Едва проезжаем несколько километров, вид повешенного человека пробуждает у меня очеред-ной прилив сильного страха во всем теле: С силой стучу по крыше, и «кучер» тут же останавливает машину. Справа от нас и совсем рядом с дорогой, на мощной, почти горизонтально отходящей от толстого ствола ветви, висит перед нами солдат-пехотинец. Сначала я разглядел одни солдатские сапоги – сапоги с коротким голенищем, будто стаканы для игральных костей – и удивился, почему они висят в листве...

Наверное фельджандармы или такие же как они вздернули беднягу из какого-то подразделения как вора. Дезертирство? Фальшивые документы? Сейчас это решается быстро...

И вот теперь он висит таким вот образом привлекая взгляды, как делал Отто Дикс изображая погибших: изношенная веревка для привязи телят, толстые навозные мухи, большой синий язык, гротескная эрекция в штанах мертвеца. Подумал ли он еще и о птицах? Или таким образом вытягивает свою высокую ноту?

Как загипнотизированный перебираю пальцами свои документы, и затем даю команду следо-вать дальше. Хорошо, что мне не нужно разговаривать с обоими моими спутниками.

Продвижение наше становится все более рискованным: Нам словно красный свет зажгли. По-ток транспорта янки уже давно пришел в движение. Чтобы с ним не пересечься, нам следует тщательно продумать дальнейший путь.

Американские танки, о которых нам рассказал крестьянин, являются, конечно же, авангардом 3-ей Армии, их передовым отрядом, который должен выдвинуться дальше на восток. Так они всегда делают: Несколько танков отправляют вперед, а большую их часть придерживают в ре-зерве. В Бресте было также.

Принять желаемое за действительное?

Сейчас не тот случай. Здесь отчетливо выделяется движение зубов клещей, с которыми прихо-дится считаться.

Лучше всего я бы сказал сейчас Бартлю: Напряги мозги! Это уже не шутка!

Чувствую странное удовлетворение от того, что все происходит таким образом, как я и пред-ставлял себе. Но тут же высмеиваю себя: Маленький Наполеон! Стратег в жилетке! Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны…

Сосредоточь-ка лучше внимание на том, чтобы все не закончилось неудачей. Этот твой план на последней минуте лавировать по пути в Париж – разве он не достаточно сумасшедший?

Но что еще придумать? возражаю сам себе.

На восток от Парижа будет относительно безопасно. «Клещи» янки будут скорее напоминать плоскогубцы, а не кусачки. Плоскогубцы оставят нам до самого конца открытым широкий ко-ридор.

Попробую представить себе все это одной картиной: Париж – это брекватер, на который нака-тывают волны врага. За ним стоит спокойная вода. Париж – Нанси, широкая большая дорога, которая, уверен, все еще в безопасности, и если хочешь выехать на восток – этот район меньше всего страдает от террористов.

Если только нам удастся добраться до Парижа, то мы будем спасены. В Париже будет все, в чем мы нуждаемся, наверное, даже нормальная машина и бензин. Бисмарк, думаю, уже предусмотрел этот вариант для себя и своих людей.

Париж, насколько могу теперь судить, не будет атакован Союзниками. Париж кажется мне по-тому спасительным островком в царящем кавардаке.

По краям дороги рядами стоят выгоревшие машины. В одном месте совершенно деформиро-ванные шасси трех или четырех грузовиков образуют беспорядочный спекшийся клубок.

Еще раз приказываю моему подразделению:

- Сразу же скрыться в кусты, как только забарабаню по крыше! Быстро смыться с «ковчега» – в растущие у дороги кусты! И уйти так далеко от дороги, как только можно!

Этот мой приказ имеет значение лишь при воздушном налете. Но что делать при нападении партизан, хрен его знает.

В следующий момент вижу расстилающуюся перед нами очередь транспортных средств в за-щитной окраске. Дорога слегка идет в гору.

Проходит несколько минут, и мы уже в конце этой очереди. Это именно то, чего я не очень-то и хочу. Об обгоне нечего и думать. Мы теперь принадлежим этой медленно двигающейся колонне, нравится нам это или нет.

Вот черт!

Склоняю голову перед судьбой, но затем меня охватывает ярость: Следование в этом конвое может чертовски плохо закончиться!

«Кучеру» постоянно приходится полностью выжимать тормоз, чтобы не влететь в зад впереди идущего транспорта. Что это вообще за подразделение, которое продвигается в темпе черепа-хи?

Делаю усилие, чтобы успокоиться и размышляю о том, не сесть ли рядом с водителем, но, все же остаюсь наверху и наблюдаю за небом: Я доверяю моим собственным глазам теперь больше, чем чужим.

Едва ли мы находимся в безопасности от партизан в этой колонне на открытой местности. По-тому, останемся-ка мы лучше там, где находимся, как ни неприятна мне эта медлительность нашего продвижения.

И тут мне на ум приходит страшная мысль: За нами появляется все больше и больше транспор-та. Если мы будем продвигаться и дальше таким же образом, то скоро займем позицию посреди колонны.

Теперь у нас уже больше совсем не появляется никакого шанса выбраться из этого подразделе-ния.

Когда мы, добрых полчаса, тяжело, при суженном поле зрения впереди и позади из-за машин, а слева и справа из-за плотных рядов, у самой дороги стоящих лиственных деревьев, движемся как улитки по этой местности, меня охватывает чувство того, что я, как часть такого большого вооруженного подразделения, могу все-таки чувствовать себя намного спокойнее. И тут же мелькает еще одна мысль: Однако ты не можешь заснуть – впереди уже черт знает что проис-ходит: Мне в уши бьют внезапные удары. Бортовые авиационные пушки? Пулеметный огонь? В доли секунды различаю пролетающий на бреющем Lightning, вижу пулеметные очереди из-рыгающие снопы огня на дорогу, разлетающиеся искры, высекаемые пулями из брусчатки...

Слышу свой крик: «Самолет на бреющем!», барабаню изо всех сил прикладом автомата по крыше, и чувствую, как моя платформа приподнимается, затем резко падает вниз и косо накло-няется. В последнюю секунду успеваю крепко ухватиться за кронштейн крыши. И тут же бук-вально слепну от ярко-белой вспышки, и мощный кулак отрывает меня от крыши и вращает в воздухе. Еще в полете понимаю: Бомба! Жестко приземляюсь между двумя грузовиками на до-рогу и вижу стену накрывающей меня земли. Комья земли и камни нещадно барабанят по телу. К счастью, они не могут попасть мне в лицо, так как лежу на животе, закрыв лицо правой ру-кой.

Слышу чей-то крик и стараюсь понять, почему я лежу посреди дороги. Слегка приподняв голо-ву пытаюсь сориентироваться в дыму и чаде... Здесь Бартль. Он наклонился, чтобы поднять ос-колок от бомбы, но при этом обжег руку.

Мелькает только одна мысль: Ошибся! Я здорово ошибся! Затем хочу опереться на руки и под-няться, но при этом меня пронзает такая острая боль, что я снова вынужден опуститься на доро-гу.

А где мой автомат? Что вообще случилось со мной? Острая боль из левой руки пронзает всего меня. Я больше не могу ею двигать. А что с моей головой? Ударился ли я черепом об асфальт? Боль доводит меня до слез. Кровь? Нет, нигде нет крови. То, что кровь не течет, очень удивляет меня. Но что же с моей левой рукой? Сломана? Только теперь понимаю, что ударился локтем и головой об асфальт. Это, пожалуй, мой левый локоть...

Мне требуется какое-то время, чтобы осознать, что произошло: Бомбы упали рядом с дорогой. Пришел конец нашему «ковчегу»!

Когда делаю попытку подняться, то не могу пошевелить левой рукой.

Черт возьми, а где мои наручные часы? На левом запястье их нет.

- Они возвращаются! – кричит кто-то. – Врассыпную, всем укрыться! Они возвращаются!

Вокруг меня начинается ад. Сквозь плотные завесы вонючего дыма слышу трещащие как фей-ерверк взрывы и многоголосый шум. Вижу, как яркие молнии пробивают клубы дрожащего дыма, и в нос бьет запах пороха.

Я не могу укрыться посреди дороги, еще и голова теперь буквально раскалывается от боли. Ну, давай, поднимайся! В придорожный кювет! приказываю себе. И начинаю двигаться. Крики и сигналы тревоги придают мне силы. Но я шатаюсь как пьяный.