После чего интересуюсь у Бартля:

- Какие-нибудь особенные пожелания?

Но Бартль никак не реагирует, лишь осматривается вокруг.

Хозяин появляется снова и объявляет, что у него есть, для нас троих, «Coq au vin» – его фирменное блюдо, а прежде он подаст «une tranche de p;te de lapin» , а также «cornichons» и все «;patant!» .

Да, да – конечно же, подавайте все! И сверх того, салат и маслины. А еще ваш «salade d’endives»!

- Так, ну а теперь мы можем «boire ; ventre d;boutonn;»! Предадимся чревоугодию, вот достойный перевод этой фразы, Бартль: «объедимся всласть».

Бартль производит губами безмолвное движение. «Кучер» тихо ухмыляется.

«Кучер» энергично и целеустремленно втаптывает в себя еду. Он выдвинул свою тарелку почти до средины стола, чтобы найти место для локтей и рук.

Мелькает мысль: А Старик теперь, наверное, ест Corned Beef, если ему вообще хоть что-то дают – или, скорее, если он вообще еще хоть в чем-то нуждается, и если он уже не...

Стоп! Лучше не думать об этом!

Бартль снова наверху.

Он разбирает мой Coq на удобные для подбора вилкой кусочки и спрашивает, правильно ли он это делает или нет.

- Спасибо! В следующий раз я, пожалуй, должен буду заказать побольше гуляша, так как без Вашей помощи мне не обойтись.

Теперь Бартль даже улыбается.

Я доволен. Поесть и не отравиться, это уже кое-что – а теперь сверх всего еще и этот богато накрытый стол.

- Осторожней с вином, Бартль. Это «Bordeaux» довольно серьезная штука. Вы навряд ли привычны к такому вину.

Столы здесь, и в самом деле накрыты так, как будто бы здесь никогда не было войны. Carpe diem!

Уже скоро входят еще несколько посетителей. Подаст ли хозяин им какой-либо знак? Или же он захочет разместить их в дальнем углу, чтобы они не видели, что он нам подносит?

Говорю Бартлю:

- Лучше держать наши пушки наготове…

Едва мы покончили с нашим Coq, появляется хозяин и держит обеими руками перед живо-том бутылку коньяка. Между пальцами другой руки у него стаканы. Рука напоминает стеклян-ного ежа. Подойдя к нашему столу, ставит стаканы на стол и аккуратно их наполняет.

- ; votre sant;, messieurs!

Входит еще один посетитель, затем еще двое.

Мне надо срочно пойти в уборную!

Профилактика! – никаких трудностей в нахождении уборной: Я должен только почуять след, а уж затем войти в смрад!

И вот опять тоже самое: Не все то золото, что блестит; обыкновенный засранный туалет и покрытые слоем мочевого камня писсуары. Что за противоположность изящному, вылизанному до зеркального блеска ресторану!

Осматриваюсь: мятое, серое полотенце, зеленый, оксидированный диспенсер жидкого мыла, в котором уже давно больше нет никакого мыла, газетные лоскуты на грязном, заляпанном ка-феле пола – хочу надеяться, что это будет последняя французская уборная в моей жизни.

При попытке аккуратно заправить рубашку одной рукой в брюки, попадаю в такое затруднительное положение, что меня покрывает пот, а дыхание вызывает одышку из-за резкого смрада, когда все-таки удается с ней справиться. Чертова воспитанность!

Когда измученный и почти без дыхания возвращаюсь в ресторан, какой-то гауптман, при полных военных регалиях, в стальной каске на черепушке, стоит у нашего стола. Рядом с ним стоит фельдфебель, тоже в каске и с огромной черной, кожаной кобурой – но не на бедре, как обычно, а почти на брюхе: Военный патруль!

В голове молниеносно проносится: Гауптман в полной форме и унтер-офицер тоже – это не-обычно для патруля. А почему же их только двое? В обычном патруле всегда трое военнослу-жащих. Может быть, где-то рядом еще один? Где же остался их третий?

Мои оба воина стоят как пришибленные. Несмотря на слабый свет, вижу, как Бартль с об-легчением вздохнул, расправив грудь, когда я вхожу через качающуюся дверь – это, наверное, должно значить: Слава Богу, что Вы здесь появились...

Гауптман кидает на меня проверяющий боковой взгляд, после чего хрипло произносит, об-ращаясь к Бартлю и «кучеру»:

- Пожалуйста, предъявите Ваши командировочные предписания, господа!

Я сразу надуваюсь как индюк: Рефлекс, с которым не могу совладать. Следует застрелить этих свиней-патрульных. Они – вот наши настоящие враги. Давно сдерживаемая ненависть к «контрольным органам» все больше разрастается во мне. Старая холодная ярость – чувствую ее, как новый элемент жизни.

Гауптмана, стоящего против света, могу рассмотреть с трудом. Но, все же различаю, что на носу у него гиммлеровское пенсне.

Делаю два шага в сторону, чем заставляю этого человека развернуться вокруг – как матадор заставляет повернуться быка. Теперь могу разглядеть его получше: Небольшая щетка усиков под носом. Прожилки на толстом носу. Мешки под глазами, синеватая куриная кожа. Этот сер-дито смотрящий член вселенского суда, наверняка, имеет под каской отполированную до бле-ска лысину.

На носу картошкой блестят тонкие бисеринки пота. Таким перетянутым портупеей и с кобу-рой на ремне, да еще в подпирающем шею воротнике, я бы никогда не хотел ходить. Никогда не думал, что вот таким нелепым образом можно носить каску. Она сидит у него на голове так высоко вверх, словно гауптман подложил кипу газет между темечком и каской. И эта каска, на этом черепе, Бог знает почему, здорово напоминает перевернутый ночной горшок. В глубине души называю этого парня «Гауптман – ночной горшок».

Пытаюсь вытащить свои бумаги. Так как делаю все поспешно, то никак не могу этого сде-лать.

Безмолвная игра. Бартль не приходит мне на помощь, а стоит как статуя.

Этот тупой гауптман тоже мог бы помочь мне, но он и вовсе не думает об этом. Он тоже ра-зыгрывает паноптикум. Чтобы как-то оправдать задержку, говорю, указывая на своих бойцов ладонью:

- Я ручаюсь за этих двоих! Так, а вот также и мой приказ на командировку!

«Гауптман – ночной горшок» изучает его с такой тщательностью, как будто в приказе со-держится некое чудо, достойное особо внимательного прочтения.

- А где Вы провели промежуток времени до сего момента, господин лейтенант?

- Обер-лейтенант, – бычится Бартль и этим заметно выбивает гауптмана из равновесия. И в самом деле, Бартль, после этих слов, в тот же миг удостаивается строгого проверяющего взгля-да, а затем и я.

«Гауптман – ночной горшок» должен был действительно быть носителем судейской ман-тии, чтобы иметь опыт в таком взгляде. Если бы только Бартль удержал язык за зубами! Но те-перь гауптман уже закусил удила.

- Промежуток времени? – спрашиваю, чтобы быстрой болтовней отвлечь внимание гауптма-на на себя.

- Однако, я сначала охотно бы ознакомился с Вашим званием...

- Обер-лейтенант, господин гауптман.

- А почему Вы не носите соответствующие знаки различия?

- Потому что не смог найти соответствующие погоны, господин гауптман! Мы движемся, если объяснить в общих чертах, прямо с войны, а приказ был доставлен относительно недавно.

Замечаю, что мои руки дрожат. Никаких нервов уже нет! Губы тоже дрожат.

- И теперь мы думали, что наконец-то можем спокойно перекусить. Нам это совершенно не-обходимо, господин гауптман!

Гауптман посылает нам проверяющие взгляды от одного к другому через пенсне. Проклятье! хочу воскликнуть, но при этом понимаю: обер-лейтенант, фельдфебель и рядовой солдат никак не могут сидеть сообща за одним столом. Не только в одной общей сраной колымаге, но и тем более в таком роскошном заведении. Но вот теперь мы здесь сидим, все вместе. И поэтому едим тоже вместе. Сдерживаюсь изо всех сил, и не могу подавить дрожь губ.

Бартль и «кучер» стоят вплотную рядом со мной.

С тоской думаю: Вот козел драный! Неужели хочет придраться к нам?

Но что же меня все-таки отвращает в нем? Что ему не подходит?

- Где Вы задержались в этом промежутке времени? – спрашивает гауптман, и в его голосе звучат одновременно упрек и выговор.

Пока еще могу совладать с собой, но мне противно до возмущения его лицо, и я отвечаю: