В висках непривычно стучало. Было уже темно, и на столбах по обе стороны улицы зловеще раскачивались тусклые лампочки. Омово облепили москиты, нарушив его относительный покой.

У него за спиной, в гостиной, слышались голоса. Смех. Затем снова взрыв женского смеха. Потом отодвинулась штора, и на пороге появились отец с Блэки. На Омово пахнуло ароматом дорогих духов, и он сразу же ощутил присутствие в воздухе чего-то изысканного, иллюзорного и фальшивого. Отец предстал во всем своем великолепии. На нем была чистейшая белая рубашка навыпуск и иро[6] из дорогой ткани. На голове — модная шляпа, которой Омово никогда прежде не видел. Шляпа была отделана серой лентой и ярким перышком. В правой руке он держал традиционный веер из павлиньих перьев. Отец шествовал величественной походкой, высокий, гордый, важный.

Блэки была одета ему под стать. На ней было такое же, как у мужа, иро, белая блузка, а на голове — огромный цветастый шарф, броские серьги, позолоченные браслеты и ожерелья. Отец с Блэки являли собой импозантную пару.

Омово зажался в угол. Но в этом не было необходимости. Добродушно улыбаясь, отец пританцовывал на ходу и, поглощенный нахлынувшим на него вдохновением, попросту не заметил Омово.

Вскоре это короткое представление окончилось. Отец принял серьезный вид, а лицо, за минуту до этого такое красивое и усталое, сделалось угрюмым. Он взял жену под руку, стремительно прошел через веранду и направился к воротам компаунда, с удовольствием отвечая на приветствия прохожих. Жители компаунда останавливались и глядели им вслед, а некоторые высказывали свое восхищение. Маленькие дети в восторге бежали за ними гурьбой до самых ворот компаунда. Нарядная чета отправилась на вечеринку или на какое-то общественное мероприятие. Не часто случалось, чтобы отец так наряжался. Отец по натуре был прирожденный артист, но с той самой поры, когда при весьма странных обстоятельствах умерла мать Омово, а его дела начали приходить в упадок и Окур с Умэ были изгнаны из дома, казалось, ни разу не возникло повода или необходимости наряжаться подобным образом. Сегодняшний выход был поистине королевским. Казалось, он снова наслаждается жизнью с молодой женой. Но Омово прекрасно понимал, что за кажущейся величавостью и дорогой одеждой, тростью и аккуратной прической таится надвигающаяся пустота, неминуемое крушение.

Тем не менее Омово снова испытал ставшее привычным чувство одиночества. У него слегка кружилась голова, ветер со свистом проносился по компаунду, раскачивая лампочки на столбах, москиты тучами обрушивались на него, надрывно плакали дети. В такие минуты мысли уносили его куда-то далеко от окружающей действительности, в душе зрел острый, неясный протест, но потом он успокаивался, и его внимание переключалось на какой-нибудь тайный, чарующий образ или на воспоминание о рисунке или картине, над которыми он работал некоторое время назад, но которые все еще продолжали жить где-то в потаенных уголках памяти. Аромат дорогих духов Блэки по-прежнему витал в воздухе, поселок тонул в привычном нестройном хоре звуков и голосов.

Войдя в комнату, он свет не включил. Ему хотелось заставить себя уснуть. Комната плыла у него перед глазами, меняя свои очертания, темнота была для него подобна злому духу. Вращающийся на столе старый, видавший виды вентилятор разгонял устоявшийся запах пота, а его назойливое жужжание трансформировалось в дикие голоса и образы, внушавшие страх и тревогу. Работа ума не прекращалась ни на минуту. Постепенно стихло словно доносившееся откуда-то издалека назойливое жужжание вентилятора, померкли и угасли привычные звуки компаунда. По мере того как он все глубже и глубже погружался в темную пустоту, у него возникло странное ощущение, будто он умирает и все умирает вместе с ним.

Глава третья

Перед ними простиралась длинная, темная и призрачная Бадагри-роуд. Шоссе было асфальтировано, но испещрено неожиданными и опасными выбоинами. Автомобили различных марок и разной степени изношенности с визгом проносились мимо, оставляя за собой облака удушливого газа.

Они шли молча. Они не сказали друг другу ни слова с того момента, как она подошла к нему неподалеку от слесарной мастерской, где он ее поджидал, и, осторожно коснувшись его плеча, сказала:

— Пойдем, Омово.

Все так же молча, не сговариваясь, они свернули с шоссе, так как в любую минуту могли оказаться под колесами проносившихся мимо машин, и вышли на пешеходную дорожку, пролегавшую посредине шоссе. Все так же молча они шли по обнесенной перилами узкой полоске темной земли, заросшей упрямыми сорняками.

Омово слегка коснулся ее руки. Она повернулась к нему и приоткрыла было свой маленький рот, словно собираясь сказать что-то, но потом передумала и только положила руку на его сухую узкую ладонь. На короткое мгновение пальцы их рук сплелись, но потом он сделал вид, будто ему понадобилось почесать голову, и пальцы разомкнулись.

Небо было ясным, без облачка — гигантский голубой купол. В атмосфере постоянно что-то менялось.

Только что воздух был неподвижен и свеж, а в следующий миг уже взбудоражен и пропитан дымом. Над самыми их головами с громким клекотом пронеслось несколько черных птиц, и Омово остро ощутил их зловещее присутствие. Птицы стремительно взмыли ввысь и, превратившись в маленькие черные пятнышки, исчезли в безграничном небесном просторе. И эта, только что увиденная, картина неожиданно навеяла ему мысль о безвозвратных утратах и о местах, куда невозможно добраться.

— Мне приснился сон, Омово.

Голос Ифейинвы вернул его к действительности. Ее лицо помрачнело. Он отвлекся от своих мыслей и ждал, когда она заговорит снова. Он пытался воспроизвести в памяти ее голос. У него было такое чувство, словно ее голос вошел в него, некоторое время побыл там и ушел — больше он его не услышит.

— Ифейинва, ты сказала…

— Да, — быстро отозвалась она. — Я сказала, что видела сон. Хочешь, расскажу — какой?

— Хочу.

— Знаешь, я даже не уверена, что это был сон. Ты понимаешь, что я имею в виду. Как будто все это происходило наяву.

— Ну, рассказывай. Я слушаю.

Наступила тишина, но и она длилась недолго. Мимо прошмыгнуло несколько машин. Над головой проплыл вертолет, мотоциклы с громким рокотом промчались по обожженной солнцем дороге.

— Я нахожусь в огромном зале. Все вокруг непрерывно вращается, и стен в зале нет. Потом я замечаю разбросанные повсюду какие-то белые хлопья, похожие на клочки ваты, они тоже вращаются. Я пытаюсь идти или бежать или хотя бы закричать, но не могу. И тут все начинает меняться прямо на глазах. Зал превращается в гроб, а клочки ваты — в крыс, потом там, где я стою, возникает лес, крысы же оборачиваются уродливыми деревьями; через какое-то время все это исчезает и я снова оказываюсь в том же зале, но на этот раз он абсолютно пуст, только слышно, как где-то поблизости пищат и скребутся крысы. Как это бывает во сне, когда ты знаешь, что поблизости никого нет и вдруг слышишь какие-то звуки… Но самое удивительное, что я даже не испугалась, посчитала это в порядке вещей. А когда проснулась, то увидела в крысоловке под кроватью здоровенную, отвратительную крысу.

Омово взглянул на нее и, когда она подняла на него глаза, отвел взгляд в сторону.

— Я пришла в бешенство и принялась за уборку. Я смела паутину, промыла все углы и закутки, уничтожила гнезда насекомых на потолке, выгнала всех гекконов и ящериц. Неожиданно явился он, страшно злой, потому как считал, что я должна была подменить его в лавке на время обеда, а не заниматься уборкой. И он снова избил меня. Омово, объясни мне, может, я поступила неправильно?

Ее голос то становился громче, то затихал. Закончив свой рассказ, она прикрыла лицо ладонями. Этот жест живо напомнил Омово его мать, она вот так же заслоняла лицо руками, когда ее бил отец. Он во всех подробностях представил себе рассказанный Ифейинвой сон. И теперь у него было такое чувство, будто все рассказанное Ифейинвой происходило с ним самим. Он покачал головой: