Натянув одеяло на голову, Пестик стал отбиваться ногами от перепуганной автохтонки, тащившей его из постели. Оказалось, землетрясение, предписанное еще накануне местными сейсмологами, давно уж выгнало всех жителей Загреба на улицы. И только пропустившая в любовно-хмельном угаре все на свете интернациональная пара встретила стихийное бедствие силой в шесть баллов под кровлей двухэтажного дома.

— Ну чувствую, что трясет меня! — подтягивая к себе кружку «Ячменного колоса», делился Пестик пережитыми впечатлениями. — Колотит, бля, так с похмелюги, что аж пол ходуном! Ну все! Давай по последней, и баста! Завязываю!

Символическая кружка пива, опорожненная при мне все в том же «Пльзене», воистину оказалась для Антона последней. Больше Пестик на протяжении всего нашего знакомства — а протянулось оно еще лет на десять — не выпил ни капли спиртного. Честь ему и хвала.

В последующие годы Антон посвятил себя другой, не менее опьяняющей страсти: альпинизму. Точнее говоря, скалолазанию. По весне он где-нибудь в Царицыно тренировался на стенах заброшенного дворца в бывшей вотчине поэта Кантемира, летом же — штурмовал позвонки Главного Кавказского хребта. Как-то он звал меня с собой, и я отозвался. Отвесные скалы, и особенно те, что с отрицательным уклоном, требуют от своих покорителей цепкости и сноровки. А вот избыток воображения категорически тут противопоказан. Зато из меня вышел отменный наблюдатель. Так что какой нынче Антон канатоходец, мне трудно судить, но скалолаз он знатный. Его-то мне было и надо. И я даже знал, где его искать.

Болтаясь по центру и убивая время до встречи с Шибановым, я заметил в театральном киоске билеты на представление труппы лилипутов. Когда труппа объявлялась в Москве, с нею вместе объявлялся и Паша Искрометный, он же — закадычный друг Пестика. А когда объявлялся Паша, Антон обязательно проведывал его после спектаклей в гостинице «Арена», где лилипуты селились по традиции.

Паша Искрометный имел над Антоном непостижимую власть. Пестик, умница и красавец, чуть не молился на капризного альрауна. Каждая идиотская сентенция Паши вызывала у него бурный восторг. К тому же Паша был безбожным вруном и, хуже того, мнил себя остроумцем. Оттого и псевдоним он взял себе такой показательный. Я уж и не знал, в чем тут была закавыка. То ли Антон, щедро наделенный от природы всем, что пожелал бы любой смертный, испытывал некое подсознательное чувство вины перед своим идолом, то ли видел в нем достоинства, неуловимые для грубых натур. По крайней мере, я их не улавливал. Мне лично Паша напоминал крошку Цахеса, чей кок, расчесанный гребенкой сострадательной феи, напускал такого туману в очи добрых бюргеров. Только без бюргеров. Бюргеров с успехом заменял Антон, угощавший лилипута коньяками в гостиничном ресторане. За этим занятием я его и застал.

Но прежде я дозвонился до Аркадия Петровича Маевского, разыскав его по одному из приватных номеров, любезно предоставленных мне детективом Галембой.

— Откуда у вас этот номер? — грубо спросил Маевский, когда я представился и напомнил ему о нашем мимолетном знакомстве на форуме лучших сил державы.

— От верблюда, — ответил я без обиняков.

Какие обиняки между жертвой и хищником-гурманом, согласным выложить аж полмиллиона долларов, лишь бы сожрать поскорее свою добычу?

— Верблюда вы знаете, но речь не о нем, — перешел я к сути. — Я та самая пешка, за которой вы гоняетесь. Меня эти гонки утомили. Наш разговор — последний шанс договориться полюбовно и сэкономить ваши честно заработанные средства. Вы ведь их честно заработали?

На провокацию Маевский не поддался. Однако же и трубку не бросил.

— Не знаю, во что вы там играете, — продолжал я через паузу, — но как бы там ни было, предлагаю вам сдаться. Прокурору ли, сопернику ли — мне без разницы. Этим вы сохраните свою драгоценную жизнь. Ведь она у вас драгоценная, не так ли, Аркадий Петрович?

— Вы сумасшедший, — бесстрастно сказал Маевский.

Сказал и отключился. Мой ультиматум был ему как слону дробина.

Ближе к ночи я добрался до окраинной гостиницы. Справившись у «ключника» о местонахождении лилипутов, я получил в ответ гримасу. Другое дело — двадцать рублей. Тут же во всех подробностях мне было поведано о том, что труппа празднует именины какой-то Мальвы и что многих уже пришлось разнести по номерам, включая знаменитого метателя ножей Спиридона Бокалова.

Бокалова я знал. Он мне нравился. Выступал он в паре со своей женой Лизой. Спиридон замечательно владел собой и навыком выбивать с помощью кнута цветок из губ своей возлюбленной. Обыкновенно это была астра. «Астерия», как называл ее кнутобой. Гвоздем его программы являлось метание ножей мимо цели. Отважная Лиза становилась спиной к фанерному щиту, и Спиридон метров с десяти обкладывал ее остро заточенными клинками.

— А ну как, Спиридон, жена тебе наскучит? — посмеивались над ним товарищи по цеху. — Чуть левее возьмешь и — несчастный случай на производстве!

— Не наскучит, — добродушно отмахивался Бокалов. — Она «Камасутру» изучила.

Это был ответ человека, знающего, что ему надо от жизни.

Спустившись в ресторан, я сразу подметил в полумраке зала, освещенного бордовыми ночниками, шумную компанию циркачей-лилипутов. Антон среди них возвышался, как Эльбрус возвышался бы над сопками, если бы на Кавказе были сопки.

— Очаровательная Мальва! — шутил на полную громкость Паша Искрометный. — Ты у нас такая маленькая, что почти незаметно, какая ты страшненькая!

— Это вам, Саша, чистая тарелка, — усадила меня за стол жена Бокалова, только я приблизился. — Почему вы невеселы? У нас веселье. Искрометный сегодня в ударе.

— Я всегда в ударе! — Паша стрельнул в меня исподлобья сердитым взглядом. — Не то что некоторые!

Меня Паша не жаловал.

— Вы накладывайте себе. Или нет! Давайте-ка лучше я вам положу! — Милая Лизавета взялась меня потчевать. — Жаль, что Спиридон устал. Он бы вам обрадовался!

— Устал! — фыркнул Паша, наполняя свою рюмку. — Бокалов твой пить не умеет! Даром, что Бокалов. Вон Антоха не умеет, так и не пьет.

Пестик улыбнулся.

— Извините, что без подарка, — обратился я к Мальве. — Разве только это. — И пододвинул к ней стодолларовую банкноту.

— Ну зачем, — смутилась именинница. — Это совсем не обязательно!

— Бери! — приказала ей Лиза. — Когда от своих, то можно!

Мальва убрала деньги в сумочку.

— А я могу на руках вокруг Кремля обойти. — Искрометный с вызовом посмотрел на окружающих. — Запросто! Два раза могу!

— Фенарди четыре часа вертелся мельницей, — процитировал я Ноздрева.

— Какой еще Фенарди?! — насторожился ревнивый Паша.

— Финарди, — поправил меня иллюзионист Лежебокин. — Шведская труппа Финарди выступала в начале прошлого века на Старой Басманной.

Несмотря на маленький рост, Лежебокин имел большую и светлую голову, в которой помешалась пропасть разнообразных сведений из жизни циркачей.

— Пусть он уйдет! — вдруг обиделся на меня Паша. — Или сам я уйду!

Так он и сказал: не «я сам», а «сам я».

— Подожди меня в холле, — попросил Антон.

Простившись с лилипутами, я вышел. Спустя минут двадцать вышел и Пестик.

— По мою душу? — Антон размял папироску.

— Работа есть. — И я описал ему в общих чертах его задачу.

Заехав предварительно к Пестику домой за необходимым снаряжением, около двух часов ночи мы высадились из его машины у «Третьего полюса».

— Крутовато! — Глядя на торцовую стену, Антон присвистнул.

— Другой у меня нет, — вздохнул я. — Ну что? Возьмешься?

Фасад здания был полностью остекленным, зато поперечные его стены были выложены из бетонных плит высотой с человеческий рост.

— Попробую. — Антон ладонью погладил шероховатую поверхность нижней плиты.

Расстояние до соседнего корпуса с такой же глухой стеной было аршина три. С улицы эта сторона оставалась необозримой. Так что риск заключался собственно в подъеме.

— Ты завещаешь мне свою обувь? — мрачно поинтересовался я, наблюдая за тем, как Пестик разувается.