Заинтригованная Седри, не поворачивая головы, взглянула на Лара и поймала его ответный жест. При этом оба бори даже не смотрели друг на друга.

Условный код? Седри в приливе интереса решила заняться языком более усердно.

У Барродаха худощавая секретарша-бори сразу же пропустила их в кабинет, где, как заметила Седри, вся техника и мебель были расставлены подальше от стен.

— Сенц-ло Барродах, — сказал Лар по-должарски, — это Седри Тетрис.

— Подожди снаружи, — приказал Барродах, бросил свой электронный блокнот на стол, где лежали чипы, бумаги, какая-то карта и стояла единственная тарелка, свидетельство скромной трапезы.

Когда Лар вышел, Барродах приблизился к экрану. Его лицо с туго натянутой на скуле кожей носило нездоровый оттенок, характерный для страдающих интоксикацией печени. Может, он наркотиками пользуется? Сухие, плотно сжатые губы позволяли предположить, что этот человек контролирует себя даже во сне. Один глаз у него слегка косил — не в предчувствии ли скорого приступа? Взгляд у него был умный, сердитый и недоверчивый.

— Я сразу подумал, что ваше имя мне знакомо, — без предисловий сказал он на уни без всякого акцента. — Облако Шелани. Вы заслужили некоторую славу, как талантливый программист, коммандер. — Последнее слово он язвительно подчеркнул.

— Коммандер в отставке, — спокойно поправила Седри. — Неужели ДатаНет даст столь фрагментарную информацию?

Барродах пристально посмотрел на нее, и его губы сложились в насмешливую улыбку.

— Значит, на Флоте вас раскрыли?

— Так же, как и я раскрыла, что нашу революцию поддерживаете вы. Получается, что мы тратили свои усилия лишь для того, чтобы сменить один авторитарный режим на другой.

— Вы лично хорошо потрудились, чтобы разрушить эти наши планы. Усилия, достойные патриота. — Снова ехидный упор на последнее слово.

— Жаль, что мои бывшие командиры не сочли мою работу патриотической, — я могла бы теперь быть далеко отсюда и разрабатывать гораздо более действенный план.

Пальцы Барродаха, как пауки, бегали по клавишам блокнота.

— Меня очень интересует, почему флотский коммандер оказался в компании с беглой должарской рабыней, убийцей, нарушителем контракта и смутьяном из выгребной ямы, именуемой панархистами Тимбервеллом. А ваша техник контроля повреждений, кажется, была воровкой?

— Чего не знаю, того не знаю, — вскинула руки Седри. — Рифтерский этикет воспрещает расспрашивать о прошлом человека, если он сам о нем умалчивает. А Марим о своем молчит, по крайней мере при мне.

— Где вы с ними встретились? В аресской тюрьме?

— Там это называется «блок». — Они с Вийей немало потрудились над этой легендой — ведь Седри прекрасно понимала, что Барродах рано или поздно докопается до ее участия в шеланийской революции, — но лгать ей было крайне неприятно.

— И как же вам удалось бежать? Арес слывет самой неприступной крепостью Панархии.

— Он действительно был таким — до нашествия беженцев. Голодные бунты, если в них участвует достаточно народу, даже военный режим способны поколебать. Зачинщики одного такого бунта вздумали освободить из заключения своих соотечественников, и мы воспользовались случаем.

— Разве вам не опечатали скачковые системы?

— Разумеется, опечатали. Но мы сняли печати, укрываясь на Рейде среди беженцев, недопускаемых на станцию. Рейд еще хуже Рифтхавена — там порядка вообще нет.

У Барродаха внезапно вырвался болезненный, скрежещущий смех.

— Значит, мы нанесли Аресу весомый удар, раскрыв его координаты?

— Насколько мы могли видеть, дела там плохи, — пожала плечами Седри.

— Ну да — вы находились в заключении, поэтому о военных приготовлениях вам мало что известно. Так?

— Вообще ничего не известно. Когда мы стартовали, то видели на Колпаке четыре покалеченных крейсера — только и всего.

— Четыре? — Барродах потер щеку и тут же убрал руку. — Ларгиор говорит, что вы хотели бы поработать, — с возобновившимся недоверием добавил он.

— Скучно все время сидеть в каюте без дела. Я готова взяться за любую работу — могу монтировать компьютерные блоки, настраивать пульты, все что угодно. Не обязательно допускать меня в ваш командный центр.

— Рад, что могу исполнить ваше желание, — снова усмехнулся он, нажимая на кнопку вызова. — Пришли сюда Ларгиора. Лишние руки никогда не помешают, — сказал он, снова обращаясь к Седри. — Но во время опытов вашего капитана вы должны находиться вместе со своей командой, под нашей охраной. Этого требует безопасность.

— Мне не нравится то, что в таких случаях происходит со станцией, и я только рада буду укрыться в собственной постели.

У Барродаха сделалось такое лицо, что она поморщилась. Хороша же, должно быть, его эмоциональная аура! Вийю, вероятно, стошнило бы.

В громадном носовом причальном отсеке «бета» царила полная тишина. Коммандер Леонтуа Эфрик глядел вдоль прохода, образованного рядами офицеров и команды, в открытый люк. Там висел рифтерский эсминец «Глория», похожий на осу и лишь слегка искаженный энергией шлюзового поля. Он не двигался, и Эфрик хорошо видел эмблему на его борту: стилизованная новая звезда — концентрические круги в ореоле пламени — и пронзающая ее рапира.

Позади тихо зашипела прибывшая капсула транстуба, и командор Мандрос Нукиэль, командующий сборной группировкой у Пожирателя Солнц, присоединился к Эфрику. Пряный запах его туалетной воды смешивался с пахнущей смазкой и озоном атмосферой отсека. На корпусе «Глории» блеснула вспышка, приняв угловатую форму челнока, который направился к «Мбва Кали».

Лицо командора, как всегда, хранило сумрачное выражение. Эфрик уже десять лет был его первым помощником и давно понял, что этот суровый облик — часть командирского образа Нукиэля. Внутри он был совершенно другим.

Но некоторое напряжение в капитане все равно чувствовалось.

— На переборке в кают-компании младших офицеров появилась новая надпись, — с невозмутимой миной, глядя на челнок, сказал Эфрик. Нукиэль поднял бровь, и он закончил: — «Рифтхавен — 480 световых лет».

Нукиэль хмыкнул, и Эфрик тоже позволил себе улыбнуться.

— Нам ведь подобные мероприятия не впервой, — заметил он.

— Только эту шайку мы встречаем несколько торжественнее, — скривил губы командор.

Среди команды рифтеров, которых они захватили в начале войны, оказался человек, ставший впоследствии Панархом Тысячи Солнц. До своего опознания он успел немного испытать на себе, что значит быть рифтером, взятым в плен кораблем Флота. Как знать, не этот ли опыт обусловил его последний декрет о включении рифтерских флотилий в наступательную группировку?

Эфрик хорошо понимал настроение Нукиэля. По всему отсеку холодно поблескивали объективы имиджеров. «Глория» — первый рифтерский корабль, поступающий в распоряжение Флота, и видеозапись этой встречи будет отправлена курьером на Арес. Панарх выразился ясно: он рассчитывает, что командор Нукиэль сделает эту первую встречу образцом для всех последующих.

Гул причального буксира прервал раздумья коммандера. Резонанс сотряс его костяк, и рифтерский челнок прошел сквозь шлюзовое поле, излучая кольца света. С характерным блеском коронарного разряда он опустился на палубу.

Командор Нукиэль двинулся вперед, Эфрик последовал за ним. Старшина тем временем разрядил челнок, и тот опустил трап.

С челнока гуськом спустились четверо рифтеров. Взгляд Эфрика невольно обратился на двух самых высоких — один из них был красивый мужчина лет сорока, подтянутый и обряженный в расшитый мундир черно-красно-золотых тонов, с длинными рыжими волосами, заплетенными в украшенную драгоценностями косу. Позади него шла высокая крепкая женщина, темнолицая, с седыми волосами. Ее костюм, не менее роскошный, все-таки больше походил на военную форму.

Эфрик, моргнув, осознал, что перед этими двумя идет капитан, на которого он как-то не обратил внимания. Между тем, судя по слухам, игнорировать Люкана Мипа было бы серьезной ошибкой — как, впрочем, и любого из его команды.