— О том, что у меня дома тоже четыре голодных рта, — процедил сквозь зубы Нахалюга.

— Ах, бесстыдники! Ведь вы уже наелись. А нашим детям траву жевать прикажете?

— Отдавайте нашу долю, а то рожи начистим! — прорычал Обжора.

Тут вмешался старик:

— Ладно, не будем спорить. Они нам помогли и, выходит, заслужили награду.

Косолапый стоял на своем, но, когда мы взялись за камни, сразу струхнул.

— Будь по-вашему, ведь и то сказать, без вас мы бы не управились.

Мы принялись делить мясо. Труда это не составляло, поскольку американцы его уже разрубили.

Напоследок крестьяне раздобрились и даже сплели нам из лозы что-то вроде корзин, чтоб удобней было мясо нести. Распрощавшись с нами, они пошли по тропинке через рощу.

А нам было боязно возвращаться в Минео.

— Американцы же из нас котлету сделают, — сказал Чуридду.

До деревни мы добрались уже перед рассветом. Все двери были заперты. Солдат, по счастью, не было видно — завалились спать, должно быть.

— Ну пока, с богом!

Чернявый, Золотничок, Обжора и я расстались с остальными и двинулись в наш квартал неподалеку от церкви Святой Марии.

VI

В сентябре пронесся слух, что американцы покинули Сицилию и переправились в Калабрию. Поэтому в Минео больше не показывались джипы с солдатами и в небе что-то не было видно самолетов. Нахалюга и Марио Гулициа тоже собрались уезжать.

— В Катанию едем, — объявили они.

В день их отъезда жара стояла невыносимая; они взгромоздились на последний американский грузовик, в кузове которого отдувались и обмахивались фуражками солдаты.

— И чего надумали, олухи! — крикнул Чернявый.

Нахалюга и ухом не повел.

— Козлы! — подхватил Золотничок. — Да американцам на вас насрать, уж вы мне поверьте!

— Сдохнете где-нибудь в канаве, — прибавил Карлик, закрываясь ладонью от солнца.

— Видали, неймется им! — кипятился Чернявый, но слова его тонули в рокоте мотора и бензиновой гари.

— Чтоб вам ни дна ни покрышки! — надрывался Пузырь.

— Заткнитесь, сукины дети! — не удержавшись, крикнул в ответ Марио Гулициа. — Мы-то знаем, куда едем, а вот вы где остаетесь? Мы будем объедаться мясом, пирожными, галетами, шоколадом, а вы как сидели, так и будете сидеть в дерьме!

— Ни дна ни покрышки! — заладил свое Пузырь.

Грузовик быстро набирал скорость. Нахалюга повернулся к нам спиной, такой маленький, сутулый среди этих краснокожих гигантов.

— Не забывайте нас, — тихо сказал я, когда пыль уже скрыла от нас машину.

Мы решили в тот же день предпринять одну из наших вылазок. Пускай эти дезертиры завидуют.

— Виноград уже почти созрел, — доложил Агриппино. — Я такие места знаю — вам и не снилось! Только идти надо под вечер, чтоб хозяева не засекли, а то ведь они только в войну были тише воды, ниже травы.

Я повеселел и перестал думать о Нахалюге. Мы выбрали кратчайшую дорогу — через поле моего дяди дона Джованни Казаччо.

— А дальше куда? — спросил я у Агриппино, который был нынче нашим главарем.

Он повел нас направо, где тянулись пожелтевшие поля и виноградники. В этот вечер вся наша компания была в сборе. Тури, правда, ворчал, что хватит, пора, дескать, взяться за ум, как Нахалюга и Марио Гулициа. Но его никто не слушал; я уж два дня ел только хлеб с мякиной, а последнюю маленькую шоколадку, оставшуюся от американцев, мне пришлось отдать сестрам — Марии, Иде и Винченце. Брат мой тоже был рад вырваться на волю — бежал впереди всех, даже Чернявый не мог за ним угнаться.

— Стоп! — сказал Агриппино. — Вон видите виноградник? Лезьте живо на дерево.

— Это еще зачем? — удивился Лунатик. — Я не коза, чтоб листья обгладывать.

Но на дерево все-таки полез. Агриппино из-под ладони долго высматривал виноградник и наконец объявил:

— Дорога свободна. Вперед!

Через полчаса мы уже были на винограднике; тяжелые гроздья свисали до земли, а ягоды были сочные и сладкие.

— Во весь рост не становиться, — предупредил Агриппино. — А то хозяин заметит и пальнет по нам из дробовика.

Мы поползли по-пластунски между лозами и гроздья не обрывали, а откусывали теплые виноградины зубами, словно изголодавшиеся звери.

Из-под листьев испуганно вспархивали птички. Мы рассыпались по всему винограднику. Иногда попадался и неспелый виноград, который мы тут же выплевывали. Вскоре я уже по запаху мог определить сладкие ягоды: если чувствовал легкое пощипывание в ноздрях, то пропускал гроздь.

Чтоб не потеряться, мы то и дело перекликались на манер дроздов. Широкие листья щекотали шею и нос. Пузырь, больше всех боящийся щекотки, громко взвизгивал.

— Тише, дубина, ты ж нас всех заложишь! — зашипел на него Тури.

В винограднике стало темнеть. Я уже насытился, и глаза слипались. Мы остановились там, где лозы разрослись особенно густо: должно быть, земля тут была получше.

— Поспать бы, а? — сказал я.

— Ты что, застукают! — возразил Агриппино.

— На ночь-то глядя? — недоверчиво проговорил Обжора.

— Так они с фонарями ходят, не знаешь, что ль?

Земля под нами была такая мягкая, теплая, словно постель.

— А может, все-таки пойдем по домам? — сказал Пузырь.

— По домам? — удивился мой брат. — Разве уже утро?

Мало-помалу я заснул, и снились мне, к счастью, красивые цветы — розы, лилии. Как всегда, разбудил меня этот паразит Чернявый.

— Эй, Пеппи, слышишь, жужжит что-то! — сказал он.

— Нет, ничего не слышу.

Обжора с Золотничком громко посапывали под соседней лозой. Мы их растолкали.

— Давайте-ка выбираться на дорогу, — послышался голос Тури.

— Что ж это такое, никак не пойму. — Агриппино приник ухом к земле.

Я, зевая, поднялся, но Карлик, с силой дернув за ногу, повалил меня на землю.

— Совсем сбрендил? Попадемся ведь!

Мы ползком, пробирались к тропе, все время прислушиваясь. Странное жужжание не смолкало.

— Может, пчелы или птицы? — предположил Чуридду.

— Ты что, дурак? — бросил Кармело.

— Самолеты! — воскликнул я. — Видно, опять война началась.

— Час от часу не легче!

— Это мухи, — хохотнул мой брат.

Непонятный звук приближался и теперь уже напоминал не жужжание, а скрежет или шорох камней.

— Сами вы мухи! — сказал Кармело и сплюнул. — Неужто до сих пор не догадались? Это телеги.

Сын кузнеца не мог ошибиться, ведь он, можно сказать, родился под телегой. Агриппино смерил его недобрым взглядом и сжал кулаки.

— Значит, ты самый умный?

— Не заводись, — осадил его Тури. — У Зануды, что ли, набрался? Тот тоже вечно в бутылку лезет.

Теперь мы уже явственно различали скрип колес.

— Куда это они в такой час? — недоумевал Пузырь.

— А я знаю. Спорим! — с вызовом воскликнул Тури.

— Ну, говори, — сказал я.

— В Катанию. Время-то военное, в городе нынче продукты на вес золота.

Мы задумались. И правда, времена меняются. Наконец я нарушил молчание:

— Ну а мы куда?

Все загомонили разом. Пузырь и Карлик стояли за то, чтоб вернуться домой, а Тури с Обжорой решили ехать в Катанию следом за Нахалюгой и Марио. Я же мучился сомнениями: в Катанию хорошо бы, конечно, но что я буду делать в чужом городе, где никого не знаю?

Как только на дороге показались темные силуэты телег, Тури, Обжора и Золотничок в три прыжка очутились возле них.

— Счастливо оставаться, — объявили они.

— Эй вы, остановитесь! — крикнули мы возчикам.

Те схватились за ружья.

— Они нас за бандитов приняли! — воскликнул Чернявый.

— Да вы что, очумели, козлы! — завопил Обжора. — Земляков уже не признают!

— Меня зовут Агриппино Лаурия.

— А меня — Лоренцо Куддé, по прозвищу Пузырь.

— А меня Назарено Дифорти, в народе Карлик.

— А я — Кармело Бонавири.

Двое мужиков подошли к нам, выставив ружья.

— Ха-ха-ха! Вы что тут делаете, баламуты? Еще чуток, и мы б вас ухлопали. Разбойников-то нынче на дорогах — слыхали, поди?