Я, разумеется, недоуменно спросил:

— А почему в еврейской?

Последовал малоубедительный ответ:

— В городе всё ещё свирепствует антисемитизм.

— Но ведь и в еврейской школе тоже можно этим заразиться? — настаивал я.

После чего мне сообщили, что евреи меньше других подвержены этому заболевании. Я не всё тогда понял, но твёрдо уразумел, что антисемитизм — это отвратительная и заразная болезнь, из-за которой мне приходится ежедневно проходить лишних 12 кварталов.

Позднее я узнал, что эта болезнь бескультурья называется ещё «буржуазным пережитком».

Однажды я назвал китайского фокусника китаёзой, и отец долго и терпеливо говорил мне, что все национальности достойны уважения, и приводил убедительные и простые примеры. Этот урок я запомнил на всю жизнь.

Из воспоминаний о еврейской школе остались в памяти написание буквы «А» по-еврейски, день приёма меня в октябрята, когда я вернулся с большой звездой на груди, многочисленное собрание еврейской молодёжи, на котором я поднял обе руки за то, чтобы закрыть синагогу и открыть в этом здании новый кинотеатр.

Во второй класс московской школы я поступил поздней осенью 1931 года.

Встретила меня столица непривычным шумом, и несколько дней у меня в ушах стоял гул как в пустой раковине. Освоился я очень быстро и как истинный москвич сразу начал запоминать номера телефонов, трамвайные маршруты и причудливые названия улиц Староконюшенный, Сивцев Вражек, Бутырская, Марьина Роща, Спасоналивковский и т. д.

Школа захватила меня в свой бурный водоворот. Ходил я в школу всегда с большой охотой. Учился хорошо. Общественная работа всегда увлекала меня больше, чем собственно учёба.

Быстро появилось много товарищей. Солидная драка с «королём начальной школы» прочно утвердила меня в группе главарей. Кстати сказать, физиономия после этой драки у меня припухла надолго и основательно. Отец внимательно осмотрел все синяки и шишки и тоном судьи всесоюзной категории произнёс:

— Очень, очень умело разукрасили твой портрет, просто мастерски.

Но мне ничуть не было стыдно, и я со значением и гордостью ответил:

— А вот и разукрасили.

Отец уделял мне всё своё свободное время, и хотя его было всегда мало, но результаты были неплохие. Я начал учиться всё лучше и лучше и наконец стал так называемым «лучшим учеником школы» (был тогда такой термин).

Отец часто уезжал в командировки. Обстановка в семье становилась всё тяжелее и напряжённей. Периодические трёпки чередовались с истериками и воплями о том, что в меня вложена вся жизнь. Я был «неблагодарным эгоистом», «шалопаем», «азиатским бандитом», «кретином» и «карабахским ишаком». Наконец на двенадцатом году жизни мне было категорически заявлено, что моя жена будет несчастнейшей женщиной на всём земном шаре. Последнее заявление произвело на меня удручающее впечатление, и я разревелся. Детально обдумав это роковое предсказание, я явился в кухню и произнёс:

— Моя жена будет счастливой, потому что я буду её любить так крепко, как я ненавижу вас.

Отец был в очередной отлучке. Поздней осенью 1936 года я подсчитал свои денежные ресурсы (в копилке было 3 рубля 70 копеек оборотных средств и 10 полтинников неприкосновенного запаса), надел свою огромную клетчатую кепку с кнопкой, пальто и внятно с расстановкой произнёс:

— Auf wider sehen!

С этого вечера я больше не числился в составе этого тихого семейства, у очага которого я провёл девять лет.

Ночевал я у товарища. На третий день моих скитаний на Пушкинской площади меня встретила Тётя. Она узнала о случившемся и предложила мне переселиться к ней на постоянное жительство. Я с радостью принял это предложение.

Началась жизнь без опеки, домашнего воспитания и какого бы то ни было давления.

Почти всё время я проводил с товарищами и познал, что такое товарищество и дружба. С Леонидом Мясниковым, коренастым веснушчатым мальчиком, у меня была дружба-соревнование. Мы все годы, что проучились вместе, были неразлучны и постоянно соревновались за первенство в учёбе. Миша Пучков был мой сосед по парте, маленький вихрастый и донельзя курносый паренёк. С ним у меня была давнишняя и постоянная дружба-помощь. Ему довольно трудно давалась учёба, да и домашние условия были у него не блестящие. Каждый день до позднего вечера он просиживал у меня, и мы постоянно вместе готовили уроки.

Был у меня ещё один приятель Саша Корсаков. Это был самый плохой ученик в нашем классе. Сутулый, белобрысый, очень некрасивый, но неглупый паренёк, он всё своё свободное время (сюда входили и часы, проводимые в школе) занимался техникой и изобретательством. Как постепенно потушить свет в классе, как сделать электротрещотку, как правильно разложить пробки на учительском месте — всё он знал. Он отвратно занимался по химии, но был знатоком карбидно-чернильной реакции и наизусть помнил состав пороха. Он не знал ни одного закона физики, но усердно составлял проект ракеты для запуска её на луну. Вот на этой почве мы с ним и подружились.

Было решено, что так как разработка проекта ракеты «Земля — Луна — ВК-1» (Вульфович — Кирсанов — 1) подходит к концу, то необходимо приступить к осуществлению творческого замысла и для этого назначить:

1. а/ начальником строительства Вульфовича Теодора Юрьевича;

б/ главным инженером Корсакова Александра Ивановича.

2. Изыскать материальные средства на постройку ракеты.

3. Закончить строительство этого чуда техники к наступающему Новому Году.

Закипела работа, и в один прекрасный день старьёвщик вышел из моей квартиры с полным мешком барахла, бутылок и банок, а вечером тётя долго искала свой фартук, но так и не нашла его.

Сера, селитра и уголь были заготовлены в большом количестве, и испытание первой порции пороха дало положительные результаты. Саша остался без чуба и без бровей, а я основательно обжёг правую руку.

Вольтова дуга, сконструированная по схеме дьявола, работала безотказно, и я до сих пор удивляюсь, как это сгорели только занавеска и несколько тряпок, а весь дом неколебимо стоит и по сей день.

Запуск ракеты, построенной по последнему слову техники, состоялся в вечер под Новый год из форточки Сашиной комнаты, так как у меня окно обращено на север и никакой луны не видно.

Рельсы были наглухо прикреплены к окну и стойке, заряженная ракета покоилась на шлицах рельс, два провода подходили к запальнику, и рубильник был на письменном столе. Не хватало только луны, которая с минуты на минуту должна была взойти над крышей противоположного здания.

— Внимание! Восходит луна! — завопил Корсаков.

Краткая речь начальника строительства, и лунатики поздравлены с наступающим Новым годом.

— Внимание!

— Есть внимание!

— Навести установку!

— Есть навести установку! — Саша доворачивает рельсы и проверяет направление полёта.

— К старту! — Я судорожно вцепился в ручку рубильника, а Саша в рукоятки кронштейна.

— Сашка, спрячь морду! Ну, в путь!

И я включил и выключил рубильник. В запальнике что-то ёкнуло и воцарилась гробовая тишина… Я уже хотел подойти и посмотреть, что случилось, как раздался оглушительный взрыв, вспышка, вопль Саши, и всё потонуло в едком пороховом дыму.

Когда дым слегка рассеялся, я увидел поскуливающего Сашу, валяющегося у противоположной стены и проклинающего, казалось, все изобретения последних сорока лет. В мякоти его левой руки торчала выхлопная труба нашей ракеты. Появившийся в дверях дворник поздравил нас с Новым годом и сообщил, что какой-то снаряд стукнулся в стену противоположного дома и выломал два кирпича у окна профессора Ципина, специалиста по ракетным двигателям.

С тех пор я больше никогда не увлекался техникой.

ВЕСЕННИЙ ВЕТЕР

3 глава

Когда мне исполнилось 13 лет, я, наконец, влюбился. Влюбился серьёзно и горячо. Мальчишеский пыл не проходил много лет, несмотря на то, что нас постоянно разделяло расстояние в 3,5 тысячи километров.