И, все же, спустя какое-то время мы вновь катим по дороге – ровно и словно без мотора.
Стараюсь изо всех сил поддерживать себя в бодром состоянии духа. Лучше всего можно было бы погрузиться в сон. Мы больше не одни на этом шоссе и не боимся потеряться: Перед нами катят транспорты Вермахта и за нами тоже, и каждую пару минут кто-нибудь нас обгоняет.
Проезжаем мимо зенитной пушки уставившей ствол в небо.
Почему эти парни стоят на этом направлении? Неужели здесь могут появиться самолеты? Может быть, была объявлена воздушная тревога?
Приказываю остановиться и говорю Бартлю:
- Я хочу снова наверх, на крышу. Помогите мне забраться.
Осторожность не повредит! думаю про себя. И, кроме того: Встречный ветер может подейст-вовать на меня благотворно.
Чувствую себя с кофе и пилюлями в животе, не совсем tiptop , но в состоянии держать свою позицию.
Воздух, к сожалению, полон пыли. Пыль, которую я едва могу видеть, но которая скрипит на зубах. Гротескные, бесформенные остатки выгоревших транспортов лежат по обеим сторонам шоссе.
Целая вереница разведывательных бронеавтомобилей стоит, остановленная чьим-то прика-зом, у обочины. Наверно, все же, была объявлена воздушная тревога...
За небольшим поворотом вижу, как какой-то мальчик лет двенадцати бросает что-то на про-езжую часть: Стучу с силой по крыше.
Пацан улепетывает в поле.
Бартль поднимает то, что он бросил на дорогу. Конечно: Острые кованые гвозди! Хитро вы-кованные: Не имеет значения, как они лежат на земле: в любом случае находятся острой вер-шиной вверх.
Когда катим по вытянутой вдоль шоссе деревушке, вижу, как три подростка сидят у левой обочины дороги и делают какие-то записи. Снова приказываю остановиться и затем сдать назад. Мальчишки стремглав убегают. Но на этот раз Бартль делает из пистолета несколько выстрелов в воздух: После чего маль-чишки останавливаются с поднятыми руками. С трудом сползаю вниз и досматриваю этих ребят. У одного нахожу страницу из школьной тетради со списком в виде черточек. Длинный ряд черточек под заголовком «camion» . Три черты под словом «char» . Таким образом узнаю, что здесь ранее прошли танки. Должны ли об этом узнать, например, Maquis? Или же это своего рода детская игра? Что делать?
Усаживаем этого мальчика в машину рядом с Бартлем. Я же сажусь назад, рядом с «кучером». Парень дрожит, предчувствуя скорую смерть. Я задумываюсь и решаю: Черт его бери! А по-тому:
- Вали отсюда и больше не попадайся!
Забираюсь назад, на крышу, и когда оказываюсь наверху, говорю Бартлю:
- Быть предельно внимательными! Ехать спокойно и медленно. Мы уже скоро приедем.
При этом понимаю: Против кованых гвоздей никакое наблюдение не поможет. Поля тянутся без конца и края, но нигде ни деревушки. Кто только обрабатывает все эти по-ля? Наконец появляются несколько полусожженых домов, из которых по обеим узким сторонам тянутся покрытые черной краской камины, напоминающие указательные пальцы, устремлен-ные в небо.
«Кучер» тщательно объезжает воронки от бомб. Иногда, тем не менее, он не может найти ровной дорожки для наших колес, так как дорога сплошь усеяна воронками. На отдельных уча-стках она смотрится как ковер, попавший под ураганное бомбометание.
Тогда «ковчег» качается будто корабль, идущий поперек волн.
Я хорошо сделал, что соорудил настоящий глубокий окоп между мешками с дровами: До тех пор пока ковчег сильно не накренится, меня из него не выбросит.
Ю-96 пролетает с шумом в бреющем полете на параллельном курсе: Легкий самолет- штур-мовик, чистый цирк, а не полет.
Едва могу поверить: Немецкий самолет – с белым крестом на фюзеляже! С трудом могу вспомнить, когда видел подобное в последний раз!
Водонапорные башни. Высоко задравшие свои башни прямо у шоссе. Подлесок, растущий по-тропически плотно, над ним могучие дубы. И даже темно-зеленые сосны.
Хищные птицы, парящие на неподвижных крыльях над верхушками деревьев, буквально сводят меня с ума.
Потому что каждый раз, когда я их вижу, меня холодный пот прошибает: Самолет-штурмовик!
Обломки самолета справа, рядом с дорогой: Томми. Наверно наткнулся на причудливо изло-манную мачту, мимо которой мы как раз проехали. Немного дальше сбитый наш самолет – или он совершил вынужденную посадку на пузо? Машина выглядит неповрежденной.
Любопытство срывает меня с места, и приказываю остановиться: На стеклянном колпаке ка-бины крови нет, экипаж кажется, просто слинял. Пилот был тем еще хитрецом: По урожаю зре-лой сахарной свеклы он проскользнул самолетным брюхом как на салазках.
Оба пропеллера, правда, здорово деформированы, так что самолет по-любому больше не под-нимется в воздух.
- Что это за тип самолета, господин обер-лейтенант? – интересуется Бартль.
Так сразу и не скажешь. Помедлив, отвечаю:
- Похоже на Хенкель ... Таким вот образом приземлившись на брюхо, черт его разберет на этих корнеплодах.
Что странно: Я узнал бы дюжину типов самолетов Союзников даже пусть и лежащих на брю-хе. Но немецкий? Откуда? Единственный военный самолет, на котором я когда-нибудь летал, был Ю-52. Наверное, этот Хенкель, если конечно это он, должен был охранять воздушное про-странство над этим шоссе. Дьявол его разберет, кто сбил его или что заставило летчика совер-шить такую посадку...
Хотим ли мы этого или нет – но снова едем в колонне. Далеко впереди теряется ее голова, и, кажется, там играют свою игру какие-то сумасшедшие парни. Она рывками продвигается впе-ред. Если бы сейчас начался воздушный налет, и если бы попался в самолете ловкий парень, то ему удалось бы собрать богатый урожай в этой длинной автомобильной колонне. Здесь нет ни придорожных деревьев, ни даже кустарников – вообще никакого убежища. Это была бы чистая мясорубка. Хуже не придумаешь...
У меня сваливается камень с сердца, когда, наконец, колонна начинает движение.
Едем медленно, держа дистанцию до передней машины. А в это время какой-то идиот обго-няет нас и становится в пространство перед нами, а за ним тут же еще один, и наше расстояние сужается до каких-то сантиметров. Лучше остановиться и подождать, пока нас минует все под-разделение.
Немного позже видим перед собой один из записанных отпущенным нами мальчиком танков: Что за гигант! Наверное, «Тигр».
Мы едем за ним словно в колоколе, из-за сильного гула и шума. Спрашиваю себя, почему этот «Тигр» катит здесь в восточном направлении, вместо того, чтобы двигать на фронт.
Танк держится левой стороны, измельчает в пыль дорожные бордюры, едет по тротуару – только так он может протиснуться по тесной улице: Но почему его орудийный ствол повернут градусов на пятьдесят вправо?
Стеклянные вывески магазинов на правой стороне улицы трещат, лопаясь от грохота, фрон-тоны двух домов буквально срезаны танковым стволом, так что большие глыбы падают с трес-ком на тротуар. Жители, которых сейчас, очевидно, нет дома, здорово удивятся!
Что только случилось с командиром танка? Если он спятил – то все же, не может творить здесь своей пушкой такое безобразие, разнося дома в щепки!
А треск и стук уже раздаются снова: С косо направленным в сторону мощным стволом танк как безумный буквально крошит все эти вывески и витрины. От сильной пыли едва могу ви-деть хоть что-то.
Я должен узнать, что все это может означать. Но как остановить стальное чудовище?
Поскольку не могу больше ничего видеть из-за плотного облака пыли, приказываю остано-виться.
«Тигр» прет в толстом пылевом облаке дальше.
- Да они спятили! Просто спятили! – кричит Бартль.
Продолжаем движение по обломкам и мусору дальше – чувство такое, как будто топчемся по сырым яйцам: Если мы здесь проколем шины, то на этом наше путешествие и закончится.
Скоро «Тигр» снова перед нами, и когда улица расширяется, «кучер» начинает обгон. Это правильно!
Командир танка стоит высоко в башне, словно позируя для фотографии героев. Я же напро-тив лежу с моей жалкой перевязанной рукой как один из солдат Наполеона, в его отступлении, между мешками с дровами.