Буддификация Пагана при Анируде и его преемниках вызвала усиленное строительство культовых зданий — монастырей, пагод и ступ, сооружение большого количества статуй Будды. В одной лишь столице Пагана сохранилось до нашего времени целиком или в руинах около 5000 культовых сооружений разного рода.
Нередко среди них встречаются и памятники явно выраженного махаянистского и индуистского характера. Известны статуи бодисатв махаянистского происхождения.
Не менее сильно было в Пагане влияние и индуизма. Характерен в этом отношении текст, описывающий церемонию коронации паганского царя Тилуина Мана (конец XI в.). Главную роль в церемонии играли брахманы. Буддийские же монахи во главе с самим Шин-Араханом им только помогали. Совершались молитвы, и приносились жертвы Вишну и Индре, а также полидемоническому богу-змею Наге.
Для царей Пагана была важна не столько чистота буддийского вероучения, сколько влияние на своих подданных. Можно в этой связи указать на любопытный штрих, показывающий, как цари старались использовать культовые скульптурные изображения для возвеличения собственной личности: нередко та или иная статуя специально изготавливалась в размерах, соответствующих росту царя и его супруги. Встречаются такие описания статуй: «Стоящий Будда ростом с царя, золотой стоящий Будда ростом с госпожу Уи План Ван Сан» 14. Мы знаем аналогии этому в других религиях. Некоторые статуи храма Ангкор-Ватт были изготовлены с учетом не только роста дарителя, но и портретного сходства с ним. То же относится и ко многим средневековым христианским иконам как в католицизме, так и в православии.
Централизованного управления сангхой в Пагане не было. Большую роль играл состоявший при царе старейшина, выступавший в качестве наиболее авторитетной третейской инстанции в вероисповедных спорах и разногласиях. После смерти в 20-х гг. XII в. Шин-Арахана такой признанный авторитет не появлялся. К тому времени в паганской сангхе произошел своего рода раскол.
В конце XII в. в монастырях развернулось движение протеста против той роскоши, в которой жили их обитатели, и против тех колоссальных богатств, которые все в большем количестве накоплялись в монастырях. Идеологически это движение питалось ссылками на весь дух учения Будды, проникнутый апологией нищеты. Хотя бирманские монахи назывались не бхикшу — нищие, а поунджи — «великая слава», культ нищенства, формально исповедовавшийся сингальской тхеравадой, был довольно популярен и в Бирме. Мы сказали, что этот культ формально исповедовался на Цейлоне, имея в виду, что и там монастыри к рассматриваемому времени достигли больших степеней обогащения и роскошных условий жизни. Но на территории Бирмы это было мало известно, а словесные проповеди, основанные на Виная-питаке, оперировали лозунгами нищенства. Монахи, принимавшие эти лозунги всерьез, стали в больших количествах уходить в лесные и пустынные местности и вести там аскетический образ жизни. Группы таких аскетов (арана) стали объединяться для совместной жизни в землянках и пещерах, и эти пункты стали новыми очагами благочестия, привлекавшими внимание верующих мирян. Быстро распространился обычай приношения в места проживания аскетов продуктов питания, посуды и других предметов быта. Развернулся парадоксальный процесс обогащения аскетов, ведший к тому, что их дикие «лесные убежища постепенно превращались в монастыри, вскоре сравнявшиеся по своему богатству с роскошными вихарами Пагана.
Это само по себе достаточно поучительное явление известно и в других религиях: возникши как воплощение апологии бедности и аскетизма, тот или иной религиозный институт быстро обрастает материальными богатствами и становится живым опровержением своей собственной идеологической основы. Тогда на первый план начинают выдвигаться другие элементы вероучения, а материальное богатство из греховного явления превращается в божье благословение.
В данном случае мы видим нечто подобное. «Лесные» монастыри вскоре после своего возникновения фактически перешли тот рубеж, который отделял их от старых монастырей Пагана: утратили аскетически-нищенский образ жизни. Но откол уже произошел, и, чтобы он сохранился, нужны были какие-то другие признаки, которые разделяли бы лесные и старые монастыри. Таковые нашлись в том, что учение и культ, которым были привержены старые монастыри, они заимствовали полностью с Цейлона, унаследовав от сингалов еретические элементы, которыми те были заражены. Бывшие же пустынники и аскеты воскресили в качестве истинно буддийских многие индуистские и полидемонические пережитки, имевшие широкое распространение среди населения. Раскол стал фактом.
Он имел определенную социальную основу. Монастыри Пагана были фактически придворными учреждениями, и их руководители подвизались при дворе в качестве советников и исповедников царей и высшего чиновничества. «Лесные» же монахи выражали интересы более широких кругов народа, в какой-то мере противостоявших верхам. Чем дальше, тем раскол все больше углублялся.
В 1165 г. Паган потерпел поражение в войне с Цейлоном. Это немедленно сказалось на религиозной ситуации в стране. Старые монастыри, стоявшие в вероисповедном отношении на сингальских позициях, оказались в покровительствуемом положении, соответственно ухудшилось положение «лесной» секты. С другой стороны, сопротивление бирманцев цейлонскому господству нашло свое идеологическое выражение и оправдание в деятельности лесных монахов, что обусловило усиление и их религиозных позиций.
В течение XIII–XV вв. преобладающим течением в бирманском буддизме была секта лесных братьев. В ходе дальнейшей истории бирманских государств положение несколько раз менялось, пока наконец в середине XVI в. не произошли решительные события в политической истории полуострова, связанные с тем, что царю одного из бирманских государств Табиншветхи (1531–1550) удалось объединить их и создать одну Бирманскую империю, причем сам царь провозгласил себя Чакравартином, т. е. «буддийским завоевателем мира». Характерно это религиозное освящение чисто светского политического акта создания нового государства. Преемник объединителя Байиннаун (1550–1581) был еще более активен в использовании религиозно-политических мотивов в своей административной и военной деятельности. Опирался он при этом не на лесных братьев, а на «ортодоксальный» бирманский буддизм. К этому побуждал его ряд причин, в частности стремление к сохранению добрых отношений с Цейлоном. Подробности ослабления и исчезновения секты лесных братьев неизвестны; не исключено, что против нее были предприняты репрессии, которые окончательно доконали ее.
Следует отметить то внимание, которое уделял царь Байиннаун буддийскому культу. Он сам возглавлял публичные религиозные церемонии, строил пагоды и подносил им богатые пожертвования, много жертвовал в пользу цейлонской сангхи, приобретал за большую цену реликвии и мощи. В частности, он приобрел у монастыря в Канди знаменитый зуб Будды, который был, правда, лишь дубликатом подлинного; неизвестно, знал ли об этом благочестивый царь, или он был обманут столь же благочестивыми продавцами святыни.
Теснейшая связь бирманских государств с буддизмом нашла свое выражение при попытке португальского конкистадора Де-Бриту в начале XVI в. обратить в христианство монов королевства Пегу. В 1599 г. он воспользовался благоприятной обстановкой, чтобы захватить город Сириам и объявить себя там королем. Вначале Де-Бриту занимал дружескую позицию в отношении буддизма и держался на троне довольно прочно. Но, когда он перешел в своего рода наступление и принялся конфисковывать имущество у монастырей и пагод, а тем более когда начал насильственное обращение своих подданных в католицизм, он тут же лишился их поддержки. В 1613 г. войска араканцев напали на Сириам и фактически без сопротивления его жителей овладели им. Де-Бриту был взят в плен и с поистине религиозной, в частности буддийской, кротостью посажен на кол. Буддизм остался в Бирме непоколебимым устоем государства.
Это особенно ярко сказалось в период существования империи Конбаунов (1752–1885), когда после ряда столетий феодальной раздробленности вся Бирма представляла собой единую империю, в которой царствовали монархи указанной династии.