— Но почему — я?

— Не знаю. Просто я полагала, что раз ты пишешь — и все такое…

— Я не пишу детективов, — с сожалением возразила Фрэнсис. — А что говорит твоя тетя? Она столько их прочла.

— Она тоже не знает, — ответила Дженифер. Прошла к окну и, наблюдая, как приходят и уходят пациенты, сжимала кулачки. — Бог мой, но почему Люк не звонит? Я же передала ему просьбу позвонить, — простонала она в отчаянии. — Неужели он не может выделить для меня минутку, как ты думаешь? Только минутку?

— Двадцать тысяч!!! — Гордон Синклер был в ярости. — Жалких двадцать тысяч?! Да вы сошли с ума. — Он гневно посмотрел на Грэхэма Мойля.

Мойль пожал плечами:

— Я разговаривал со страховой компанией. Они говорят, что у вас есть партнерская страховка, которая принесет вам еще пятьдесят тысяч. Я не обязан давать вам ничего, если верить им. По правде говоря, они посоветовали мне ничего вам не давать. Как и мой адвокат. Но мне хочется быть справедливым.

— Какая партнерская страховка? — спросил Бэрри Трит тоненьким голоском.

— Я все еще не верю, что вы с Уин были женаты, — заявил Синклер, меряя магазинчик шагами. — Я не могу поверить этому.

— У полиции есть брачный сертификат, — пояснил Грэхэм спокойно. — Вы можете сделать копию. Мы с ней не развелись.

— Да, но откуда вам знать? — повернулся к нему Синклер. — Она могла развестись с вами за давностью прекращения отношений.

— Полиция навела справки. Уин не подавала на развод. Она все еще была моей законной женой, когда была убита.

— Какая еще партнерская страховка, Гордон? — уже более громко спросил Бэрри Трит.

— А как же отъезд за границу?! Уин около года жила в Америке — как насчет этого? — Синклер наступал на Мойля, игнорируя вопросы Трита. — Вы не могли знать, может, она развелась с вами там.

— Мой адрес был ей известен, и она всегда знала, где я, хотя и не отвечала мне такой же любезностью, — объяснил Грэхэм, ничуть не пугаясь гневного голоса Синклера. — Они бы прислали на подпись бумаги: мне — или моему адвокату.

— Но почему? Почему? Она не была образцом семейной женщины!

— Она думала о беременности — а я думал, что она любит меня, — с достоинством ответил Грэхэм. — Она и не забеременела, и не любила…

— Тогда почему вы не развелись с ней? — потребовал ответа Синклер.

— У меня никого не было, и не было также денег. Это можно понять? У меня никогда не было достаточно денег — до сих пор. И не важно, какой она была, — я буду благословлять ее каждый день моей жизни, — добавил Грэхэм Мойль. — Так как от денег вы отказываетесь…

— Я этого не сказал! — завопил Гордон Синклер.

Грэхэм посмотрел на него долгим взглядом.

— Вы сказали, — изрек он и вышел, не оглядываясь.

— Какая еще партнерская страховка, Гордон? — снова спросил Бэрри Трит. Теперь его голос окреп, и в нем появились стальные нотки. Он требовал ответа.

— О, это такая ерунда, милый, — снисходительно сказал Синклер. — В случае, если один из партнеров умирает, у другого остается сумма страховки. Вот и все. Для поддержки бизнеса. Просто формальность.

— Я не помню, чтобы я подписывал что-то в этом роде.

— Ну, как же? Ты подписывал… — проговорил Синклер, отворачиваясь и пытаясь казаться занятым. — Как ты считаешь, эти вот заказы…

— Значит, если я умру, ты получишь все деньги? — спросил Бэрри. — А если бы я получил страховку Уин, а затем умер, ты бы получил огромную сумму, так, Гордон? Все досталось бы тебе?

— Я не понимаю, Бэрри, любимый: это все — бизнес. Вот и все. — Он подошел и положил руку на узкие напряженные плечи Бэрри. — Давай не будем думать о смерти и деньгах и всем этом, ладно? Художник, как ты, не должен заниматься всеми этими земными материями…

Бэрри сбросил руку Синклера.

— Я желаю видеть все подписанные мною бумаги, Гордон. И прямо сейчас.

Синклер уставился на него. Лицо Бэрри Трита было бледно и решительно. Синклер попытался выдавить улыбку.

Но не получил улыбки в ответ.

— Она была вне себя от радости, — рассказывал за ланчем дядя Уэлли. — Я выписал ей железосодержащие препараты и поставил ее на предродовой учет. Ее муж — полисмен, работает вместе с Люком Эбботом и Пэдди, Фрэнсис.

— Но у нее все в порядке? — спросила Дженифер.

Дядя положил нож и посмотрел на нее поверх очков.

— Все в порядке, — сказал он. — Не суетись.

— Это я сказала им, что нужно предпринимать, — сообщила Дженифер. — Рассказала им о лечении ледяной водой, и это дало результат! А значит, это и мой ребенок, черт возьми!

Теперь дядя положил нож и вилку — и улыбнулся.

— Хорошо, хорошо. Теперь ты наконец стала семейным доктором, Дженифер. Я уже начинал беспокоиться, случится ли это когда-либо, учитывая твое увлечение вычитанными из книг теориями, а также твою любовь слишком поспешно направлять пациентов на консультации.

Дженифер была смущена:

— Я не понимаю…

— Она сегодня была вне себя, видя, как приходят ее пациенты… — вступилась за подругу Фрэнсис, отлично понявшая смысл сказанного стариком. — Чуть не выпала из окна.

— Разница между больницей и нами — простая, — сказал дядя Уэлли, удобнее усаживаясь в своем кресле. — В госпитале лечат определенные случаи заболевания — мы же лечим конкретных людей. Кто-то, может быть, скажет, что это очевидно, — но это не столь очевидно для нового человека в семейной медицине, который только что пришел из госпитальных коридоров. Я знаю, Дженифер, что ты была напугана моей болезнью, озадачена неладами с Дэвидом, но в последние дни я имел возможность убедиться, как наладились твои отношения с пациентами. Они мне сами рассказали о том, какой хороший ты врач. А также и Кэй, а ведь от нее нелегко добиться одобрения. Эти пациенты — твои, не так ли? И ты желаешь принимать их только сама. Теперь семейная медицина вошла в твою плоть и кровь, девочка. И никогда не выйдет. Слава Богу, теперь ты помечена этой метой. И я могу, наконец, спокойно отдохнуть от дел. И все еще помочь в нужный момент, конечно… когда ты захочешь этого.

— Ты — волновался? — спросила Дженифер, все еще озадаченная и смущенная этими маленькими, но столь важными для нее признаниями.

— Да, волновался, — улыбнулась тетя Клоди. Она с любовью посмотрела на мужа. — И все еще волнуется. Беспокоится.

— Не о тебе, Дженифер, — добавил дядя Уэлли. — Но о сегодняшнем, и завтрашнем, и всем остальном. О Дэвиде. Если мы к концу ланча ничего о нем не услышим, то нужно будет позвонить в Комитет по Семейной Медицинской практике и запросить кандидатуру врача на замещение. Мы не можем полагаться на добрую волю наших коллег, тем более что нам нечем отдать свой долг. Бог знает, кого они могут прислать: в последний раз кандидат был старше, чем я, а предыдущий — молокосос. Если Дэвид будет обвинен, у нас возникнут проблемы. Я ненавижу саму мысль об этом, но мы обязаны думать о такой возможности. От нас потребуют ответа, почему мы не заметили странных наклонностей у него раньше…

— Потому что нечего было замечать, — неожиданно послышался голос Дэвида из дверей. Голос был крайне усталым. Дэвид возник в дверном проеме, бледный, с взлохмаченными волосами; он пристально глядел на Дженифер. Она замерла под его взглядом. — Вынужден огорчить вас, Дженифер, но полиция пришла к заключению, что я не психопат, и тем более не психопат-убийца. По данным лаборатории, кусочек металла из раны Фрэнсис не совпал по составу с недостающим кусочком моего бистури; этот обломочек бистури, между прочим, Люк Эббот нашел на дне моего портфеля при помощи детского десятипенсового магнита. Они проверили всех больных, которых я посещал в предыдущую ночь, и сверили время. Все было проделано очень тщательно. В то время, когда на Фрэнсис напали, я бинтовал ногу миссис Кэрри — у нее тромбофлебит. Она рассказала полиции, что я касался ее больной ноги так нежно, будто бабочка — крылышками, а нога как раз особенно болела в тот вечер. И еще. Я организовал ей стационар в госпитале этим утром. Надеюсь, с ней все в порядке. — Голос его был хрипло-монотонным. Видимо, он не спал всю ночь, и всю ночь его допрашивали, и голос сел.