Нас же волнует дальнейший поиск. На левой стороне искать бесполезно: берег низкий, дома подходят прямо к реке. А вот противоположный берег — совсем другое дело: ровное плато высокой надпойменной террасы. Площадка не заливается даже во время муссонных разливов.
Сейчас река почти совсем пересохла. Без особого труда перебираемся на правый берег и начинаем исследовать обнажения.
Немало времени прошло, прежде чем мы обнаружили выходы культурного слоя. Не одну сотню камней пересмотрели, прежде чем натолкнулись на палеолитические орудия. И находки эти буквально ошеломили — нижний палеолит!
Сейчас еще рано говорить о твердой дате, тем более что собранная коллекция немногочисленна и разнородна. Но все же предварительно возраст находок может быть определен в 200 тысяч лет! На такое открытие не только нельзя было надеяться, о нем и мечтать-то было несерьезно!
Но оказалось, что благосклонности этого мыса только начинаются. Здесь же мы стали находить и фрагменты керамики. Встречались они на довольно большой площади, и, увлеченные поиском, мы разбрелись в разные стороны. Вдруг патриархальную тишину взорвал могучий и безумно радостный голос Щетенко.
— Нашел!.. Топор!!! Скорее ко мне! — неслось над долиной.
Он лежал прямо на поверхности, вымытый из слоя, — совершенно целый полированный топор из кремнистого сланца.
А потом уже в последних лучах уходящего солнца были найдены и другие каменные полированные орудия — еще один топор и мотыга — скорее всего III—II тысячелетия до нашей эры. Так открылось уже неолитическое поселение — тоже первое в Непале!
Заночевали в маленьком домике лесничества, стоящем у края джунглей, прямо на площадке этого неолитического поселения.
На следующий день мы собирались только снять планы двух открытых поселений. Однако на краю глубокого оврага, прорезавшего террасу, явственно увиделись очертания... прямоугольной крепости с массивными развалами башен по углам, которые возвышались над поверхностью на полтора метра. Все это очень напоминало укрепления, которые появились в Индии с приходом индо-ариев. А найденная вскоре здесь же и рядом керамика позволила определить приблизительную дату сооружения крепости — IX—VIII века до нашей эры. Выходит, примерно в это время индо-арии уже проникли в Непал?
...Дадна. Всего лишь один пункт на археологической карте Непала. А в решении скольких проблем мировой археологии могут «принять участие» материалы будущих раскопок только этих, за два дня обнаруженных памятников?
Тут и вопрос о времени появления первого человека в Непале, и пути его дальнейшего расселения; история первых контактов европеоидной и монголоидной рас; проблема становления производящего хозяйства, то есть перехода от собирательства и охоты к земледелию и скотоводству; загадка появления в Непале первых индо-ариев...
В тот же день мы возвращались в Катманду. На перевале Даман установлен телескоп. За одну рупию желающие могут полюбоваться на величественную Джомолунгму, у подножия которой раскинулась страна, которая за два дня стала старше на 200 тысяч лет.
А я разворачиваю телескоп к югу и смотрю туда, где за горами, на самом краю джунглей, находится древнейшее — а может быть, пока древнейшее? — поселение Непала.
А. Кашкин
Катманду — Москва
Свет полярной ночи
В Заполярье, у самой окраины земли, вот уже десять лет приливы Баренцева моря крутят турбину нашей электростанции. И хотя она опытная, энергия ее тоже вливается в Кольское энергетическое кольцо... Нас всего двадцать человек, и все мы живем под одной крышей, в большом доме. А вокруг на десятки километров — морские заливы, проливы, обдуваемые постоянными ветрами сопки, тундра, болота и непроходимые скалы. Если добавить также, что долгие месяцы мы живем замкнутым коллективом — связь с Большой землей осуществляется только катером, — то наш дом и ПЭС в горле Губы Кислой мы вполне могли бы назвать своим полярным островом... Казалось бы, уже давно можно было привыкнуть к тому, что здесь, в Заполярье, светлые месяцы бывают недолгими... Но каждый раз, когда наступает полярная ночь, мы заново сопротивляемся ее сонному влиянию. Мы знаем, что, если поддаться ей, дела пойдут из рук вон, появится равнодушие. Но чаще идешь на поводу у «полярки» тогда, когда нет у тебя настоящего дела.
На станции почти все автоматизировано, поэтому и штат ее мал. Основа коллектива пять дежурных инженеров станции, мы их называем сокращенно «дне», Есть еще три электромонтера и команда катера. «Дис» одним поворотом ключа пускает турбину, и, если нет сигнала отказа, все механизмы агрегата включаются в работу. Но может быть и так, что на пульте зазвенит и засветится сигнал неполадки. Тогда весь персонал становится ремонтной бригадой...
Вышла из строя задвижка — массивный водопроводный кран, сдерживающий напор моря. Для ее ремонта нужно было двоим уходить под воду и там перекрыть приемное отверстие подводящей трубы в бетонном водоводе. Самое трудное было в том, что погружаться в тридцатиградусный мороз нам еще не приходилось. Из опыта других знали — легочные автоматы аквалангов могли отказать в подаче воздуха — металл промерзнет перед погружением, и калиброванные отверстия автоматов закупорятся льдом. Конечно, можно было погрузиться с аппаратом, не охлажденным в арктической температуре. Войти в воду прямо из здания станции, однако для этого нужен шлюз, а его у нас нет, или ставить палатку на льду, нагреть в ней воздух и нырять в прорубь. Но море у нас Баренцево, и маленький ручеек Гольфстрима заворачивает в Урагубу, а потому ее младшая сестра, наша Губа Кислая, не замерзает. Так что в залив лишь случайно заносятся течением небольшие льдины. Происхождения они ненашенского и долго в устье Кислой не задерживаются.
Выход из положения все же нашли. Решили нырять без аквалангов и включаться в аппарат под водой: спустим на глубину, доступную ныряльщикам, акваланги — это можно сделать у блока, использовав откос дамбы, — аппараты «прогреются» до окружающей температуры, к мы, нырнув, включимся в них, причем успех погружения будет зависеть только от нашей расторопности.
В прошлом, когда мы занимались на курсах аквалангистов, а потом сами учили других, прием включения в аппарат проходил, как правило, успешно.
К погружению готовились я и Володя Комаров. В Баренцево мы с ним не раз ныряли, подводные впечатления наши совпадали до мельчайших подробностей, ведь море это одно из прозрачнейших. А прибрежный подводный пейзаж его под стать надводному — суров и красив.
Наверху, среди страхующих, оставался моторист катера Володя Беспалов. Как и многие на станции, наш второй Володя был мастером на все руки; занимался сваркой, слесарничал, стажировался как аквалангист; его стараниями, например, был оснащен подводным телефоном один из наших гидрокостюмов...
Нырял я вслед за Володей. Сразу с первых метров различил акваланг на морском дне, он лежал боном, зацепившись за откос дамбы. Гофрированный шланг его с загубником запутался в водорослях. Быстро и ловко подплыть к аквалангу мне мешал гидрокостюм: воздух, оставшийся в снаряжении, следовало стравить через клапан гидрошлема, а для этого нужно было плыть вниз ногами. Чтобы приблизиться к легочному автомату, мне предстояло протанцевать у аппарата с опущенными вниз ластами, высвободить от водорослей загубник, затолкать его в рот и, открыв вентиль, пустить сжатый воздух. Очень хотелось вдохнуть. Ситуация осложнялась еще и тем, что наверху появилась небольшая льдина и страхующие начали отталкивать ее шестами. Наконец, скользя по баллонам резиновыми перчатками, я открыл вентиль — и тут же голову окутали воздушные пузыри. Теперь задача упрощалась — надо было, не выпуская загубника, перекинуть аппарат через голову, надеть лямки ремней. К этому времени Володя тоже справился со своим аппаратом. Мы двинулись вглубь. Наконец, открылась подводная часть блока, обросшая водорослями и моллюсками; она смотрела в сторону моря двумя темнеющими проемами. Масштабы сооружения и дымка подводной среды рисовали в воображении сказочный сюжет. Но перед нами было реальное, много раз виденное на чертежах современное сооружение: два проема — огромные квадраты, которые заглатывают морокой поток и направляют его из моря в сторону водоема; с противоположной стороны такие же квадраты, уводящие поток из водоема — Кислогубского залива — в море. Проплыв от левого окна к правому, мы зависли в районе действия затвора. Шестьдесят четыре квадратных метра площади перекрывает затвор, и если плаваешь у левого паза, по которому скользит стальной щит, то правый уже разглядеть невозможно — он теряется в сине-зеленом сумраке. Мы должны были работать в районе наружного края водовода, однако неведомая сила потянула нас в глубь тоннеля. Мы, не сговариваясь, плыли в вязкую темень, приближаясь к загадочно черневшей машине. Уткнувшись масками в сталь лопастей, поняли, что плыть далее некуда, за лопастями был центральный затвор — веер развернутых поперек потока лопаток направляющего аппарата. Они выполняют двоякую роль: либо напрочь перекрывают тоннель, останавливая поток воды и вращение турбины, либо, разомкнув затвор, становятся под заданным углом к потоку и направляют его на лопасти турбины. Плавая среди неподвижных стальных ладоней машины, каждая из которых вдвое больше нашего роста, мы пытались представить турбину в работе. Однако надо было экономить воздух и выполнять основную работу — искать приемную решетку откачивающей системы. Рыжую в водорослях и раковинах решетку мы нашли быстро. Володя остался очищать ее, а я поплыл доложить о состоянии дел и просить, чтобы начали опускать детали для пластыря. Пластырь мы должны были изготовить из листа резины и крышки от пожарного колодца. Лист резины мне сбросили сразу, он как оживший морской призрак, расправив крылья, заметался в морской глубине. Когда я с куском резины приплыл в Володе, он уже принимал чугунный диск при-груза. Уложив пластырь, мы обследовали порог водовода и очистили его от наносного мусора. Завершив ремонт, мы поторопились наверх. И к тому же воздух в баллонах кончался.