Потом его лихорадка внезапно прекратилась. Зато ей на смену пришел просто животный страх, и это состояние, граничащее с безумием, продолжалось целую вечность. Тон сидел, не в силах оторвать глаз от леденящего душу зрелища. Растение нависло над ним, раскинув во все стороны свои налившиеся соками и напитанные плотью Фалмера ветви. Они слегка раскачивались от собственной тяжести, а на гигантской чаше цветка застыла омерзительная ухмылка урода. Тону показалось, что он слышит низкий напевный звук, словно кто-то водил смычком по струнам контрабаса. Мелодия была невыразимо нежной, но откуда она исходила — от цветка или из его собственного мозга, Тон сказать не мог.
Время, казалось, тоже остановилось. Безжалостное солнце низвергало потоки ослепительного света, падавшего раскаленным свинцом из бездонной купели неба. От слабости и нестерпимого зловония у Тона все плыло перед глазами, но он был не в состоянии стряхнуть с себя оцепенение, порождаемое близостью растения. Похоже, беспрерывно кивающее чудовище, вымахав в полный рост, остановилось в развитии и теперь горделиво возвышалось над головой своей жертвы. Взгляд Тона сместился на усохшие руки Фалмера, которыми тот, словно клещами, сжимал подтянутые к подбородку колени. Тон увидел, что из пальцев, прямо из-под ногтей, тоже тянутся наружу крошечные белесые щупальца. То скручиваясь, то разжимаясь, они как бы ощупывали пространство вокруг, выискивая новые источники питания. Из шеи и подбородка Фалмера также выбивались молодые побеги, а тело как-то странно шуршало и шевелилось под одеждой, словно по нему ползали сотни юрких ящериц.
Звуки, издаваемые ветвями, стали еще более призывными и нежными, а в их движениях появился неизъяснимо притягательный ритм. Это было похоже на сладкозвучное пение невидимых сирен и в то же самое время на завораживающий танец кобр, раскачивающихся перед смертоносным прыжком. Тон ощущал неодолимость силы, которая принуждала его к действию. Проросшие усиками пальцы Фалмера, казалось, зовут его к себе. Внезапно, словно подчиняясь чьей-то команде, Тон рухнул на днище лодки, встал на четвереньки и по-обезьяньи двинулся в сторону растения. Медленно, сантиметр за сантиметром, обуреваемый то ужасом, то неодолимым влечением, полз он к твари, карабкаясь через теперь уже ненужный тюк с корнями орхидей. Сантиметр за сантиметром, шаг за шагом преодолевал он. Наконец его голова уткнулась в скрюченные пальцы мертвеца, из которых ему навстречу тянулись подрагивающие от вожделения щупальца.
Словно находясь во власти колдовских чар, Тон впал в гипнотическое оцепенение. Он еще чувствовал, как скользят по голове и шее быстрые щупальца твари, как колют их жала, проникая под кожу, но помешать им уже не мог. Тон даже не мог закрыть глаза... В его застывшем взгляде отразилось золотисто-пунцовое брюшко порхающей бабочки, а потом иглы проткнули его зрачки.
Все глубже и глубже в тело Тона въедались жадные корни, пуская во все стороны все новые отростки и опутывая его плоть сетью разветвлений... Некоторое время Тон трясся в конвульсиях, словно жизнь уходящая и зарождающаяся сплелись воедино в ожесточенном поединке... Наконец все было кончено, и Тон повис, развернутый навзничь, словно муха, прекратившая борьбу в смертоносной схватке с паутиной... Раздавшееся вширь и окрепшее, растение продолжало жить, и в его верхних ветвях, в неподвижном и безмолвном мареве полдня, начал распускаться новый цветок.