Нилсон? Нилсон был на каникулах. Смущенный, нежный, как слон, хлопочущий над яйцом, он присматривал за Дэйной. Она позволяла ему заботиться о себе. О большем они пока не помышляли.

И вот я, подумал Страйкер.

Женщина по имени Кейт сойдет сейчас с самолета. Я даже не знаю, какая она, думал Страйкер, знаю лишь, что она совсем иная Кейт, чем та, которую я проводил в Англию семь дней назад.

Казалось, время тянется невыносимо долго. Кейт возникла в дверях зала таможенного досмотра — и бросилась ему в объятия.

Он старался не слишком громко скрежетать зубами, когда она обнимала его. Наконец они разжали объятия, ее глаза сияли.

— В Бостоне рядом со мной сел человек с газетой: я узнала, что ты поймал убийцу! — Она схватила его за руку, по счастью, за здоровую.

— Разумеется, и причем в одиночку! Всего лишь с водяным пистолетом наперевес. — Он смотрел на нее с удовольствием… расстегнул пуговицу на ее жакете, снова застегнул…

— Хорошо, ладно. — Она поняла свою ошибку. Поправила его галстук. — Я поняла: команда поймала убийцу.

— Не сразу, но поймала. — Он отвел с лица ее волосы.

— И это была женщина — в самом деле женщина? — Она погладила его по щеке.

— Вроде да. — Он поцеловал ее.

— Она безумна? — снова погладила его.

— Похоже… — Он улыбался. Они были так рады видеть друг друга, что все остальное не имело сейчас реального смысла.

— Вовсе не смешно, — упрекнула она его.

Он кивнул и вздохнул.

— И не говори…

Пошли за багажом и, к счастью, легко нашли тележку. Страйкер взял было большой чемодан, но Кейт опередила его:

— Дай мне, а то рана на плече может открыться.

Он смотрел на нее, пока и большой, и малый чемоданы не оказались на тележке, и ничего не понимал.

— Мое плечо? — с непонимающим видом переспросил он.

Кейт усмехнулась:

— После разговора с тобой я, конечно же, позвонила Нелл Пински. Она рассказала мне все, что было в газетах и на телевидении: о Тосе, о тебе, обо всем.

— Вот почему ты не позвонила больше? Почему ты не звонила в эти два дня?

Она кивнула, затем добавила:

— Она сказала, что ты сможешь справиться — я и предоставила тебе возможность справиться.

— Кейт…

— Нет, мне это было нелегко, да, и я ненавидела себя саму, и я все еще ненавижу твою работу. Но мне нужно было знать, смогу ли я сделать это, смогу ли я не думать постоянно, не бояться постоянно… — Она не могла найти слов. За нее это сказали ее глаза. — Я люблю тебя. Говорят, что я умна, но это не имеет отношения к моей любви. Я раньше не могла быть умной в любви. А теперь я понимаю: если бы я изменила в тебе хоть что-то одно — ты бы изменился весь, и ты бы стал — не ты, правда? — Ее глаза наполнились слезами. Он обнял ее здоровой рукой и прижал к себе. — И в любом случае, — продолжала она, — я много передумала за это время. Я поняла, что смогу обходиться без тебя — но я не хочу этого. Мы долго говорили с Нелл: увидишь телефонный счет — поймешь… и она собирается преподать мне ряд уроков, как быть женой полицейского. О'кей?

Лучше Нелл, чем Карла Ривера, подумал Страйкер, но не сказал этого. Все, что он сказал, мягко и благодарно, это было «о'кей».

Они шли, толкая впереди себя тележку, как супружеская пара, толкающая детскую коляску; он рассказывал ей о расследовании. Это у него получалось лучше, чем найти слова любви; у него вечно фраза начиналась вроде бы хорошо — а заканчивалась глупо. Он лучше покажет ей, как он любит ее… но она заслуживает большего. Она шла около него, и ее кудри развевались на ветру, и ее рот был нежен, как всегда, а глаза — широко распахнуты и все еще в слезах. Он решил попытаться побольше читать поэзию.

— О'кей, — сказала Кейт. — Начни с самого начала.

Страйкер поморщился:

— Начало — это как копы пытаются оставаться добрыми и делают при этом ошибку. Ни один из них не плох, но все имели отношение к одной и той же личности, и все внесли свою лепту в зловещую цепочку. — И он рассказал ей всю историю с самого начала.

— А когда Эберхардт докатился до убийства, — он, несомненно, сделался бы убийцей, даже если бы ни одна из ошибок не была совершена, — он убил как раз сына копа, Дэвида Риверу.

— Наверное, это было страшное для них горе. Этого они меньше всего ожидали.

— Это было ужасно. Но самое ужасное — что мы не смогли припереть убийцу к стене. Наверное, это была наихудшая из ошибок. И это была моя ошибка. Моя — и Тоса.

— Ты сделал, что мог.

— Да. Больше, чем могли, мы сделали, — но не на пользу. Для Карлы, по крайней мере. Когда был убит ее сын, Карла Ривера не смирилась с этим, как Майк. Он верит в Бога, он принял это как Божью волю. Это привело к тому, что он стал работать над собой, над своей личностью. Но Карлу одолевала ненависть. Ее месть обратилась и на убийцу, и на весь департамент полиции. Она знала, что такое идеальный коп: она почти и была таким. Она получала поощрения за смелость и инициативу, у нее были награды за меткость в стрельбе, как и у Майка, она была кандидатом на поступление в академию. Она знала, как делать дело. Она знала, что возможности для того, чтобы остановить Эберхардта, были — но их не использовали. И ее злость росла, росло и разочарование. Она стала маниакально делить всех на «хороших копов» и «грязных копов»; и сочла, что все, кто позволял Эберхардту уходить от правосудия, — так же виновны, как и сам Эберхардт. Перед тем, как подать в отставку, она ходила к психиатру департамента, но его советы не дали эффекта. В ее глазах — эти люди, «грязные копы», убили ее сына. Это было все, о чем она могла думать. Она рассталась с Майком, и ее уже ничто не успокаивало и не удерживало. Время шло, и ненависть возобладала в ней. У нее ничего не осталось, кроме ненависти — и желания отомстить.

— Но как она все узнала про них? И почему никто не узнал этого раньше?

Страйкер приуныл. Это был тот самый вопрос, который они сами вновь и вновь задавали себе.

— В работе средний коп сталкивается с разными ситуациями, и не все таковы, как в книжке. Если люди явно преступают закон, — он вынужден действовать строго по инструкции — иначе нельзя будет состряпать дело. А множество ситуаций находятся на грани законного и незаконного и вовсе не бывают криминальными: домашние скандалы, например. И коп вынужден прибегать более всего к своему здравому смыслу. Поэтому большинство ситуаций не заканчивается арестами. Но даже в таком случае на долю копа выпадает достаточно арестов: начиная с дорожных происшествий — и до убийств. За профессиональную жизнь у копа набирается до нескольких тысяч арестов. Мы расследовали работу семи копов, Кейт; каждый инцидент должен заканчиваться отчетом, и отчеты попадают в картотеку. А компьютер выдает тебе то, что ты у него запрашиваешь, и только. Мы приказали ему представить нам дела, где были аресты. Мы не приказывали выдать нам данные по людям отпущенным, сбежавшим и прочее, потому что думали: тот, кто ушел, — не станет копить ненависть, так?

— Я тоже так думала.

— Там тысячи, буквально тысячи отпущенных, и мы уже начали расследовать их связи. Каждая новая смерть влекла за собой целую вереницу связей. Мы также смотрели, что общего имели жертвы в делах с арестами — это еще более замедлило расследование, потому что не все убитые копы арестовывали Эберхардта. Если бы ты посмотрела в карточку Эберхардта, включая еще и касающиеся его отчеты, ты бы нашла там имена всех копов, которые имели отношение к его жизни. Карла Ривера думала о мести Эберхардту — мы же думали о тех копах, кто был убит. Мы смотрели, что у них общего, не оценивая, что именно кто-то еще — в данном случае, Эберхардт, — имеет общего с ними. Понятно?

— Да. А Карла Ривера — знала это лучше вас?

— Когда был убит ее сын, мы подумали, что ей нужно сменить обстановку на работе — и приписали ее к Отделению отчетов.

— Боже мой!

— Да. Вероятно, она хорошо разобралась в отчетах. Перерабатывала. Работала сверхурочно. Когда подала в отставку, все жалели, что она уходит.