Раньше весь военный опыт Ионы ограничивался тем, что он, шаля и дурачась, стрелял из малокалиберной винтовки по случайным мишеням. А теперь уже с настоящей боевой винтовкой в руках этот высокий худощавый парень во главе небольшого отряда в двадцать - тридцать бойцов участвовал в стычках с румынами, защищал окраины Кишинева и даже преследовал противника на реквизированных грузовиках.
Как я уже упоминал, много лет спустя мне удалось прочитать автобиографию моего друга и некоторые документы, характеризующие его быстрый рост как военного и политического работника. Не могу не привести выдержку из одной аттестации, датированной февралем 1923 года. «Энергию и инициативу проявляет. Талантливый командир. Принимает большое участие в советской и партийной жизни. Великолепный администратор. Пользуется большим авторитетом, популярностью... Выдержанный, чуткий и тактичный партиец, товарищ...»
Да, именно таким и был Иона Якир, таким помнят его все, кому приходилось с ним хоть раз встречаться.
В этой аттестации есть еще одна строчка: «Здоровье плохое». Процесс в легких продолжался, туберкулез подтачивал молодой организм, но Иона не сдавался и даже отмахивался от предложений полечиться и отдохнуть.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ. А. С Шуцкевер
Ранняя весна 1915 года. Харьков - слякотный и серый, несмотря на первую зелень и уже теплые потоки солнечных лучей. Где-то на фронте солдаты русской армии, измученные бессмысленной империалистической бойней, сидят в мокрых глинистых окопах или под угрозой расстрела поднимаются в атаки против «германца». А солдатские семьи в тылу с надеждой и страхом встречают почтальонов и дрожащими руками вскрывают мятые, грязные треугольнички со штемпелем военной цензуры.
Будто нехотя дымят трубы заводов. Люди выглядят хмурыми, голодными и по улицам не идут, а плетутся, стремясь поскорее добраться до квартир. И только увеселительные заведения, словно стараясь замазать кровавые пятна войны и скрыть страдания, придавившие население, работают вовсю.
...Трудовой день в больнице для детей беженцев первой мировой войны окончен. Все сотрудники разошлись по домам, и в здании больницы остались только дежурные и живущие здесь же медицинские сестры и врачи - тоже беженцы из разных далеких мест. Среди них и я - молодая и неунывающая, хотя уже успевшая узнать, «почем фунт лиха».
Если представлялась малейшая возможность, мы старались скрасить свое трудное и безрадостное существование. Сходились по двое, по трое, тихими голосами затягивали песни, а то и отправлялись в какой-нибудь театр, где можно было отвлечься от мыслей о завтрашнем дне и посидеть час-другой в выдуманном, неправдоподобном мире театральной бутафории и наигранно-вымученного смеха.
В этот день почему-то особенно хотелось вырваться из стен больницы, и я уговорила свою подругу, фельдшерицу Симу, свободную от дежурства, пойти в театр. Но куда? После небольшого обсуждения остановились на театре миниатюр Сарматова. Там можно было услышать юмористические куплеты, правда, с легкой примесью скабрезности, увидеть смешные сценки, во всяком случае, как-то отдохнуть. К тому же билеты в этот театр стоили недорого, и мы отправились на Екатеринославскую улицу, прикупив по дороге немного яблок.
Когда вошли в зал, свет уже погас, и мы пробирались на свои места на ощупь, наступая на ноги недовольным зрителям. В темноте я не заметила, что стулья имеют откидные сиденья, и... плюхнулась прямо на пол. Яблоки рассыпались и покатились во все стороны.
Это маленькое происшествие вызвало у нас с подругой неудержимый хохот. Со всех сторон на нас шикали, требовали не мешать и не нарушать порядок, но унять смех оказалось не так-то просто. Подталкивая друг друга локтями, мы тряслись от сдерживаемого смеха, пока наконец не успокоились и стали смотреть, что же происходит на сцене.
В антракте, когда вспыхнул электрический свет, мы увидели сидевших рядом с нами солдата с погонами вольноопределяющегося и его товарища в студенческой тужурке с золотыми вензелями, обозначавшими принадлежность к какому-то учебному заведению.
Оба они охотно помогли нам собрать яблоки и тоже, за компанию, заразительно смеялись.
- Это мои земляки, - сказала Сима, разглядывая соседей,- кишиневцы. Знакомься, Аня!
Мы познакомились. Студент назвался Ионой Якиром, солдат - Мишей, а фамилии его я не разобрала. После окончания спектакля они проводили нас до Благовещенской улицы.
С того памятного вечера и началось наше знакомство с Ионой Якиром, переросшее в крепкую юношескую, а потом и партийную дружбу. Иона часто приходил к нам вместе с Мишей, и с ними, веселыми и остроумными, мы делили наш досуг и отдых.
Я и сейчас хорошо представляю себе Якира той поры. Высокий, стройный юноша с прищуренными умными глазами, с доброй привлекательной улыбкой в уголках губ. Целомудренно скромный, иногда застенчивый, честный и прямой, общительный и предупредительно вежливый... Студенческая тужурка ладно сидела на его худых плечах. На золотившиеся вензеля он посматривал иронически, а, может быть, и с недовольством. В разговорах всегда принимал живейшее участие. Рассказывая что-нибудь забавное, смешное, сам никогда не смеялся - выдерживал характер! Лишь изредка, бывало, разражался искренним, детским смехом, и тогда голос его поднимался до высоких нот. Глядя на него, таким же смехом заражались и мы.
Особенно любил Иона песни. Подняв руку, он останавливал наши шумные беседы и предлагал:
- А не споете ли, братцы, песню хорошую?..
Сам Иона петь не умел, поэтому только тихонько подпевал, но из-за отсутствия слуха всегда сбивался с мелодии. Зато его выручал Миша. Он обладал прекрасным тенором и часто исполнял «по просьбе уважаемой публики» наш любимый романс «Средь шумного бала...»
В такие минуты Иона Якир становился задумчивым, на его лицо набегала неуловимая тень грусти. Слушая пение своего товарища, он, видимо, наслаждался и мелодией, и словами, бередившими душу.
Огорчало нас состояние здоровья Ионы. У него начинался процесс в легких, он часто температурил, на щеках появлялся неестественный румянец. Товарищи следили за ним, заставляли вечерами одеваться потеплее, оберегали от простуды. Иона был благодарен за внимание и заботу, но старался отшутиться:
- Что вы меня кутаете, как ребенка! Я могу всем вам одолжить силенок и закалки.
Но за шуткой скрывалась тревога: как бы слабое здоровье не помешало ему заниматься любимой наукой - химией.
В Технологический институт, где учился Якир, начали принимать женщин, и я по совету Ионы поступила в «техноложку». Конечно, мне приходилось нелегко: с утра до четырех работа в больнице, дежурства в палатах больных детей, а вечером - занятия в институте и библиотеке. Иона взялся шефствовать надо мной и, когда я не поспевала за курсом, помогал готовиться, заставлял повторять прочитанное, проверял мои знания.
В огромной чертежной аудитории института моя чертежная доска лежала рядом с доской Ионы, поэтому консультация на ходу была мне обеспечена. К тому же я не имела своей готовальни - не хватало средств на столь дорогую покупку,- и Иона сразу же предложил мне пользоваться его готовальней. Обычно мы чертили рядом, перебрасываясь короткими репликами-шепотом, чтобы никому не мешать. Часто Якир отрывался от своего чертежа, внимательно разглядывал мой и, заметив ошибку, тут же исправлял ее.
Об этих мелких подробностях я рассказываю только потому, что хочу подчеркнуть: Иона Эммануилович Якир с юношеских лет был внимателен и отзывчив и считал своей святой обязанностью помочь товарищу. Эти черты его характера полностью проявились позже, когда и химия, и студенческие заботы остались позади, а на смену им пришли другие, более важные, заботы и тревоги. И всегда - я знаю это от многих товарищей, работавших и сражавшихся рядом с Якиром, - он оставался таким же внимательным, отзывчивым, искренним и приветливым...
А пока мы еще учились на химическом факультете Харьковского технологического института. И студенты, и профессора любили Якира. Учился он отлично, химией увлекался по-настоящему и радовал преподавателей своими выдающимися способностями и глубокими знаниями. Студенты же видели в нем не просто сокурсника, а чуткого к любой просьбе друга, который ни в чем не откажет, во всем поможет.