Двигатель завелся с первой попытки – более чем странно, поскольку это случилось впервые за много месяцев. Рой дал ему поработать вхолостую, чтобы украсть у дня еще хоть несколько секунд. Потом с неохотой включил дворники и взялся за рычаг переключения скоростей.

Коробка передач протестующе завизжала, от пальцев к плечу пробежала дрожь. Двигатель заглох. Прохожие с ухмылками переглянулись – еще бы им не ухмыляться, не так-то просто нынче за пределами ярмарки найти что-нибудь забавное.

– Мать твою так! – выплеснул Рой свою злость, и в машине громыхнуло эхо. Плевать, что его могли услышать эти идиоты на улице. Даже хорошо, если услышали. – Так вашу мать, педерасты чертовы! Растак твою мать, Лиз!

Слегка успокоившись, он надавил на педаль сцепления и осторожно повел рычагом вперед. Бестолку. На этот раз он даже не выругался. Напротив – едва не рассмеялся. Из-за отказавшей коробки передач Кэтлины никуда сегодня не поедут.

Он курил сигарету и глядел в заливаемое дождем ветровое стекло, прислушиваясь к барабанной дроби капель по крыше и проигрывая в уме предстоящий разговор. “Дорогая, мне очень жаль, но с поездкой придется повременить. По-моему, заклинило коробку скоростей”. – “Рой, я тебе столько раз повторяла: поаккуратней с рычагом! И вообще, надо было перед отъездом проверить машину”. – “Что значит – проверить? Слесари не стали бы разбирать ее по винтикам. Я позвоню в автосервис, но сомневаюсь, что они скоро приедут – в выходные у них запарка”. – “Как теперь прикажешь коротать день?” – “Мне придется посидеть в машине (бегство!), подождать ремонтников, а вы с Ровеной сами о себе позаботьтесь”. – “Хорошо, но на ярмарку мы не пойдем!”

В последнее время Лиз просто невыносима. Рой выбросил под дождь окурок и вышел следом. Он не торопился, поскольку уже промок, да и разговор с женой намечался не из приятных. “Если бы не Ровена, – подумалось ему, – я бы плюнул на все и ушел. Когда-нибудь. Куда-нибудь. Как уходят многие мужья, хотя у некоторых из них жены куда лучше моей”.

Выслушав его, Лиз побагровела.

– Так и знала! Говорила я тебе в пути, что передача барахлит? Говорила?

– Скорее всего, это потому, что мы ползли как черепахи и останавливались каждые пять минут. – Рой хотел курить, но терпел, подозревая, что за сегодняшний день успеет накуриться до одури. – Короче, придется звонить в автосервис.

– Будет просто чудо, если они приедут засветло, – хмуро бросила она. – А до тех пор что прикажешь нам делать?

– Найдите какое-нибудь развлечение. – Лиз, похоже, не заметила поспешности, с какой были произнесены эти слова. – Можно пойти на пляж, посидеть под тентом. На яхты поглядеть.

– Скажи пожалуйста, до чего увлекательно! Уж не думаешь ли ты, что Ровена высидит там целый день?

– Извини, ничего другого пока предложить не могу.

– Ялмалка! Ялмалка! – Одной рукой Ровена прижимала к себе куклу, а другой указывала на ярмарку. Ей нужно было как можно скорее увидеться с Джейн.

– Нет! – Лиз едва не сорвалась на крик. – Никаких ярмарок! Куда угодно, хоть к черту в пекло, только не туда! Уж лучше здесь проторчим до вечера.

Ровена молчала, глядя на Роя. В широко раскрытых глазах читалась мольба. “Папочка, я хочу на ярмарку! Будь твоя воля, ты бы отвел меня туда, правда?”

“Да, милочка, конечно. Но ведь ты знаешь, во что превращается мама, когда ей шлея попадает под хвост. Она терпеть не может ярмарок, так что ничего не поделаешь. Честное слово, я ничем не могу тебе помочь”.

– Туда едет “скорая помощь”. – Лиз немного успокоилась. – И полиция. Не знаю, что там творится, но нам лучше держаться подальше.

– Должно быть, кто-то брякнулся с “американских гор”, или что-нибудь в этом роде, – пробормотал Рой, внезапно ощутив тревогу за Джейн. Хотя она тут, наверное, ни при чем, ведь она ничем опасным не занимается, всего-навсего сидит в шатре, вырезает фигурки из дерева и гадает. И все же…

Побледневшая Ровена со слезами на глазах следила за “скорой”, пока та не скрылась в аркаде аттракционов. Девочка задрожала, прижимая куклу к мокрой щеке.

Что-то случилось. Что-то очень плохое. Об этом сказал Куколка, уводя Ровену от индейского костра. Надо во что бы то ни стало увидеться с Джейн.

Ровене казалось, что Джейн зовет ее.

– Инспектор, даю слово, что никто из моих людей не виноват в смерти вашего констебля. – Джекоб Шэфер опять попытался раскурить изжеванный окурок сигары, с такой силой втягивая воздух, что табак шипел, как сырая стружка.

– Это очень смелое утверждение, мистер Шэфер. – Полнеющий человек с редкими волосами не скрывал презрения к обслуге ярмарки. Эти грязные бродяги только тем и заняты, что дурят публику и доставляют полиции лишние хлопоты. А Шэфер – настоящий паук, сидит в углу и плетет паутину… – Минуту назад вы заявили, что здесь десятки сезонных рабочих, многих из них вы прежде в глаза не видели. Даже фамилий не знаете.

– Народ на ярмарке честный, – упорствовал Шэфер с высокомерием в голосе. – Я среди них почти всю жизнь прожил, кому их знать, как не мне? И вообще, что ваш офицер делал в “комнате смеха”? Ведь это, между прочим, вторжение на частную территорию.

– Он осматривал ярмарку по моему приказу. В понедельник здесь была драка, а теперь еще убийство, и впредь мы будем очень внимательно следить за вашим поведением. Но вернемся к делу. Констебль Эндрюс избит дубинкой до смерти. “Комната смеха” похожа на скотобойню. Тридцать лет служу в полиции, но еще ни разу не видел такого зверства. Самое удивительное, что преступник не оставил ни единого следа, кроме трупа. Это выглядит такой же нелепостью, как ваши кривые зеркала.

Шэфер оставил окурок в покое. Блеск тревоги исчез из его глаз.

– Виноват, инспектор, но я ничем не могу помочь. Мне тоже невдомек, как это случилось.

– Мы выясним, – пообещал детектив, не испытывая той уверенности, что звучала в его голосе. – Не сомневайтесь, я найду убийцу. Пусть не сразу, но найду. Даже если придется разобрать ярмарку по досочке и двадцать раз допросить каждого работника.

– Это пожалуйста. – Высокомерие, гнев против гнева. – Поступайте, как знаете, инспектор. А мы тем временем будем делать свое дело.

– От вас я ничего другого не ожидал. – Старший инспектор Ленденнинг презрительно скривил губы.

Он вышел под дождь, поднял воротник уже пропитанного влагой плаща и остановился, оглядываясь. Непогода остудила энтузиазм курортников, но, разумеется, не тех, что пришли на ярмарку. Возле “комнаты смеха”, обнесенной веревочным барьером, теснились зеваки. Полицейский выругался про себя: он презирал этих людей. Их хлебом не корми – дай позубоскалить над чужим несчастьем. Больше всего на свете они любят глазеть на трупы и кровь.

Ленденнинг повернулся и зашагал в обратном направлении; его глаза цвета стали не упускали ничего. В ушах гремела отвратительная музыка, и он подумал: нельзя ли ее прекратить? Ведь должен быть в этом городе закон, запрещающий превышать определенный уровень шума в общественных местах. Навести справки можно в любую минуту, но не время заниматься пустяками. Прежде всего надо разыскать убийцу. Подчиненные Ленденнинга, если потребуется, готовы работать круглые сутки, потому что погиб офицер полиции.

Бродя по ярмарке, он осматривал все подряд, поскольку не знал толком, что надеется найти. У каждого аттракциона толпились бездельники. Покататься на автомобильчике с резиновым бампером стоит семьдесят пять пенсов, причем, сколько времени – не оговорено. Оставлено на усмотрение служителя. Людей дурят тысячами, а им, похоже, все равно. Легко нажито, легко прожито.

Одного взгляда на вальсирующую карусель было достаточно, чтобы у инспектора закружилась голова. Стоит ли за то, чтобы вам перетряхнули внутренности, платить такие деньжищи? Впрочем, если вы страдаете морской болезнью, но все-таки деньги жгут ваш карман, можете прокатиться на “американских горках”.

Он смотрел, как кабинка в форме лодочки замедляет ход, останавливается, затем рывком возобновляет движение и снова замирает, позволяя бледным пассажирам сойти на дощатую платформу. Все для почтеннейшей публики!