Он зашёл ко мне после приезда. Расскажу о моих впечатлениях от встречи с ним. Володя был просто потрясён, как он утверждал, несправедливостью и ошибочностью нашего решения о вводе войск. Он рассказывал, что мы и наш советский аппарат полностью контролировал ситуацию в стране. Он сам имел доступ ко всем материалам Генштаба и к другим материалам в руководстве армии. С начальником Генштаба у него, по его словам, установились полностью доверительные и дружеские отношения. Он совершенно не понимал и не находил никаких логических объяснений решения ввода войск. Он решил писать. Куда же? Конечно, в ЦК. С его принципиальностью он уже остановиться не мог. Я помню, что говорил Володе, что «писать не надо», да и просто нельзя, что его аргументы в ЦК сейчас поняты быть не могут.
Больше он ко мне не заходил, но, видимо, обширное письмо в ЦК всё-таки направил. Реакции не было. Было решено направить его в наш разведывательный институт в роли руководителя то ли курса, то ли какого-то потока слушателей.
Года через полтора часть моих сокурсников по 101-й школе собрались отметить дату нашего выпуска. Пригласили и Беленко. Он пришёл. Очень изменился, даже как-то постарел. Разговора у меня с ним не получилось.
С Ильей Поваровским мы учились в Институте внешней торговли на валютно-финансовом факультете в одной группе и были друзьями, играли за факультет в баскетбол. После выпуска я попал в 101-ю школу КГБ, а Илья получил неожиданное место работы — Госстрах. Кстати, его по паспорту звали Ильлен, то есть Ильич Ленин, такими сложными именами нередко называли в двадцатые годы детей, в честь великого вождя. Наши пути разошлись, и мы лишь изредка перезванивались. Прошло где-то лет десять, и Илья появился в коридорах Первого главного управления. Он рассказал, что через несколько лет после окончания института его в Госстрахе нашли кадровики КГБ и сагитировали пойти на службу в разведку. После небольшой заочно-очной подготовки и присвоения воинского звания он был направлен по линии Госстраха в Египет. В Каире он возглавил представительство Госстраха. Прошло ещё несколько лет, и Илья вернулся в Москву «со щитом». Как мне стало известно, он был в закрытом порядке отмечен наградой высшей степени орденом Ленина, несомненно, за большой успех. Не знаю, в чём подвиг заключался, но знаю, что Илью возлюбил сам шеф разведки Александр Михайлович Сахаровский. Вскоре Илья получил назначение, через две ступени, сразу на должность заместителя начальника важного географического отдела. Освоение такого ответственного места, по словам самого Ильи, было для него непростым делом. Там, конечно, была сложившаяся каста «арабистов». Илья удержался. «Сахар» (А.М. Сахаровский) не упускал его из вида. Поваровский через какое-то время получил назначение на высокий пост за рубежом шефом в Иран. Страна всегда была на видном месте в сфере наших интересов. В Тегеране дела у Ильи, как говорили, шли хорошо. Но тут — гром среди ясного неба. В то время в Тегеране был советский госпиталь, а в нём трудилась советская гражданка на должности старшей медсестры. То ли она заметила советника посольства, то ли Илья её заметил, но известно, что любвеобильная медсестра имела ещё одного близкого знакомого из местных русских и, конечно, не могла не похвалиться своему товарищу своими связями в «высших кругах» посольства. Друг нашей дамы был контрабандистом, и вскоре был захвачен нашими пограничниками при переходе границы с контрабандой. Он вёл себя правильно — выложил пограничникам всё, что только мог. Илья фигурировал в его рассказах. Подробности были такими, что даже не требовали пояснений. Сообщение поступило в Москву на стол прямо председателю. Минимальная проверка подтвердила изложенные факты, и Илья был тихо отозван. По прибытии он попал в «резерв назначения», но никакого разбирательства, ни по служебной линии, ни по партийной, не было. «Сахар» по-прежнему любил Поваровского — нередко, когда у таких людей сложилось твёрдое мнение о человеке, они его не меняют. Отсидев, может быть, около года, в резерве, Илья получил назначение в благодатную страну (по природным и бытовым условиям), в Канаду, и опять резидентом. Совсем недавно я встретился на отдыхе с бывшим работником канадской резидентуры, который был прямым подчинённым Ильи в то время. Он вспоминал о своей работе под его началом, как о своём лучшем времени в службе. И от других сослуживцев были отзывы об Илье, как об умном, удачливом разведчике и интеллигентном начальнике. События в жизни человека имеют свойства повторяться. Если первый раз в виде трагедии, то второй раз они возникают, как правило, в виде фарса. Водевиль с большим привкусом фарса был разыгран Ильей и в Канаде.
На базе взаимных симпатий Поваровский близко познакомился с нашей советской очень симпатичной, как говорили, дамой. Но она оказалась не только соседкой по дому, но и женой сотрудника нашего торгпредства.
Хорошо, что не нашего работника. Муж дамы узнал, конечно, и не нашёл ничего лучшего, как описать в громких тонах всю историю в ЦК КПСС и председателю КГБ. Были приведены, как говорили, не только подробности, но и объяснялось, что Поваровским были использованы и высокое служебное положение, и многое другое. Илья опять был отозван. И торгпредская пара тоже. В Москве никакого заметного шума не было. Но то ли «Сахар» был уже не тот, то ли скандал вышел далеко за рамки его власти, но Илья был определён в управление по работе на территории Союза. Вскоре «по собственному желанию» и, видимо, с намёком на то, что желание было обоюдным, и со стороны кадров, он уволился.
Глава девятая. Монголия. Представительство КГБ
В 1982 году я получил предложение поехать резидентом в Испанию. Страна меня очень интересовала, послом в Испании был мой близкий товарищ, ещё по временам командировки в Париж и Женеву, Юрий Дубинин. Но по истечении нескольких месяцев стало ясно, что испанцы «тянут» с визой.
Премьер, а тогда им был известный деятель Испании Гонсалес, осторожно, но достаточно твёрдо сказал почти дословно следующее: «Против приезда вашего советника возражают наши военные, а у них специфическое положение в стране. Вашему советнику будет очень трудно работать в Мадриде».
Премьер явно намекал, что в Испании находятся крупные военно-воздушные базы США, и с этим завязаны интересы испанских военных. Стало ясно, что в этих условиях настаивать было бы ошибкой. Против моей работы в Мадриде, очевидно, возражали не испанцы, а американские спецслужбы.
Через некоторое время начальник управления кадров сделал мне предложение поехать представителем КГБ при Министерстве общественной безопасности в Монголию. Посоветовавшись со «знающими» людьми, я принял предложение, о чём нисколько не пожалел в дальнейшем.
Я прибыл в Монголию в середине 1983 года. Напомню только, что Монголия по территории составляет почти три Франции и занимает важное стратегическое положение между Россией и Китаем. Это положение имело и будет иметь геополитическое значение. Наше влияние на экономическую и политическую жизнь в стране было очень велико. Крупнейшие объекты промышленности, строительство городов, обучение кадров здравоохранения — всё это делалось при нашем непосредственном участии и с нашей помощью.
В Монголии в 80-е годы колония советских сотрудников, специалистов и строителей насчитывала более 50 тыс. человек. В МНР находилась наша армия: все роды наземных войск и солидные части боевой авиации.
Отношения наших стран были не только союзническими, но и по-настоящему дружескими. Ещё до моего приезда стала обостряться обстановка в высшем руководстве Монголии. В первую очередь это было вызвано значительным ухудшением здоровья генерального секретаря ЦК МНРП, председателя Верховного Хурала МНР Ю. Цеденбала.
Развивающийся склероз головного мозга резко снизил его трудоспособность. А поскольку Цеденбал возглавлял государство в течение тридцати трёх лет, страна была приучена если не к культу личности, в нашем понимании, то к полной зависимости всех решений практически от одного человека. Положение в значительной мере усугублялось тем, что жена Цеденбала, русская по происхождению и сохранившая советское гражданство, Анастасия Филатова всё больше брала на себя роль соправительницы государством, вмешиваясь во все стороны жизни МНР.