Апачан был превосходным фехтовальщиком, но и ему было далеко до моего царя и голубого меча. Мемнон разрубил его щит на мелкие кусочки, а потом сильно рубанул по бронзовому клинку, когда Апачан попытался прикрыть им голову. Голубой клинок перерубил бронзу начисто, и у Апачана в руке осталась одна рукоять.

Он широко раскрыл рот и заревел. Задние зубы его были черными и гнилыми, слюна облаком полетела мне в лицо. Мемнон классическим колющим ударом закончил бой. Он вонзил острие голубого меча в открытый рот Апачана. Сердитый рев врага захлебнулся в потоке алой крови, хлынувшей из заросшей пасти.

Я обрубил веревку на абордажном крюке, и колесница гиксоса рванулась прочь. Лошадьми никто не правил, они понеслись, виляя из стороны в сторону, вдоль рядов бьющихся колесниц. Апачан вцепился в передок колесницы и продолжал стоять, умирая. Поток крови лился у него изо рта, заливая доспехи на груди.

Это зрелище вселило ужас в сердца вражеской конницы. Она попыталась выйти из боя на своих больных, спотыкающихся лошадях, но наши воины ехали рядом на своих колесницах и швыряли дротики. Мы преследовали врагов по всему полю, пока они не подошли на расстояние полета стрелы к своим лучникам, град стрел вынудил нас отвернуть.

— Битва еще не окончена, — предупредил я Мемнона, когда мы шагом поехали назад. — Мы разгромили колесницы Апачана, но пехота Беона еще цела.

— Отвези меня к Крату, — приказал фараон.

Я остановил колесницу перед плотным строем отряда шилуков, и Мемнон окликнул Крата:

— Бодр ли ты, вельможа?

— Боюсь, мой господин, что ребятки мои уснут на поле боя, если для них скоро не найдется работы.

— Так пусть же споют нам песню и пойдут поищут себе забаву.

Шилуки двинулись вперед. Шли строенным шаркающим шагом и через каждый третий шаг с такой силой одновременно ударяли мозолистыми пятками по земле, что она дрожала. Запели своими глубокими и мелодичными голосами, и песня их напоминала гул разозленного роя черных пчел. Приближаясь к врагу, стучали копьями по кожаным щитам.

Пехота у гиксосов была дисциплинированной и храброй — они не смогли бы захватить полмира, если бы у них не было таких войск. Мы разгромили колесницы, но пехота стойко ждала отряд Крата за стеной бронзовых щитов.

Два войска сошлись, как бойцовые быки в храме. Черные и белые быки сцепились рогами и начали сражение грудь к груди, копье к копью.

Пока два войска пехоты дубасили друг друга, фараон отвел свои колесницы в сторону и время от времени, выбрав момент, смело бросал их в бой, как только видел слабое место в расположении врага. Едва справа от нас образовался отсеченный от основного войска очаг сопротивления гиксосов, он послал на него отряд Акера, который уничтожил пехоту двумя стремительными атаками. Когда вельможа Беон попытался подвести подкрепление своему войску, фараон направил Аста с пятьюстами колесницами, чтобы остановить его.

Гиксосы собрали все уцелевшие колесницы и всех держащихся на ногах лошадей и бросили их против нашего правого фланга. Мемнон отправил им навстречу отряды Гуи и Аста, и атака захлебнулась. Ремрем по-прежнему стоял на месте, проклиная все на свете, умолял фараона и топал ногами около колесницы, но Мемнон не обращал на него никакого внимания.

Мы с фараоном кружили по полю боя и следили за каждым изменением в ходе сражения. Он вводил запасные части именно туда, где они были больше всего нужны, и настолько точно угадывал момент, что было видно: такому искусству нельзя научиться. Казалось, кровь сражения пульсировала в его жилах, и жизнь его текла с ней.

В самые горячие моменты сражения я пытался отыскать Крата глазами. Много раз терял его и боялся, что он пал в бою, но потом шлем его снова появлялся, правда, страусиных перьев на нем поубавилось, а на бронзе появились брызги крови.

Именно там, в центре, где Крат бился с гиксосами, враги начали поддаваться. Сначала их отступление походило на тоненькую струйку воды, прорывающуюся сквозь земляную плотину, потом строй растянулся и стал выпячиваться в сторону Фив. Задние ряды воинов валились с ног под давлением передних.

— Клянусь любовью Гора и сочувствием всех богов, Тата. Вот мгновенье нашей победы! — Мемнон увидел это раньше меня.

Мы помчались туда, где все еще ждал своего часа Ремрем, и фараон окликнул его:

— Ты готов, вельможа Ремрем?

— Я готов с самого утра, но я не вельможа.

— Ты смеешь спорить со своим царем? Теперь ты вельможа. Центр врага сломлен, бери колесницы и гони его до самого Мемфиса!

— Да живешь ты вечно, фараон! — взревел вельможа Ремрем и прыгнул в свою колесницу. Он повел за собой отряд. Лошади у них были свежие и сильные, а от долгого ожидания боевой дух бил через край.

Они обрушились на правый фланг гиксосов. Колесницы разрезали строй пехоты без малейшей задержки, развернулись и понеслись на центр врага с тыла. Именно в этот момент наша чаша весов окончательно перевесила, и гиксосы были сломлены. Еще несколько мгновений, и побежали.

Они потекли к воротам города, но даже шилуки Крата слишком устали и не могли преследовать их. Стояли по колено в грудах убитых и смертельно раненных, опершись на копья, и смотрели вслед гиксосам. Вот тогда и проявился гений Мемнона. Он специально держал в запасе первый отряд колесниц. Свежий отряд помчался за бегущими врагами, и я увидел, как меч Ремрема поднимается и опускается с ужасающей ритмичностью.

Когда первые гиксосы достигли ворот города, те захлопнулись перед их носом. Мои шпионы и агенты сделали свое дело. Население Фив подняло мятеж, и город был наш. Его население закрыло ворота перед разбитыми войсками гиксосов.

Ремрем преследовал отступающих до самой ночи, пока не устали его лошади. Он гнал их тридцать миль, и каждая пядь дороги на север была усеяна брошенным оружием, обломками доспехов и телами убитых врагов.

Я НАПРАВИЛ золотую колесницу фараона к главным воротам города, и он, привстав, крикнул часовым на башне:

— Открывайте ворота, пропустите меня!

— Кто требует пропустить его в Фивы?

— Я, Тамос, правитель обоих царств Египта.

— Да здравствует фараон! Да живешь ты вечно!

Ворота распахнулись, и Мемнон сказал мне: — Правь в город, Таита. Я повернулся к нему.

— Простите, ваше величество. Я дал обет, что не вступлю в город без своей госпожи, царицы Лостры. Я должен отдать вам вожжи.

— Сойди с колесницы, — мягко приказал он. — Иди! Привези свою госпожу и выполни свой обет.

Он взял вожжи из моих рук, и я спустился на пыльную дорогу. Я видел, как он въехал на колеснице в ворота, и приветственные крики толпы зарокотали по ту сторону стены, как бурные воды Нила, прорывающиеся через пороги в половодье. Народ Фив приветствовал своего царя.

Я стоял у дороги и смотрел, как наше войско, изможденное и обескровленное битвой, входило в город вслед за фараоном. Я увидел, какой дорогой ценой мы заплатили за нашу победу. Мы не сможем преследовать гиксосов до тех пор, пока не восстановим войско. К этому времени царь Салит снова соберется с силами, а его лошади оправятся от желтого душителя. Мы выиграли первый бой, и я понимал, что нам предстоит множество кровопролитных сражений перед тем, как тиран будет изгнан с нашей земли.

Я поискал Крата в рядах шилуков, но его там не было.

ГУИ приготовил мне свежих лошадей и колесницу.

— Я поеду с тобой, — предложил он, но я покачал головой.

— Один я поеду быстрее, — сказал я. — Отправляйся в Фивы и празднуй наше торжество. Тысяча хорошеньких девушек ждет тебя в родном городе.

Прежде чем отправиться на юг, я поехал на папе битвы. Шакалы и гиены уже начали свой пир, приготовленный нашими руками, и их рычание и вой сливались со стонами умирающих. Мертвые тела лежали грудами, как мусор, остающийся на берегу реки после спада воды.

Я повел колесницу туда, где видел Крата в последний раз. Эта часть поля ужасала больше всех остальных. Груды трупов поднимались до высоты колеса. Я увидел его шлем на размокшей от крови земле. Я сошел с колесницы и поднял. Гребень с него сбило, а медь была измята и продырявлена тяжелыми ударами.