Он потащил меня за собой, но я сначала тщательно прикрыл документы и лишь потом вышел из палатки.
— Ну, рассказывайте.
Березкин и пилот, не отвечая, волокли меня к вертолету, но более непосредственный штурман, выскочивший из вертолета нам навстречу, крикнул:
— Нож заржавел от крови! — Он глотнул воздух и тихо добавил. — Убийство…
Потом, уже совершенно другим, малоподходящим для данного случая тоном штурман сказал, не скрывая восхищения:
— Ну и хроноскоп! Чудо, я вам доложу!
— Серьезно-убийство? — останавливаясь, спросил я.
— Сейчас ты сам просмотришь кадры, — ответил Березкин. — Они достаточно красноречивы. Нож действительно заржавел от крови, а удар наносил человек неопытный и попал в кость… Останки в поварне тоже кое о чем свидетельствуют. Короче говоря, я, видимо, прав… История экспедиции омрачена и таким эпизодом.
— Фигура человека — условна?
— Я бы тоже хотел сразу узнать, кто погиб в поварне, — усмехнулся Березкин. — Но разве можно получить портретную характеристику по следам на ноже?.. Ответ скорее всего в дневниках.
— Кажется, у Зальцмана действительно были основания мучиться и спрашивать: «правы или нет?» — тихо сказал я. — Если, конечно, не случилось другого: буйнопомешанный мог убить в припадке кого-нибудь из участников экспедиции, а потом убежать в тундру и там погибнуть… История не так уж проста, к сожалению.
— Ты будешь просматривать кадры? — ничего не возразив мне, спросил Березкин.
Эпизоды, уже запечатленные в «памяти» хроноскопа, произвели на меня такое неприятное впечатление, что мне даже не хочется описывать, как все выглядело на экране… Под общим нажимом я согласился подвергнуть хроноскопии особенно сильно пострадавшие страницы дневников, и хроноскоп как будто подтвердил наше предположение о безумстве: мы увидели на экране ослепленного яростью человека, бессмысленно режущего, рвущего и разбрасывающего дневники. Человек орудовал охотничьим ножом — таким же, как тот, что мы нашли в поварне.
Таковы внешние черты происшествия. Но, конечно, хроноскоп не мог провести границу между сумасшествием и приступом ярости у здорового человека, а для решения неожиданно возникшей загадки это имело бы немалое значение… Наблюдая за мечущейся по экрану фигурой мужчины, останки которого лежали в зимовье, я думал, что если это ярость-то странная ярость, что она не от бешенства сильного, идущего напролом человека, а скорее от отчаяния и безысходности. Впрочем, все это могло мне просто показаться.
По просьбе пилота и штурмана мы продемонстрировали им все, что хранилось в «памяти» хроноскопа и имело отношение к экспедиции, а потом подвели итоги, расположив все известные нам факты по порядку.
Итак, вот что мы знали:
Первое. В Якутске к экспедиции Жильцова присоединились политические ссыльные Розанов и Зальцман.
Второе. Экспедиция вышла в океан, и через два года некоторые из ее участников оказались в поварне, в Долине Четырех Крестов, где двое из них, Жильцов и Мазурин, погибли.
Третье. В Долине Четырех Крестов, в поварне, полярные исследователи почему-то оставили документы и ушли, причем какой-то человек, скорее всего один из участников экспедиции, попытался уничтожить документы, а потом погиб при загадочных обстоятельствах.
Четвертое. Зальцман добрался до Краснодара и умер там; перед смертью его жестоко мучили угрызения совести, он пытался ответить самому себе, правильно они поступили или неправильно, а в записях явно противопоставлял политссыльного Розанова командиру шхуны Черкешину.
Пятое. Розанов погиб в боях с Колчаком, борясь за Советскую власть в Восточной Сибири, и прах его покоится в братской могиле на берегу Байкала.
Сначала я подумал, что в поварне лежат останки Черкешина, хотя сейчас не берусь объяснить, почему именно так подумал. Но Березкин стал доказывать мне, что, судя по запискам Зальцмана, Черкешин-сильный человек, безусловно мужественный, и предположение, что он так глупо погиб, просто абсурдно.
— Если хочешь знать, — говорил Березкин, — помешательство могло случиться у человека с характером Зальцмана, но никак не с характером Черкешина.
— Но Зальцман… — начал я.
— Да, Зальцман выдержал испытание, и я склонен думать, что это был кто-то другой.
Мы решили оставить вопрос открытым и Зря не ломать себе голову: ведь документы должны были многое прояснить нам.
Глава девятая
в которой по восстановленным дневникам Жильцова дается описание первого этапа работы экспедиции, а также содержатся некоторые рассуждения о том, что история повторяется
Все сохранившиеся страницы дневника Жильцова мы прочли без особого труда, лишь изредка прибегая к помощи хроноскопа. Жильцов писал обстоятельно, четко, очень доброжелательно по отношению ко всем участникам экспедиции, почти не упоминая самого себя, — то есть так, как писали большинство отечественных путешественников. Этим он сразу расположил нас к себе, и мы, читая его дневники, верили каждому его слову.
Записки других участников экспедиции, прочитанные позднее, позволили нам составить полное представление о Жильцове. Он принадлежал к прекрасной школе русских военных моряков-высокообразованных, гуманных, преданных науке, к числу людей с широким кругозором, ясным умом и твердой волей. Такими были Крузенштерн и Лисянский, Лазарев и Беллинсгаузен, Коцебу и Нахимов, Литке и Седов. В дневнике Жильцова почти отсутствовали отвлеченные рассуждения, но весь строй его мыслей, проскальзывающие в записках симпатии и антипатии позволили нам заключить, что он был хоть и не революционно мыслящим человеком, но безусловно прогрессивно настроенным ученым. В этом убеждали нас и факты, в частности отношение Жильцова к Розанову и Черкешину. Судьбы этих трех людей с разными убеждениями и разными характерами завязались в сложный узелок сразу же, как только экспедиция покинула Якутск,
В дневнике Жильцова содержалась подробная, заметно выделяющаяся по стилю запись. Мы назвали ее «оправдательной», хотя в прямом смысле слова Жильцов не оправдывался. Просто вскоре после выхода из Якутска, когда «Заря-2» уже шла вниз по Лене, он написал в своем дневнике, что экипаж шхуны недоукомплектован и что где-нибудь по пути придется нанять еще одного матроса. Жильцов подробно аргументировал это, а через страничку мы обнаружили короткую, из двух строчек, справку о том, что на борт шхуны взят в качестве матроса С. С. Розанов. Нам показалось странным, что Жильцов сам нанял матроса-экипаж обычно комплектует капитан или командир корабля. И Жильцов далее добросовестно отметил, что лейтенант Черкешин решительно протестовал против взятия на борт еще одного политического ссыльного. Однако Жильцов настоял на своем.
Эпизод этот сразу прояснил многое. Во-первых, мы помнили, что Розанов работал вместе с Зальцманом на верфи в Якутске и, следовательно, мог наняться в экспедицию там, Видимо, что-то помешало этому. Мы все склонялись к мысли, что за Розановым, в отличие от Зальцмана, был более строгий надзор и местные власти отказали ему в разрешении уехать с экспедицией: как-никак экспедиция намеревалась выйти к берегам Америки. Но Розанов стремился попасть в экспедицию, и Жильцов, который не мог не знать о мнении властей, сочувствовал ему и помог: Розанов присоединился к экспедиции уже в пути, несмотря на протест лейтенанта Черкешина.
Выйдя из устья Лены в море Лаптевых, «Заря-2» взяла курс прямо на Новосибирские острова. Море уже очистилось от льда, и шхуне попадались лишь редкие, изъеденные морем льдины, которые легко крошились под форштевнем. Через несколько дней «Заря-2» подошла к острову Васильевскому, что расположен на пути к Новосибирским островам. Этот остров открыл еще в 1815 году якут Максим Ляхов, который шел по льду из устья Лены на остров Котельный, но сбился с пути. Вероятно, Жильцов этого не знал, но к острову Васильевскому в 1912 году подходили суда русской гидрографической экспедиции «Таймыр» и «Вайгач» и подробно описали его. В дневнике Жильцова тоже имеется характеристика острова, отмечено, что он невелик размером и невысок, сложен песчано-глинистыми породами и льдом и волны энергично разрушают его берега. Не задерживаясь у этого острова, «Заря-2» пошла дальше — к острову Котельному и, воспользовавшись благоприятными ледовыми условиями, сделала попытку обойти Новосибирские острова с севера. Это удалось, и «Заря-2» прошла на север дальше, чем все другие суда до нее. Но однажды Жильцов заметил на облаках характерный отблеск льдов, и на следующий день тяжелые паковые льды преградили шхуне дорогу. Некоторое время «Заря-2» лавировала у кромки льда, надеясь дождаться разводьев, но потом вынуждена была отступить и взять курс на остров Беннета, еще в прошлом веке открытый Де Лонгом и ставший последним пристанищем Толля и его спутников.