— Как должно быть замечательно знать таких умных и добрых людей, — сказала Амалия.

Балли запротестовал. Он стал рассказывать о старике с заметной антипатией. Этот притязательный меценат постоянно был рядом с ним и заставлял его выполнять каждый день определённое количество работы. Будучи настоящим горожанином, лишённым собственного вкуса, он не любил ничего из искусства, пока всё это не было ему объяснено и показано. Каждый вечер Стефано был уставшим от работы и разговоров и иногда жалел, что уклонился от того, чтобы стать коммерческим инспектором ради этой работы. Когда старик умер, Балли носил траур, но чтобы оплакивать его более легко, Стефано не брал в руки глину многие месяцы.

Как же хороша судьба Балли: он даже не был обязан благодарить за те блага, что сыпались на него как дождь с неба. Богатство и счастье стали плодами его судьбы; почему он должен был удивляться или быть благодарным за это тому, кто был приглашён провидением для того, чтобы отдать ему свои дары? Очарованная Амалия слушала этот рассказ, подтверждающий, что жизнь на самом деле совсем другая, чем та, что она знала. Для неё и для её брата судьба была горька, но для них же самих было естественнейшим, что она так улыбнулась Балли. Амалия восхищалась этим и любила в нём силу и ясность, которые стали его первой удачей.

Брентани наоборот слушал с горечью и завистью. Ему казалось, что Балли хвастался удачей как своей собственной добродетелью. Эмилио в рассказе Стефано ничего не показалось ни весёлым, ни неожиданным. Даже беда приближалась к Эмилио издалека, она вырисовывалась, приближаясь, и он имел достаточно времени, чтобы посмотреть ей в лицо, и когда она поражала его — будь то смерть самых близких людей или нищета — он к этому уже был готов. Поэтому он страдал долго, но не так интенсивно, и эти беды не сбивали его с грустной инерции, к которой относилась его безнадёжная, бесцветная и однообразная жизнь. И он никогда не был вдохновлён чем-то сильно: ни любовью, ни ненавистью; старик, которого Балли так несправедливо ненавидел, не вошёл в жизнь Эмилио. В его душе сейчас жила ревность. Амалия восхищалась Балли, и Эмилио ревновал её к нему. Обед получился очень оживлённым, потому что даже Эмилио принял в нём участие. Он боролся за то, чтобы завоевать внимание Амалии.

Но ему это не удалось. Что Эмилио мог рассказать о себе достойного странной автобиографии Балли? Ничего, кроме своей страсти, которую он испытывал в данный момент, да и то он не мог о ней говорить. Усилия Эмилио не привели ни к чему, лишь некоторые его идеи украсили рассказ друга. Последний же, сам того не осознавая, почувствовал эту борьбу и стал совсем другим — выразительным и оживлённым. Амалия никогда в своей жизни не становилась объектом такого внимания. Она слушала откровения, которые ей посвящал скульптор, и при этом не обманывалась: они были сделаны только для того, чтобы завоевать ее, и она на самом деле чувствовала, что вся принадлежит ему. В сознании скромной девушки не возникло надежд на будущее. Это было только одно мгновение, в которое она наслаждалась, один час, когда она почувствовала себя желанной и важной.

Они пошли гулять все вместе. Эмилио хотел бы прогуляться вдвоём с Балли, но Амалия напомнила ему, что накануне он обещал взять её с собой. Праздник ещё не должен был закончиться. Балли подыгрывал Амалии. Ему показалось, что привязанность к ней Эмилио могла бы помочь победить в Брентани влияние Анджолины. И он забыл, что всего лишь несколько минут назад боролся, чтобы встать между братом и сестрой.

Амалия собралась в мгновение ока и даже нашла время для того, чтобы привести в порядок свои густые волосы на лбу, которые скорее можно было бы назвать пятнистыми, чем описать их, придав им какой-либо определённый цвет. Когда же, надевая перчатки, она пригласила Балли выйти, то подарила ему улыбку, с помощью которой просила о его расположении и хотела ему понравиться.

На улице Амалия оказалась ещё неприметнее, чем обычно. Вся одежда на ней была черного цвета, а шляпку украшало маленькое белое пёрышко. Балли пошутил о нём, но сказал, что оно ему нравится, и попытался скрыть нежелание идти через весь город с этой женщиной, которая обладала настолько плохим вкусом, что умудрилась нацепить этот белый сигнал на столь малом расстоянии от земли.

Воздух был тёплым, в нём растворился густой белый туман, всё покрылось мантией одного цвета, и небо было действительно зимним, а площадь Святого Андреа окружал ряд деревьев с длинными, голыми и сухими ветвями, которые ещё не подрезали. Белая от распространившегося света почва создавала впечатление снежного пейзажа. Изображая всё это и не имея возможности передать мягкость воздуха, художник запечатлил бы эту ошибочную иллюзию.

— Втроём мы знаем весь город, — пробормотал Балли.

Там, где все собрались в этот вечер, им пришлось сбавить шаг. На фоне очень грустного пейзажа и рядом с широким белым морем собралась весёлая и шумная толпа, напоминающая муравейник.

— Это вы знаете всех, а не мы, — сказала Дмалия, которая помнила, как часто приходила посмотреть на этот пейзаж и не уставала от приветствий.

Все проходившие мимо них приветствовали дружески и уважительно Балли. Приветствия летели ему даже из экипажей. Амалия чувствовала себя хорошо рядом с ним и наслаждалась этой триумфальной прогулкой, как будто часть уважения, что адресовалось скульптору, принадлежала и ей.

— Как было бы жаль, если бы ты не пришел! — сказал Балли, отвечая вежливо приветствием пожилой синьоре, которая высунулась из кареты для того, чтобы увидеть его, — люди вернулись бы домой разочарованными. Они были уверены, что встретят на прогулке в это праздничное воскресенье рабочего Брентани, который в другие дни закрыт в своей конторе.

— Анже! — проговорила Амалия, улыбаясь сдержанно.

Она узнала её по описанию и по тому, как смутился Эмилио.

— Не смейся! — попросил Эмилио с жаром, подтверждая этим открытие Амалии.

Но и Эмилио увидел нечто новое: портного Вольпини, хрупкого человечка, который рядом с великолепной женской фигурой казался ещё более незначительным и маршировал хвастливо длинными шагами. Двое мужчин поприветствовали друг друга, и ответ Вольпини был преисполнен преувеличенной вежливости.

— Он того же цвета, что и Анджолина, — засмеялся Балли.

Эмилио запротестовал: как можно сравнивать солому Вольпини с золотом Анджолины? Он увидел, как Анджолина наклонилась и разговаривала со своим спутником, глядя на него сверху вниз. Определённо, они говорили о них.

Только позже, когда они оказались опять в городе и собирались расставаться, неожиданно замолчавшая Амалия, чувствуя приближение своего обычного одиночества, ради того, чтобы сказать хоть что-нибудь и нарушить повисшее молчание, спросила, кто был тот мужчина, что сопровождал Анджолину.

— Её дядя, — сказал серьёзно Эмилио после недолгого колебания, в то время как Стефано смотрел на него с иронией.

Эмилио покраснел. Невинный взгляд сестры заставил его стыдиться. Как же удивилась бы Амалия, если бы узнала, что та огромная любовь брата, из-за которой и ей уже пришлось столько страдать, приняла такой оборот.

— Спасибо! — сказала Амалия, прощаясь со Стефано.

О, какие сладкие воспоминания остались бы у неё от этого вечера, если бы к несчастью именно в этот момент она не заметила, что Балли борется с зевотой, которая парализовала его рот.

— Ему скучно. Тем более спасибо.

Такая скромность и доброта Амалии взволновали Стефано, который внезапно почувствовал любовь к ней. Он поспешил объяснить, что зевота имела нервную почву и он доказал бы, что не скучал в их компании, если бы проводил с ними больше времени.

И Балли действительно сдержал своё слово. Было трудно сказать, почему он каждый день проделывал свой путь, чтобы выпить чашечку кофе в семье Брентани. Возможно, это объяснялось ревностью; он боролся, чтобы сохранить дружбу с Эмилио. Но Амалия не могла догадаться обо всём этом. Она подумала, что Стефано стал приходить так часто из-за простой заботы о брате, которой она радовалась, потому что была очарована этой мыслью.