охватывал страх. Я его боялась, Майкл. Может быть, потому, что он тоже был чрезвычайно страстен. Так что, в каком-то смысле, я тебе даже благодарна. Ты убил единственного человека, рядом с которым я была всего лишь женщиной. Ты меня освободил, но все равно я ненавижу тебя за то, что ты сделал. Мне неприятна сама мысль, что Гуннар Моель погиб в расцвете сил от рук какого-то грязного и ничтожного убийцы. Если бы я доверяла своим чувствам, я бы никогда не стала работать с таким человеком и предпочла бы, чтобы он понес заслуженное наказание. Но у меня есть разум, и он подсказывает мне, что ты еще можешь быть мне полезен.

Она опустила его голову на подушку и стала рыться в чемодане в поисках парика. Его голова снова оказалась у нее в руках.

— Ну вот, — сказал она. — В старости ты выглядел бы очень привлекательно, если бы, конечно, дожил до преклонных лет.

Она опять отпустила его голову. Больше всего во всей этой ситуации его раздражала та небрежность, с которой она с ним обращалась: не было никаких сомнений, что, не ожидай она от него какой-нибудь пользы, он значил бы для нее ничуть не больше, чем Стефан. Ему пришло в голову, что это единственный случай, когда для убийства ему не пришлось бы разжигать в себе ненависть: все, что он сейчас испытывал, был гнев.

Ингер закурила сигарету и села в кресло у кровати, перекинув ноги через подлокотник.

— Я сказала себе, что, раз ты убрал моего работодателя, у меня больше нет никаких обязательств перед вашим правительством, — ни там, ни здесь. Все контакты оборвались со смертью Гуннара — по крайней мере, так считаю я. Следовательно, как ты правильно заметил, мне надо найти себе нового хозяина. Увы, выбор здесь очень ограничен, и ты сам это отлично понимаешь. Короче говоря, я решила связать свою дальнейшую работу с русскими. Мне кажется, что за «железным занавесом» дела пошли лучше, да и сама я тоже изменилась к лучшему. Я теперь не просто чудо-ребенок. Я женщина с исключительными способностями, а русские знают, как использовать талантливых людей.

Исключительная новость, могло показаться, не произвела на него никакого впечатления.

— Разумеется, сейчас Кайзерит понятия не имеет, кто я такая на самом деле, — продолжала откровенничать Ингер, — и, если я ему просто об этом сообщу, вряд ли это прозвучит слишком убедительно. Проведя столько лет в Британии, я вправе ожидать, что он отнесется к моим мотивам очень подозрительно. Поэтому ты будешь для меня чем-то вроде верительной грамоты. Ты сказал, что он тебя знает. Я думаю, это он решил послать сюда Стефана и Стефан получил инструкцию убить тебя любой ценой, даже если сначала придется убрать Кристофера. Конечно, грустно думать о том, на какой тонкой ниточке висит наша жизнь. Если бы я в этот вечер не пошла в кино, ему наверняка пришлось бы убить и меня. Но к счастью, этого не случилось. И теперь, когда Гуннар умер, для меня только к лучшему, что Кристофер тоже мертв. В сложившихся обстоятельствах он стал бы лишней обузой. Важно то, что Кайзерит послал к тебе Стефана и ему не удалось тебя ликвидировать. А вот мне удалось. Я передам тебя Кайзериту, живым и здоровым, и пусть он делает с тобой все, что ему хочется. Все очень просто. Тебе понравится Стокгольм, Майкл.

Уайлд взглянул на нее. Ему показалось, что ее лицо больше не висит в пустоте, а комната перестала вращаться в сушильном барабане. Он сделал огромное усилие, чтобы двинуть правой рукой, но, к его ужасу, ему не удалось пошевелить даже пальцами.