Так писал Бехер, поэт-мыслитель, крупнейший организатор культуры в своей стране, много работавший, чтобы лозунг «Учиться у Советского Союза» осуществился в практике школы, университета, газеты, поэзии.
А словак Янко Есенский вторил ему:
Читатель не должен думать, что гражданская лирика вытеснила из культурного оборота так называемые вечные темы. Правильнее было бы сказать: потеснила. Иначе и быть не могло в эпоху, когда история и политика столь властно и определяюще вторгались в судьбы отдельных людей.
Это сказалось в изменении соотношения жанров. Приобрела права гражданства газетная поэзия, ранее культивировавшаяся главным образом левой прессой.
Песня перестала быть безымянным текстом при знаменитой мелодии. Ею занимаются большие поэты. Фестивали песен, проводящиеся последние годы и собирающие десятки тысяч слушателей, помогли привлечь внимание поэтов к этому жанру.
Внедрение в быт радио и телевидения обеспечили поэтов массовой аудиторией. Полвека назад Маяковский говорил, что счастье небольшого кружка ценителей, слушавших Пушкина, привалило всем. По-настоящему это счастье привалило только сейчас.
Подлинную революцию испытали поэтические издания. Удешевление книг и увеличение тиражей, подчас десятикратное, приблизили книгу стихов к народу.
Во всех этих процессах гражданская поэзия обгоняла иные жанры, но не вытесняла их.
И сегодня, как и на протяжении веков, поэты братских стран пишут о любви, о материнстве, о старости и молодости, о болезни и смерти, об искусстве, о природе.
И в нашей книге вечные темы занимают огромное место. Посмотрим, как обстоит дело с лирикой любви.
Сразу же после Освобождения, в период восстановительных работ, интимная лирика действительно кое-где оставалась в тени. Интересно, что и Чехословакии ее возрождение было прямо связано с огромным успехом переводной книги – «Строк любви» С. Щипачева.
Сейчас почти никто и почти нигде не сомневается в необходимости своих строк любви в каждой поэзии.
В стихотворении «Очищение» поляк Ружевич пишет: «Не стыдитесь слез, не стыдитесь слез, молодые поэты. Восторгайтесь луной, лунной ночью, соловьиным пеньем и чистой любовью. Не бойтесь забраться на небо, тянитесь к звездам, со звездами сравнивайте глаза… Наивные, поверите вы и красоту, взволнованные, поверите в человека». В этом томе множество стихов о любви. Словак Ян Костра пишет в стихотворении «Метафора»:
Никаких наглядных примет времени здесь нет – ни в теме, ни в словаре, ни в изобразительных средствах. Стихотворение – о вечном и написано с классической простотой. Примета времени – только в самом главном, в том, что социалистическая поэзия естественно и благодарно включает в себя такое стихотворение, на такую тему, более того, немыслима без него.
Немыслима она и без стихотворения венгра Габора Гараи: «Не вижу ничего,- средь бела дня!-прозрею, если взглянешь на меня… О, чудо чувств! Как выдержать его без доброго участья твоего? Ты укрощаешь, как любовь велит, все, что во мне безудержно бурлит. И потому опять тебе шепчу: будь тайной, я разгадки не хочу!»
Эти поэты – Ружевич, Костра, Гараи – были свидетелями и участниками трагической истории своих народов. Дети своего времени, они написали вечные стихи на вечные темы, уместные в любой хрестоматии, в любой антологии.
В нашей книге есть замечательные стихи и о розе, и о лилии, и о жаворонке, и о маслине, и о ласточках, и о земляничке в траве, и о грустном утреннем трамвае, н о липах, и о снегопаде, и о краюхе хлеба, и о бабьем лете, и об осени, и о многом другом.
Возьмем еще одну вечную тему – старости.
В наше время поэты довольно часто доживают до преклонного возраста, стариковство становится обычным их состоянием и естественной темой творчества.
Нищета и разочарование в жизни, толкнувшие тридцатидвухлетнего Аттилу Йожефа под колеса дачного поезда, жизненные обстоятельства, вызвавшие столько самоубийств, столько ранних смертей, отходят в прошлое. Однако старость, вечная тема старости, сохраняется в поэзии.
Читатель найдет в книге прекрасные стихи о старости и о символизирующих ее осени и зиме венгра Беньямина, словака Новомеского, поляка Тувима.
Процитирую несколько строк Ярослава Ивашкевича: «Побудь со мною, песенка, в старости, усталости. Разгладь мои морщины легчайшими перстами… Всю ночь звезда высокая мне не дает покою. То не звезда мешает – мешают грусть с тоскою о жизни промелькнувшей, о юности спаленной, и о пахучем сене, и о лупе зеленой. В старости, в усталости, бессонной ночью долгою, с косой своей певучею идет косарь под окнами. До самого рассвета поет и повторяет, а на рассвете травы косою ударяет. Побудь со мною, песенка, в пустыне еженощной, пока меня не скосит косарь рукою мощной».
Печаль этих стихов, если применить пушкинские слова, светла. Поэту грустно и легко.
Так входят вечные темы в современную поэзию.
Чтение книги вызовет определенные трудности привыкания к многообразию традиций и манер.
Как же иначе может быть, если речь идет о четырнадцати национальных поэзиях, у каждой из которых своя судьба.
У нас нет возможности вдаваться в подробные характеристики. Укажу на черты сравнительно нечастые в русской поэзии.
Бросается в глаза изобилие не рифмованных стихов – белых и вольных. В нашей поэзии такого изобилия нет. Не было его и в классической поэзии поляков, немцев, чехов, болгар.
Объясняется это по-разному. И мощным влиянием Уитмена, Аполлинера, Арагона, Хикмета. И огромной ролью, которую играли взгляды Брехта, считавшего необходимым максимально приблизить стих к прозаической, даже к деловой речи, отбросить все, что может затемнить смысл поэзии.
Однако прежде всего это объясняется особенностями некоторых языков, истощением запаса рифм.
Иные поэты, вслед за Аполлинером и тем же Хикметом, отказываются но только от рифмы, но и от пунктуации. Отказ этот внешний, потому что сама графика поэзии, членение ее на строки и строфы выполняет функции пунктуации.
Иногда стихи недостаточно ясны, перегружены метафорами или реалиями исторического и литературного рядов.
Однако подавляющее большинство включенных в книгу стихов просты, ясны, демократичны. Тенденция к простоте и ясности со временем все усиливается. Всенародный читатель влияет на поэзию, переделывая ее по своему образу и подобию.