1921 года. Собранное оружие свозили в Алексеевку, складывали в помещении школы. Скопилось его там много…

А в январе 1921 года слухи о готовящемся мятеже уже стали реальностью. Обстановка накалилась. Мы уже знали, что в селе Никольском расположился «штаб» мятежа, что кулаки начинают сколачивать бандитские отряды. Но скоро ли начнут они действовать, кто руководит мятежом — этого мы не знали. Нужно было пробраться в стан мятежников, произвести разведку.

Никольское — мое родное село. Там жили мои близкие — четырнадцатилетняя сестренка и женщина, которая в детстве заменила мне мать. Начальник милиции тов. Долгих решил, что мне легче всего будет пробраться в село для разведки. Я с волнением и радостью согласился: это было мое первое настоящее боевое задание.

Дали мне хорошего верхового коня и наган. Больше никакого оружия брать нельзя было. Одел я дубленый белый полушубок и отправился в путь ранним утром 25 января — памятный это для меня день, день боевого крещения.

К обеду добрался до небольшой деревеньки Серьговки. До Никольского оставалось около семи верст. Еду улицей. Вижу: возле сельсовета рядком несколько подвод, человек с винтовкой. Чего бы это?

Не остановился я, не стал расспрашивать, чтобы не возбуждать подозрений. Проехал рысью. Решил для отвода глаз заехать к кому-нибудь из кулаков. Подумают, раз к богатому завернул, значит, не выведывать приехал. По пути попался дом Рогозы — кулака из первых в Серьговке. К нему-то я и пожаловал во двор. Спрыгнул с коня, держу его под уздцы.

— Куда путь держишь, малец? — крикнул он мне с крыльца. — Заходи в избу!

— Благодарствую, дядя, некогда. Еду в Никольское, домой. А к вам заехал попить.

Рогоза усмехнулся недобро. Крикнул, чтоб вынесли воды, и сказал:

— Ну что ж, ехай, ехай… В самый раз попадешь…

Я прикинулся простачком. Придурковато посмотрел на хозяина.

— Приметил подводы возле сельсовета? Мобилизация у нас идет. В Никольском новая власть теперь, чисто советская, без коммунистов. Соберем людей и двинем на Алексеевку, бить краснопузиков. Хе-хе…

Старик оказался из говорливых. Пока я пил, он мне выболтал, что новые «советы» возглавляют в Никольском Степан Ефремов и Иван Окатов. Знал я их. Первый — местный торгаш, купец, второй — кулак. Из самых злых мироедов. Военную власть взял на себя Козодуб — бывший прапорщик царской армии.

Выболтал он мне это самодовольно, и понял я, что в Никольском мне делать нечего. Вывел лошадь со двора, вскочил в седло.

— Куда? — рявкнул Рогоза. — Погоди-ка…

— В Никольское, — крикнул я, а сам пустился во весь дух в обратный путь — в Алексеевку.

Возле Серьговского сельсовета уже не было подвод — убрались в Никольское. Видно, кое-кто знал, что я в милиции служу, вот и решили, что сейчас приехал не один, а показываю путь красным отрядам. Испугались.

От Серьговки гнал тридцать километров — половину пути до Алексеевки — и остановился на хуторе у знакомого еще кое-что узнать. И правда, узнал. Знакомый посоветовал не задерживаться — кругом казачьи разъезды и вообще неспокойно.

Только сел я в седло, слышу конский топот. Недалеко совсем.

— Гони, — крикнул мне хозяин, — казаки!

Выскочил я на дорогу, пришпорил коня, а сзади защелкали выстрелы, запели пули над головой. Знать, спохватился Рогоза, послал погоню.

Спасли меня сосновый бор да добрый конь. Как пошла дорога лесом, перестали стрелять преследователи, отстали.

Прискакал я в Алексеевку. Мороз, а конь весь в мыле. Доложил начальнику: так, мол и так. Нужно действовать.

Начальник сразу же послал в Акмолинск, в уезд, конного курьера, и мы принялись готовиться к нападению бандитов-мятежников.

В то время в Алексеевке стоял продотряд — 19 штыков, — которым командовал питерский рабочий Жимоловский. Вместе с продотрядцамй нас было немногим больше тридцати человек.

Сперва решили обеспечить себе тыл. Арестовали кулаков в ближайших селах, в том числе задержали кулака Козодуба — брата того прапорщика, что командовал бандитами. Приготовились к обороне. Всех нас, милиционеров, перевели на казарменное положение, организовали общее питание.

В этот же день в Алексеевку прибыл военный комиссар Акмолинского уезда Пасиковский с отрядом в 30 человек. Отряд он направил на подавление кулацкого мятежа в село Сосновку, хотя ему и советовали не делать этого, а встретить общими силами кулацкие банды у Алексеевки: ведь были точные данные о том, что мятежники пойдут на Алексеевку. Им нужно было оружие, и мечтали они захватить его именно в алексеевской школе. Это данные были раздобыты мной и другими разведчиками. Рассказывали об этом и Никольские крестьяне, не желавшие идти заодно с мятежниками.

Не послушался Пасиковский, дал команду отряду идти в Сосновку. Сам же остался в Алексеевке. Дорого обошлась нам эта неосмотрительность.

Через два дня показалась со стороны Никольского первая казачья сотня мятежников. Ворвались в село, рассчитывая на легкий успех. Знали, что основной наш отряд ушел на Сосновку, а она-то дальше Никольского.

Сразу устремились к школе — манило оружие. Но на площади мы встретили их дружным огнем… Стали валиться с коней бандиты. Увидали — дело плохо, повернули назад. Но мы понимали, что ушли они не совсем, скоро вернутся, и были бдительны. Напряженно прошла ночь. Потом день и еще ночь. Из Сосновки тем временем вернулся отряд, посланный туда Пасиковским. Вернулось, собственно, несколько бойцов… Остальные, в том числе и начальник отряда, сложили свои головы под Сосновкой. Так обошлось нам легкомыслие одного человека.

Увидел это Пасиковский, весь увешанный гранатами вскочил в кошевку, запряженную парой крепких лошадей, и был таков. Только мы его и видели.

Теперь нас в Алексеевке было около сорока человек… Вооружены мы были двумя пулеметами. Один, помнится, высокий, на треногах — американский «сетен». Был еще ручной пулемет «шоша».

А сила на нас шла немалая: кулацким заправилам угрозами, принуждением и обманом удалось собрать в свои отряды около трех тысяч человек. Правда, нам помогал снег. Много его было в тот год. Стоило чуть свернуть с дороги, и лошади проваливались по брюхо, увязали в сугробах люди. Завалено снегом было и село Алексеевка. Горы снега лежали чуть не до крыш. Мятежным отрядам нельзя было наступать широким фронтом, а мы могли держать оборону.

Однако слишком велика была сила, осаждавшая Алексеевку. В первые часы боя погиб инспектор милиции — уфимский рабочий Мансуров… Один за другим, сраженные вражескими пулями, падали бойцы.

Целый день продолжалась жестокая перестрелка, а к вечеру у нас кончились патроны. Ворвались бандиты в село, кинулись в рукопашную. Тут же, в бою был пронзен штыком командир продотряда питерский рабочий Жимоловский… Меня ударили прикладом по голове. Потерял сознание…

Ночью нас, оставшихся в живых и захваченных в плен, отправили в Никольское, в главный штаб банды. Меня, избитого и почти раздетого, вместе с несколькими товарищами бросили в холодный сарай. На другой день состоялся «суд». Приговор был коротким: расстрелять. Оставалось нам жить до вечера.

Так и сказали нам бандиты:

— Глядите в последний раз на белый свет. Когда солнышко зайдет, кокнем.

А вечером в село Никольское с севера, со стороны Петропавловска, ворвалась Красная конница. Наши отряды спешили и с юга, из Акмолинска.

Главари мятежников Степан Ефремов, Иван Окатов и прапорщик Козодуб бежали. Многих бандитов в тот день побили… Нас, пленных милиционеров, освободили. Несколько дней отхаживали меня мачеха и сестренка. Лечили раны, ушибы. С перевязанной головой, с незажившими кровоподтеками вернулся я в Алексеевку, в свою милицию. А через неделю опять на коне. Все лето 1921 года мы продолжали борьбу, ликвидируя остатки кулацкой банды.

с. Алексеевка Целиноградской области.

И. Пепеляев

ОПАЛЕННЫЕ ПОРОХОМ

Они выехали вчетвером. Четверо коммунистов, четверо боевых испытанных товарищей. Начальник милиции города Чимкента Никон Сурдушкин и его помощники Усманов, Троянов и Маматказин. Задача была не из легких: ликвидировать в Бостандыкском районе басмаческую банду Канаева. По сведениям, поступившим в милицию, Канаев скрывался в горах, где-то в районе Чаткольского перевала.